Адам и Ева
Шрифт:
К столику Изабель подошел мужчина.
– Твой билет в Африку.
– О, Пьер.
Спрятав билет в сумочку, Изабель поднялась, мгновенным движением заключив своего научного руководителя в объятия со свойственным любящим жизнь французам беспечным шиком и галантностью.
Пьеру подали кофе, сливки, багет. Пьер был родом из Пьемонта. Он был смугл и коренаст и, как это свойственно французам-южанам, в присущей им эмоциональной беседе движениями рук придавал мыслям форму. Французский язык – язык мировой дипломатии, и в устах Пьера, с его ясным умом и классическим образованием, он превращался в инструмент, исчерпывающе
Пьер искал себя всю жизнь, часто меняя научную тематику и место жительства, пока однажды не пленился молниями и энергией солнца, щедрого к Пьемонту.
Красавица Изабель, галантная и остроумная, была родом с севера Франции, из Нормандии, из края солидных, спокойных, худощавых, голубоглазых северян. И дуэт Изабель и Пьера характеризовал всю Францию с ее размеренным образом жизни и умением, заметив красоту всюду, где это возможно, естественно вписав себя в ее раму, насладиться ею сполна.
Две яркие индивидуальности объединяла беззаветная любовь к Франции, к ее искусству, литературе и атмосфере, проникнутой безупречным вкусом и стилем, облагороженными уникальной кухней и своеобразной манерой общения.
В кафе отсутствовала музыка. Клиенты с книгами и газетами в руках часами сидели с чашкой кофе, созерцая море и оживленную набережную.
Изабель и Пьер обсудили недавний совместный визит на воскресную барахолку и содержимое нескольких винтажных магазинов Ниццы. Условились по возвращении Изабель из Африки в воскресенье вместе посетить рынок и городской парк для обсуждения итогов конференции.
– Я всегда мечтал увидеть саванны Африки и подняться на Килиманджаро, – Пьер коснулся внешними сторонами ладоней своих щек, подчеркивая переживаемые эмоции. – Но ты знаешь нашу чудовищную бюрократию, все решающую с помощью писем и вечно ставящую тебя в тупик. Дела, будь они неладны.
Изабель мягким движением белоснежной руки высказала понимание.
– Ради бога, будь осторожна, – Пьер был очень серьезен. – Ты не представляешь, насколько Африка опасна.
В аэропорту Дар-эс-Салама Изабель ожидал ее заочный партнер по научным исследованиям Бонами, учившийся в докторантуре местного университета. Бонами был масаем. Его имя означало «боец». Изабель видела его впервые.
Бонами будто час назад сменил красную накидку кочевника на рубаху и брюки и, отложив копье, надел на руку часы. Худой, стройный, немногословный, с лицом черного европейца, разбавленного генетикой обитателей Верхнего Нила, прародины масаев, спустившихся на юг в саванны, к подножию Килиманджаро, сравнительно недавно, пять столетий назад.
Ослепительно белая, держащаяся исключительно прямо, улыбающаяся одними глазами красавица Изабель и высокий, стройный, как стебель бамбука, масай Бонами в зале аэропорта составили по-своему органичную пару. Спешившие на сафари англичане и немцы, с улыбками кивая друг другу, посматривали на исследователей молний, отдавая должное причудам провидения.
Тем временем Изабель молниеносным движением внимательных глаз исподволь изучила спутника. Ее увлекал характерный для масаев прогнатизм лица Бонами. Это выступающая вперед нижняя челюсть, лишенная подбородочного выступа, особенность, сближающая масаев с монголоидами. Изабель украдкой любовалась увиденной ею впервые совершенной первобытной грацией атлетично сложенного рослого обитателя саванн, его длинными конечностями, тонкими для африканца губами, узким лицом с темной пигментацией пепельного оттенка.
«Для меня вожделенная Африка началась с Бонами, и этот пролог опьяняюще естествен», – подумала Изабель, поднявшись в вагон поезда, следующего по маршруту Дар-эс-Салам – Табора-Мванзе.
– А как мы доберемся от Мванзе до Мусомы, – спросила Изабель, и ее излучающие свет глаза мгновенным движением ресниц выказали непосредственное любопытство.
– От Мванзе до Мусомы мы доедем на автомобиле берегом озера Виктория.
Бонами говорил на языке суахили и на английском. Восприятие его речи Изабель восполняла внимательным изучением карты Танзании и собственной мимикой, на которую Бонами живо реагировал, водя длинным тонким черным пальцем по карте. В итоге беседа получалась оживленной.
Всякое высказывание Бонами заключал фразой «акуна матата», что означает «нет проблем». Скоро и Изабель, прежде чем что-то сказать, произносила «акуна матата», и обращенные к ней отовсюду ошеломленные, завороженные лица расплывались в счастливых улыбках.
Глава 5
Ядвига была так красива, что всякий встретившийся с ней взглядом влюблялся в нее без памяти. Вокруг Ядвиги распускались цветы, к ее ногам льнули звери, мужчины при мысли о ней теряли рассудок. Юная красавица, скрываясь от людских глаз, куталась в широкие плащи, но всюду ее выдавала неправдоподобно совершенная фигура, исполненные величайшего достоинства и грации движения и ясно различимое золотое сияние над головой.
Ядвига спала на огромной кровати в обширной опочивальне. Ее русые волосы устилали шелковое ложе. С вишневых губ срывалось легкое дыхание, и большая ярко раскрашенная бабочка трепетала над ресницами и бровями девицы.
Во сне Ядвига любовалась галактической птицей преображения, в эти мгновения кружившей вокруг голубой планеты. Белую птицу окружало то же золотое сияние, что и Ядвигу.
– Видно, мы одной породы, – шептали вишневые девичьи губы, – я знаю тебя, птица вдохновения. Весной на одной из планет Галактики ты вьешь гнездо, выводишь птенцов и вдыхаешь в камни остывающей вулканической лавы жизнь. И на согретых твоим дыханием камнях навстречу свету распускаются цветы, в океанах родятся рыбы, а континенты скрывает зеленый ковер растений.
Бабочка села на ослепительно белое плечо Ядвиги, и легкий стон вырвался из алых уст. Огромные голубые томные, влажные глаза Ядвиги на мгновение раскрылись, и бледнеющие на утренней заре звезды, потрясенные красотой этих глаз, устремили в них свои взоры. Не видимые людьми божества, густой толпой теснясь вокруг, ласкали взглядами Ядвигу, словно пчелы алую розу. Большой желтый шмель жужжал на широком подоконнике раскрытого окна с пленительным видом на страну волнистых горных хребтов и голубых озер, красота которых вызывает у человека едва ли не физическое страдание.