Адаптация

Былинский Валерий Игоревич

Ах, Сашка! Как мне хотелось романтично умереть где-нибудь с тобой вместе, в одну секунду, на берегу замерзающего тропического океана! Апокалипсические Петр и Февронья, блин! А для настоящего… для обычной, банальной и скучной жизни, где никаких концов не предвидится, где надо тупо, по-земному год за годом трудиться… вот тут-то труднее всего. Неприспособленная я оказалась.

Знаешь, что произошло, когда я прожила в Москве месяц и поняла, что никакого конца не будет? У меня даже не хватило мужества сообщить тебе, что я не вернусь. Утешала себя тем, что, мол, я ведь все равно не обманываю тебя, ведь предупреждала же, что буду с тобой только в том случае, если завтра солнце погаснет.

Но оно не погасло.

Тогда еще не погасло.

Вот оно, испытание, чем бывает…

Любовь ведь совсем не то, что мы с тобой тогда делали, Саша. Совсем не это любовь! Это, может быть, только время, чтобы принять человека в свою душу со всеми его недостатками, это только, может быть, подготовка к тому, чтобы научиться хранить любовь в обычной рутине… Ведь не всегда же революции происходят! И вот эта самая просто жизнь меня и не устраивала… В рай тебя повезла, в шалашике жить хотела. А попробуй, здесь, на обычной земле этот шалашик построить. Здесь не ад вовсе, как мы думали. А мытарства перед теми самыми настоящими раем и адом.

А знаешь, как я их проходила? Знаешь? – Лиза с влажными глазами вытащила из пачки сигарету, зажгла ее, затянулась. – Сашка. Ты можешь ударить меня после того, что я тебе сейчас расскажу. И уйти, я бы на твоем месте так и сделала. Я… избавилась от твоего ребенка, Сашка. От рыбки, помнишь? Проплакала потом три дня – и все.

А что, если мне предстоит теперь жить обычную,

до старости жизнь, как у всех, если у меня все еще впереди? Я же ведь еще молода, симпотная, мне еще и двадцати не было. Ну и начала жить. Ох как начала! Через два месяца восстановилась в университет. Но особенно не училась. За мной столько однокурсников увивалось! А мне, знаешь, нравилось шокировать моих ухажеров тем, что я могу за них платить – денег ведь у меня много оставалось. А потом разонравилось. Ну как деньги стали заканчиваться. К тому же объявились дальние родственники, стали канючить, почему я бабушкин дом продала и не поделилась. Стала ходить по клубам, миллионерчика одного молодого склеила. Его сразил наповал мой ум, как он говорил. Ха! Счастье от ума! Он снял мне квартиру, там мы с ним и встречались. На тусовки его с ним ездила. Меня даже пару раз в каком-то светском журнальчике на фото с ним изобразили. И подпись: такой-то с загадочной подругой Катей. Мне он не нравился – кроме денег, у него ничего не было, он сынок папаши из газовой империи был… Вот, потом на троллейбусной остановке познакомилась еще с одним. Он меня на машине подвез, и прямо там, в машине, и взял. Помнишь, как на Воробьевых горах? Мне жутко понравилось, я с ним еще полгода встречалась – без всякой любви. Любила только его тело и волю. Он автогонщик. И меня машину водить научил, я ее потом себе купила. Вот, у этого мужчины было то самое недостающее для меня – сила. Он брал меня где угодно и как угодно – а я была просто пищащим от восторга щенком.

В это же время еще одного паренька встретила – на выставке в ЦДХ. Он был талантливый художник, только ужасно слабый. Просто нежный и добрый. Я ему словно мама была, хотя он и старше. И умный… все же с ним было о чем говорить. Я с ним и спала, как мама, у нас не было секса. Вот тогда и решила – раз не могу найти мужчину, в котором соединялись бы все нужные мне качества, буду встречаться сразу с тремя. Миллионер давал деньги, гонщик – силу, художник – умные разговоры и материнский инстинкт. Одному ум давала, другому – тело, третьему – маму. Что еще надо для продвинутой шлюхи? В общем, год, наверное, у меня своих денег не было ни копейки – только чужие. Ездила на «жуке», квартиру мне в конце концов подарили, чем не жизнь…

Лиза отвернулась, закрыла лицо волосами.

Я вдруг подумал, что никогда не видел ее плачущей. Никогда.

– У меня… однажды случился такой – нервный срыв, что ли… – продолжила она. – Я попробовала напиться – но меня вырвало. Пробовала марихуану курить – тоже рвет. ЛСД, кокаин подружки посоветовали. Так я в клубе разделась и голая стала танцевать. Кавказцы в туалет потащили, какие-то парни за меня вступились, в общем, драка, милиция приехала… Мой миллионерчик меня выкупил. А я на следующий день ему ключи от квартиры отдала и сюда пришла. Было это полгода назад. Потом тебя на старой квартире искала, мне сказали, ты там уже не живешь. Телефон не отвечал твой. В общем… Сейчас я менеджерица среднего звена в филиале в испанской компании – над чем смеялась, тем и оказалась. Испанский стала учить после Кубы, сейчас почти свободно говорю. Работа, знаешь, спокойная… никто не домогается, денежки вовремя платят. На жизнь хватает… – Лиза нервно рассмеялась, сделала сигаретную затяжку и отвернулась.

Я смотрел на ее руки – худые, дрожащие, с вздувшимися венами. Никогда раньше у нее не было таких нервных рук.

К нам подошла официантка. Лиза улыбнулась и попросила принести мне виски, а ей дайкири.

– Это ведь исповедь, – сказал я. – Ты исповедовалась мне только что и ждешь того же от меня, да? Что ж. Друг другу, наверное, исповедоваться легче, чем священнику. Скажу и я. Только рассказ мой будет не о жизни. После того как я вернулся с Кубы, я вообще как-то не очень живу, Лиза. Ты изменилась, стала потасканней, что ли. На тебе, твоей коже, глазах появился блядский налет. Извини. Ты же хотела честно. Но у меня тоже случилось свое мужское дерьмо. Я сдулся, слег, хотя ничем не болел. Добровольно стал овощем, доходягой, чмом, каким не должен быть живой человек. Для мужчины это, наверное, то же, что для женщины стать шлюхой. Когда ты исчезла, я в первый месяц облазил все места, где ты могла быть – твой универ, Ярославль, даже в Грозный собирался ехать тебя искать. Но когда понял, что тебя больше не будет никогда, сразу как-то прекратил трепыхаться. А ведь, может, мне просто давали шанс, чтобы я в одиночестве попытался что-то понять. Ведь чтобы что-то очень важное понять – для этого нужно именно в одиночестве побыть, да. А я… Не понимал ничего. Хотел только тебя, как ребенок игрушку. Я тебя ненавидел, презирал, умолял, любил, жалел, снова ненавидел… А потом… как-то вдруг пришла тупость, равнодушие. Знаешь, Ли, я ведь тоже ждал этого конца света, тогда, два года назад, когда летел из Гаваны в Москву. В самом деле, было бы так романтично умереть на пике любви, так и не познав тухлой жизни. А солнце… Оно вдруг взяло и не потухло. И жизнь продолжилась. Уже без тебя. Первые месяцев пять я по-свински жил на твои деньги, Лиза, те, что ты мне тогда в машине оставила. Снимал с карточки и тратил. Еще я пытался уехать. Так пытался, что казалось, хотел обогнать самого себя, хотел убежать так далеко, чтобы нельзя было самому себя поймать… Даже в Китай забрался, друга одного там искал, может, помнишь?.. А когда нашел, он предложил мне с ним работать… Он там совместную с китайцами компанию по производству пластиковых окон организовал. Антон мне обрадовался, подумал, что у меня наконец жизненная энергия появилась. А на самом-то деле я просто обозлился на жизнь. Решил – опять, в который раз! – тупо деньги зарабатывать, хотел все загасить деньгами, любыми путями нажраться бабла – раз уж этот чертов свет не кончился и нужно по-прежнему существовать в этом свинском мире. Я, как и ты, с цепи сорвался. Все! Раз любви нет – то буду гнуть, проламывать этот мир. Пусть гнется, сволочь, под меня, а не я под него. Знаешь, песня такая была… Против мира все средства хороши, решил. На меня будто что-то нашло, китайцев за людей не считал, заказы им левые впаривал, как туземцам, мы ведь в дальних районах работали. Фирму нашу расширил, землей, недвижимостью занимался. Несколько сделок провернул по незаконной закупке земельных участков. Это могло принести такие деньги! Но власти вычислили… Не знаю. Мне грозил пожизненный срок, вряд ли я не сдох бы в их тюрьме… Антон, ангел хранитель, спас меня. Как тогда, когда я… ты не знаешь… Антон, в общем, соврал, что я уехал уже, он же по-китайски хорошо говорил и его уважали за честность в бизнесе, в отличие от меня. Я еще посмеялся над ним: что, опять за меня прыгнуть из окна хочешь? А он: езжай домой, вот тебе новые документы, я что-нибудь придумаю… Уже в России я узнал, из телеящика этого гребаного, что в Китае все счета Антона арестовали и его самого тоже, что ему смертная казнь грозит. Все-таки прыгнул за меня, прыгнул! Но его помиловали. Ну, вроде он монастырям каким-то помогал во время своей работы, и это учли… А сейчас он все там же, в Чайне, обретается – православным монахом в каком-то микроскопическом монастыре где-то на границе с Тибетом. Про него передача была в нашем «Вокруг света», оттуда я и узнал про все… Вот так, Лизка. Думал, жизнь человеку сломал, а он рад оказался. Письмо написал, два месяца назад один китаец привез. Писал, чтобы я не переживал и не мучился, потому что Господу якобы было угодно устроить для него все эти испытания и сейчас он счастлив, потому что всегда чувствовал, что его место в монастыре. Еще просил меня в этом письме – осторожненько так просил, по-монашьи – чтобы я больше не делал того, что делал в Китае… А зачем мне это делать, если… если…

Я запнулся, потому что из моих глаз вдруг потекли слезы. Я ничем не мог их сдержать. Черт, сколько же можно слюни пускать, сколько?!

Я высморкался, вытер лицо салфеткой.

– Честно говоря, я… потом уже не пытался стать человеком… или как там еще это назвать… Когда из Китая сбежал… тут, в Москве, бухал долго, ну и, кокаин, да…героин тоже как-то вкололи приятели… Классика жанра. Меня не брало ничего, Лиза. Думал, подсяду и сдохну. Ан нет! Нет у меня привычки ко всем этим заменителям сознания. Такое ощущение, что ломка все эти годы какая-то душевная была, та, которую

ничем не снимешь, кроме… Да разве я знаю? В общем, решил я как-то в один отвратительный день – а плевать на все! Кончено с этой вонючей адаптацией раз и навсегда! Ну раз все – так все. Денег не было, на работу я и не устраивался. И не искал ее. Лежал целыми днями дома, пялился в телевизор, в Интернет, пил что-то, снова лежал и пялился. Иногда нюни пускал, когда смотрел слишком уж плаксивые фильмы, иногда ржал над какой-то ублюдочной комедией. Женщины? Были… Снимал прямо здесь, в «Рок-Вегасе», с бабами тут отлично знакомиться, в этом баре воздух какой-то женский. Ну, познакомлюсь с девчонкой, встречаюсь с ней несколько дней, максимум – месяц. Потом расстаемся. Из меня энергия-то ушла, а женщины это чувствуют. Да мне плевать было. Первое время еще таскался на свидания, в кафе сидели, в парках гуляли, спали иногда. Рассказывал им сказки о том, какой я крутой писатель, как офигительно дописываю свою «Адаптацию»… Ну а потом, когда оказывалось, что я никто и все вокруг вызывает у меня только рвоту – девушки быстренько сваливали. Я и не обижался. Я просто не притворялся, делая из дерьма человека. Я просто бухал и смеялся. Потом дома включал какую-нибудь порнуху и дрочил. Днем и ночью, утром и вечером, по десять раз в день. Ха! Ну что за исповеди? Никто никого не убил, не расчленил. В общем, дальше у меня остался один онанизм. Ха-ха, представляешь, я не то что не любил, я ненавидел всех и все вокруг и себя. Себя, может, даже больше всего ненавидел. От себя у меня осталась только сперма, которая по несколько раз в день улетала брызгами в темноту… Вот и жил я так, наверное, полгода. Жрал только гречку и пшенку, на водку у Тищика одалживал. Он парень щедрый, никогда мне в мелочах не отказывал. За квартиру не платил, повезло, хозяин-то, хипарь взрослый, в Индию на Гоа укатил. Знаешь, дауншифтинг называется. Так вот этот парень с женой, оба менеджеры какого-то там недостающего звена, и были дауншифтерами, буддизмом увлекались. Хобби такое религиозное. Только этот мой дауншифтер позвонил мне из Индии, поинтересовался, когда буду платить за квартиру. А я бухой как раз был, ляпнул, что денег нет и платить не буду. Так он мне в ответ: ну и ладно, не плати, видно, так Брахмапутре угодно, или кому там… Видать, и в буддизме что-то есть, если он так сказал, а? Может, действительно Бог вообще один? А то ведь, если нет, это же как-то, черт, хуже всего на свете… Чего это я? А… Если он и есть, Бог, зачем же он с солнцем-то так сделал? Это же все равно, как если бы мой сын родной в реанимации в коме лежал, а я бы его от дыхания отключил… ну ладно, чего я? А, да… В общем, мне благополучно разрешили жить бесплатно. Продукты кончились, лакал уже только воду. По мне тараканы бегали, а по полу мыши. Вот лежу я, значит, этакий самый крутой русский дауншифтер. Лежу, мру. И вдруг… Не выдержал, блядь! Лучше бы помер, так хоть мужественней бы было. Помню, встал кое-как, шатаясь, стал бродить по комнатам. Включил телик, а там такая жизнь вспыхнула! Здоровая, цветная, иностранная какая-то… все такие пышущие, сильные, яркие, и люди красивые, в тренажерных залах педали крутят, на новых автомобилях ездят, в кредит технику разную покупают… Переключаю программу – а там в каком-то шоу таких, как я, неудачников, клеймят и презирают. Вгляделся в экран… а это же мое шоу, в котором я когда-то работал! «Красная шапочка» вечная! Только переназвали сейчас. Как увидел я все это, так мне сразу будто укол правды сделали. Понял я. Пусть я ненавижу и отвергаю эту жизнь, считаю ее ничтожной, фальшивой, какой угодно… но все же… все же она даже сквозь эти пластмассовые улыбающиеся рожи живая была! Живая, несмотря на сто слоев грима. Не мертвая все-таки – а живая. А я – труп… Представил, что вот умру и начну разлагаться на этом диване… когда вонь пойдет, взломают квартиру и вместо меня вынесут месиво, что было мной когда-то… А потом, может быть, отца моего старого вызвонят, и придется ему вместе с братом меня доставлять и хоронить…Ну, правда, кто знает, где мой отец. У меня ведь адреса днепропетровского в паспорте нет, я же купил за тысячу долларов прописку подмосковную… да и паспорта нет, потерял, даже не стал искать. И так стало мне муторно, так стало наизнанку выворачивать, что я, лежа на диване, зарыдал, потом на пол скатился и там плакал, как последний соплежуй, плакал от жалости к себе и от невозможности выхода. А передача по телику, как назло, о лечениях нервных расстройств и депрессий началась, мол, положим вас в клинику, стоит это столько-то… а у меня ни копейки… Помню, мычал только: помогите, помогите же кто-нибудь… Умирать очень уж расхотелось. Рыдал, трясло всего, и не сразу услышал, как в дверь колотят. Встаю, а там Тищик, свежий, нарядный, пьяный как всегда, с двумя девицами. Орет: где же ты Грек, пропадаешь, у меня праздник, с женой развелся.

Ну… девицы-то сразу смылись. А Тищику до фени, он друг, он меня неделю выхаживал. Потом на работу приткнул в своем проекте – у него же проект свой интернетовский появился, весь такой актуальный, «Саморождение» называется. Про то, как лучше выходить из кризиса и так далее, представляешь? Очень популярный сайт, деньги на рекламе приносит. Ну, вот так я выжил, по милости Тищика… На работу не хожу, редактирую что-то, тексты с потолка сочиняю. У меня неплохо получается – о негативе. Ник в блоге: negative boy, куча френдов, причем не только в России. Смешное дело, Лизка! Сколько можно гнуть это проволоку в разные стороны… Ведь какая живучая тварь человек – и вот что теперь… Чего? А, это… Помнишь, как я презирал позитив? Улыбаться, на все отвечать «о’кей»? Как ненавидел, помнишь? О-хо-хо, жизнь это страдание, глубокомысленно говорил я… А теперь что ж? Все поменялось, теперь негатив в моде. Теперь не актуально улыбаться, хвастать дорогими машинами дурной тон. Опять модно курить – хотя бы безникотиновые сигареты, модно говорить о бездуховности и бессмысленности жизни, модно протестовать против чего-нибудь время от времени. Лузер стал тот, кто хоть раз не засветился на какой-нибудь демонстрации против чего-нибудь. А Сид! Целый клуб поклонников Сида на нашем сайте организовался, все его только и цитируют, погибшего борца с оптимизмом. Ха-ха-ха… Блин, Лиза, даже снова врать захотелось! Ну я и стал врать. Стал. Вру, вру… До блевотины. Этот негативчик, это всегда подчеркнуто-серьезное выражение духовной глубины, это нарочито-глубокомысленное отсутствие иронии… Вот такие дела. Знаешь, я даже не жалуюсь. Смешно как-то просто: так долго искал свое лицо, а в конце концов нашел жопу. Ну да похоже, все поиски так заканчиваются. Вот Куба, помнишь? Куба, где начинали с идеалов свободы и справедливости… А кончилось повальной проституцией. Знаешь, я тут Шумакова, моего бывшего коллегу по ТВ, встретил. Он в «Красной шапке» директорствовал. Так он часто на Кубу ездит. Понятно, зачем? Потому что рай он там нашел. Для пидорасов. Рассказывает мне: идет по Гаване парень со своей девушкой, видит скучающего Шумакова и кричит ему, эй, парень, мучачу хочешь? А Шумаков ему: нет, тебя хочу. Парень: нет проблем! Поднимается к Шумакову, они сношаются. Шумаков ему платит, довольный парень выходит, подхватывает под руку свою девчонку, целует ее взасос и они идут дальше. Вот такой коммунизм. Верили, а потом разхуерили. Как и у нас. Человек человеку волк, как и при царизме было, и при коммунизме, и всегда будет… было. Теперь уж не будет. И не надо. Я не воскресну. Слышь, Антон Искандеров. Не воскресну! Зачем в такой мир воскресать, скажи мне? Для кого, чего? Как же глупо, что умирать придется. Нет, у меня как раз все к черту идет и всегда почти шло. Но ведь этот конец света с протухшим солнечным яйцом уже ничего не изменит, вот в чем идиотизм! И так катилось все к чертям, так зачем же нужно еще солнце выключать, зачем? Что, Бог гестаповец, энкавэдист, садист-мазохист? Ах да… Человечеству, которое в реанимации в коме лежит, дыхание отключает. Эвтаназию проводит. Ну да, как же это я сразу не догадался, что остывание солнце просто благо для нас, ублюдков!

– Может… это и действительно так… – медленно сказала Лиза, не поднимая глаз, – только это не то плохое, о котором ты сейчас говоришь.

– Да? – усмехнулся я. – А какое же оно? Просвети, предскажи еще что-нибудь!

– Может… то, что происходит сейчас, для людей вообще хорошо.

– Хо-ро-шо?

Лиза подняла на меня глаза. Затем кивнула.

– Солнце гаснет, – медленно сказала она. – Похоже, нам всем действительно конец. Но… Бога-то это не отменяет.

– Ко-го?

– Бога, – повторила она.

Я помолчал. Потом пожал плечами и сказал:

– Знаешь… а мне надо выйти. Я кажется, перепил.

Лиза не мигая смотрела на меня. Потом положила руку на мое запястье.

– Иди. Только… не уходи надолго, ладно?

Покаяние

Покачиваясь, я встал и едва смог сделать несколько шагов, чтобы не упасть. Я действительно напился. Кажется, за время наших исповедей я вылакал натощак бутылку виски.