Ада Даллас
Шрифт:
И тут лавина грохота обрушилась на меня, голубое небо и зеленая трава закружились в диком хороводе, словно я качался на огромных качелях, потом машина взлетела вверх тормашками, меня придавило, и я потерял сознание.
Я очнулся в мрачном океане, в который погрузился мир. Мне казалось, что отдельные части меня самого всплывают на поверхность этого безбрежного простора, но никак не хотят слиться воедино, не слушают моего приказа. Лишь огромным усилием воли я добился своего и в конце концов снова ощутил себя самим
Да, я стал самим собой, открыл глаза и вперил взгляд в нечто белое, большое и плоское. Снова смежив веки и снова раскрыв их, я понял, что смотрю в белый потолок. Медленно поводя глазами, я увидел белые стены, часть белой койки, видимо моей, а сбоку женщину в белом халате и белой шапочке.
Женщина улыбнулась, и я осмелился сказать: "Привет, крошка!" – с тем, чтобы сразу придать нашим отношениям нужное направление.
И вдруг с удивлением понял, что не слышу своих слов. Еще больше я удивился, когда обнаружил, что рот у меня закрыт и я не в состоянии открыть его. И уже совсем нелепым мне показался тот факт, что я не могу даже пошевелиться.
Медсестра заметила, что я пришел в себя, и снова улыбнулась.
– Ни о чем не беспокойтесь, – сказала она. – И не пытайтесь двигаться.
Прошло два дня, прежде чем Сильвестр и Ада навестили меня. Сильвестр принес большую корзину белых роз. Ада была очаровательна и изображала убитую горем верную супругу. За открытой дверью палаты толпились репортеры.
Сильвестр и Ада словно нависли надо мной.
Ада коснулась моего лба. Ее рука была холодной, мягкой и благоухала.
– Мой бедный, мой любимый! – воскликнула она.
– Стерва! Ненасытная гиена! – ответил я, однако мои слова заглохли в марле, плотно окутывавшей голову.
– Как же это произошло? – расстроенно спросила Ада. – Наверное, мы никогда этого не узнаем.
– Наверное, – подтвердил Сильвестр, будто говорил о покойнике, и, возможно, был не так далек от истины. – Бедняга Томми!
– Мерзавцы! – крикнул я и опять с тем же результатом. – Оба вы мерзавцы!
В ту минуту ничего большего я бы не сказал, если бы и мог. У меня просто-напросто не хватило бы слов, чтобы высказать все, что хотелось.
– Ни о чем не беспокойся, мой мальчик, – снова заговорил Сильвестр. – Ни о чем абсолютно. Мы сами обо всем позаботимся.
– Он прав, любимый. – Ада печально улыбнулась. – Думай сейчас только о том, чтобы поскорее поправиться.
Я не мог даже повернуться к ним спиной. Мое самочувствие было, наверно, ничуть не лучше самочувствия тех несчастных, которых в старину, во время пыток, связывали по рукам и ногам, бросали на землю, клали на живот им крысу и прикрывали ее горшком.
– Если бы не эта поездка, будь она проклята! – сказала Ада, и я заметил, что она говорит искренне. На какое-то мгновенье она выглядела значительно старше своих лет.
"Если бы я вовремя убрался из кабинета губернатора и пустил тебя туда!" – подумал я.
Сильвестр похлопал меня по плечу.
– Так ты не беспокойся. Все в надежных руках. Обязанности
Ада промолчала. Она смотрела на дверь и больше не улыбалась.
– Мы подумали, что тебе захочется знать об этом, – продолжал Сильвестр и снова дотронулся до моего плеча. – Ни о чем не беспокойся. – Он взглянул на часы. – Я подожду тебя на улице, Ада.
Сильвестр ушел.
Я посмотрел на Аду.
– Томми, Томми! Я не... – Она не договорила.
Глаза у нее затуманились. В первую минуту я решил, что это только показалось мне – никогда бы не подумал, что она способна заплакать, но на щеках у нее действительно показались слезы.
– Поправляйся! – крикнула она и выбежала из палаты.
Через закрытую дверь до меня донесся стук ее каблуков и чьи-то голоса, которые затихали по мере удаления.
На следующий день врач сообщил, что у меня перелом шейных позвонков.
– Поправиться-то вы поправитесь, – утешил он, – но потребуется время. Очень много времени.
Предупреждая мой вопрос, он добавил:
– Вы потеряли управление машиной. Возможно, произошел прокол. Лопнули обе покрышки передних колес. Автомобиль трижды перевернулся. – Он засмеялся, словно не знал, что можно сказать еще. – Страшный случай. Это чудо, что вы остались в живых.
Я вопросительно посмотрел на доктора, и он понял мой взгляд.
– Ну, месяцев шесть, а то и год. Можно только гадать.
Спустя неделю верховный суд штата вынес определение о том, что, согласно закону, я не в состоянии выполнять функции губернатора, и передал бразды правления в руки Ады.
Газеты принесла медсестра. Она прочитала кое-что из напечатанного в них и показала первые полосы. Я увидел себя в гипсе и снимок печальной Ады, поднимающейся по ступеням Капитолия.
– Видите? – спросила медсестра. – Вы ни о чем не должны беспокоиться. Обо всем позаботились без вас.
На следующий день после того, как Ада стала исполнять обязанности губернатора, со мной попыталась повидаться газетная братия, но врач не разрешил. Кстати, встреча все равно оказалась бы бесполезной, поскольку я даже знаками не смог бы изобразить ни "да", ни "нет".
– Через несколько дней вы сможете разговаривать, – сообщил мне врач. – Думаю, всему причиной шок. Но вы не беспокойтесь.
"Не беспокойтесь"! До чего же мило! Не беспокойтесь – и все тут...
В восемь он сделал мне инъекцию снотворного, и я мгновенно заснул. Спал я, наверно, часов семь-восемь – во всяком случае, на улице было уже совсем темно, как бывает лишь в самое темное время суток.
Я уже проснулся, когда открылась дверь и на пороге появилась медсестра. В мягко освещенном дверном проеме она казалась большим белым ящиком. Видимо, она заглянула в палату, желая проверить, все ли в порядке. Сестра нагнулась надо мной, я услыхал, как зашелестел ее накрахмаленный белый халат, а в слабом свете, проникавшем из коридора, увидел ее седые волосы и грубые черты лица.