Адам и Эвелин
Шрифт:
— Зачем мне об этом думать, если я вообще не хочу оставаться? Ты вообще понимаешь, насколько ты высокомерный, ограниченный человек!
— Да для меня просто нет такого вопроса. Зачем мне вообще уезжать?
— По крайней мере, ты спрашивал у Михаэля…
— Глупости! Мы просто болтали. О чем-то ведь надо было разговаривать.
— Все об этом думают, и ты тоже об этом думаешь. Нет никого, кто бы об этом не думал.
— Это значит, либо я еду с тобой,
— Да ведь становится только хуже и хуже. — Эвелин повернулась на бок и посмотрела на Адама. — После сорокалетней годовщины ГДР такое начнется. Ты же всегда гораздо больше, чем я, возмущался. Ты забыл, что сделали китайцы? Как ты этого не видишь!
— Все будет иначе. Взгляни на поляков. А если венгры не закроют границу…
— Говорю тебе, они нас больше не выпустят: нет человека — нет проблемы. Так и будет!
— Они не смогут так поступить!
— Они уже много чего смогли.
— И сколько это будет продолжаться? — спросил Адам, не глядя на Эвелин. — Они нас уже достаточно долго терпят.
— Ангьяли?
— Он вообще заплатил?
— А как же?!
— Пепи кое на что намекнула. По крайней мере, он заплатил не все.
— Ну, в том, что нас обокрали, он не виноват.
— Ангьяли тоже.
— Если он действительно не все заплатил, значит, он пришлет. Получат они свои деньги. У тебя от этого угрызения совести?
— Какие угрызения совести?
— Не нужно тебе мыть посуду, им это не нравится, они хотят тобой восхищаться, — может быть, даже как своим зятем, — но им точно не нужен мужчина, моющий посуду.
— А что плохого в мужчине, моющем посуду?
— Ничего, но ты здесь не дома.
— Я знаю, что делаю.
— Можно тебя кое о чем спросить? Мне просто интересно, это не упрек — у тебя с Пепиной мамой тоже было?
— Как тебе такое в голову пришло?
— Да или нет?
— Нет, с какой стати?
— Звучит немного неубедительно.
— Эви, пожалуйста! Не начинай!
— Я просто хочу выяснить, какой тип женщин тебе нравится.
— Это тебе тоже твой славный Михель напел. Он от меня все что угодно готов ожидать.
— У нее были такие капризы! Сначала жутко обиделась на то, что я с ним…
— Я ее понимаю.
— Потом вдруг все стало, как раньше, я как бы ее вторая дочка, а теперь у нее опять каждый раз гримаса на лице, когда она пытается мне улыбнуться.
— Чего ты хочешь? Что ты им еще прикажешь для нас сделать?
— Они были бы рады, если б ты у них остался.
— Да что ты?
— В качестве портного, в качестве зятя, любовника. И не смейся!
— А что мы им
— Не вечный.
— Мы остаемся до завтра, еще на три дня, на неделю?
— Как ты захочешь: все, как захочет господин Адам.
— Ты вообще понимаешь, о чем мы говорим?
Адам захлопнул книгу и сдвинул ее на ночной столик.
— Ты хотел прочитать мне историю Лаокоона, — сказала Эвелин.
— Завтра, — сказал Адам, выключил свет и лег на спину.
Он натянул одеяло до подбородка и глубоко вздохнул.
Привыкнув к темноте, Эвелин разглядела очертания его лица. Она осторожно подняла голову, чтобы проверить, открыты ли у него глаза. В свете от уличного фонаря она увидела длинные, загнутые ресницы Адама. Его правая рука лежала между подушками, левая — у него на груди. Она слышала, как в ящике копошится черепаха.
Даже когда они ссорились, Адам казался ей родным. Она не хотела этого. Она заслуживала большего, чем мужчину, который ей изменяет. Но, несмотря на это, она положила голову на правую руку Адама. Она погладила его по руке, скользнула выше, в рукав его футболки, ладонью провела по его плечу, добралась до шеи и кончиками пальцев дотронулась до его адамова яблока, которое сначала спряталось, словно зверек, но уже в следующую секунду снова вернулось к ней.
41
РАССТАВАНИЕ
— Что ты так долго?! — воскликнул Адам и вдавил педаль газа так сильно, что мотор взревел. Машина с легкими подрагиваниями покатилась вниз по съезду к дороге. — Я же сказал, чтоб ты садилась.
Эвелин опустила стекло вниз, высунулась из окна и посмотрела назад. В правой руке у нее был развевавшийся на ветру носовой платок. Ангьялей заволокло облаком выхлопного газа. На ней опять была ее новая блузка, господин Ангьяль махал инструментом, словно собираясь еще что-нибудь отремонтировать. Пепи пошла в дом. Адам свернул налево, на улицу Роман.
— Что случилось-то?
— Мне надо было кое-куда, а они намазывали бутерброды, один за другим.
— И кто будет все это есть? Бутербродов на целую неделю!
— Там еще яблоки и сливы, огурцы, вино, сидр, вода и пирог. Они даже дали нам с собой твою чешскую банку горчицы.
— Это еще зачем?
— Все для ее блудных детей — как она сказала — и для Эльфридушки. Она где, в багажнике?
— Ящик туда еле поместился.
— Тогда ее не продует, это хорошо, — сказала Эвелин. — Творожный пирог еще теплый. Встретимся ли мы тут когда-нибудь еще?