Адаптация
Шрифт:
Я одновременно обожал и боялся Аннет. Во время наших соитий она сильно менялась – так в американских фильмах меняется жена героя, которую кусает вампир. Она всаживала меня в себя, словно я был кол, а сама становилась агонизирующей вампиршей. Казалось, Аннет совсем не помнит, кто я такой и кто она, и пребывала в каком-то помраченном среднем мире, между жизнью и смертью. И скорее всего, этот ее мир был ближе к смерти, чем мой. Часто, мучаясь неразрешенным бременем наслаждения, Аннет вдруг резко сжимала свои ноги подо мной, крепко охватывала меня руками и начинала, сжав зубы и закатив глаза, возить, елозить меня по себе. А я, схватившись руками за брусья кровати, отталкиваясь и подтягиваясь, помогал ей на этом пути. Если я останавливался, она начинала торопливо, без конца глотая концы
Минут через пять Аннет возвращалась к реальности. Она вспоминала, кто я такой и кто она, поднимала смутно белевшую в темноте голову с рассыпанными по подушке волосами и спрашивала: «Are you finished?» Я насмешливо крутил головой и отвечал: «No…» Разве можно втиснуть мою ничтожно маленькую эякуляцию в ее огромный, эпический оргазм? И пусть она не переживает – мужчинам всегда лестно так бурно удовлетворить женщину, в этих случаях им даже нравится отводить себе роль второго плана. Тогда она говорила уже деловито, по-русски: «Ну, сейчас я тогда сотворю твою сверхновую планету, мой друг», – и обнимала горячими влажными пальцами мой превратившийся в съежившееся земноводное пенис, гладила его, сжимала, теребила, откидывала простыню, чтобы прохладный воздух мог нас освежить. Она массировала мой орган до тех пор, пока он не начинал выпрямляться. Тогда Аннет вставала на четвереньки рядом – моя правая рука оказывалась между ее ног – наклонялась, выгибала спину, ласкала пальцами обеих рук мои гениталии и начинала делать минет. Она делала его с пунктуальной немецкой четкостью, без особой примеси чувств. Правой рукой я в это время гладил и мял обе ее ягодицы – и от этого мое извержение иногда наступало быстрей. Во время пика соития меня подбрасывало, будто током, я складывался почти пополам и утыкался лицом в ее холодные ягодицы и иногда начинал в какой-то сверкающей темноте прикусывать ее кожу зубами. Я отчетливо помню, что мой рот открывался сам по себе, и меня самого, моей личности, в эти мгновения не существовало.
Иногда, уже позже, когда я все это вспоминал, мне представлялась картинка: врачи с помощью электрошока оживляют умирающего человека, а под потолком витает и смотрит на себя самого его вылетевшая душа.
В первые мгновения после моего оргазма Аннет спокойно, все с той же немецкой деловитостью проглатывала сперму, затем досуха облизывала мой орган и уже после оглядывалась, кося ироничным глазом – мол, ну как ты там, друг?
«Знаешь, мой дружочек, – сказала она однажды, – я ведь раньше жила на Марсе». – «Почему?» – спросил я. «Потому что я никогда не заглатывала мужские семена в рот, я несла это в ванную и выплевывала. А с тобой все происходит естественно…» – Аннет прижалась ко мне, стала обнимать и целовать. Но вскоре, почувствовав, что я холоден, она отстранилась и после вдумчивой паузы захотела узнать, что она сделала не так.
«Нет, все так…» – глядя перед собой в желтую темноту за окном, сказал я.
Мне не хотелось объяснять ей, что опять, как всегда, все выходит пошло и грязно, пусть даже в мыслях, пусть даже она отличная, умная и уже надолго удовлетворенная женщина – но ведь все-таки бывает странно тоскливо, что для нее сексуальное удовлетворение может быть полетом с Марса на Землю, а мне напоминает в лучшем случае картинку из «Мира животных», а в худшем – попытку оживить с помощью электрошока труп. Вероятно, нам не хватает любви, – хотел я сказать ей, но не сказал.
После того как мы оба удовлетворялись и распластывались, утомленные, на влажной постели, Аннет, полежав минуту, поднималась и уходила в душ, а потом открывала мини-бар и приносила на подносе открытые бутылочки виски, мартини и кубики льда. Мы пили – я «Джим Бим» или «Черный Уокер», а она свои вермуты или какой-нибудь спонтанный коктейль. Еще мы курили, смотрели в окно, за которым светилась желтая египетская
Стыд и Аннет
– Лучшие из вас – несчастливые люди, – заговорила однажды Аннет обо мне и моей стране. – Вы через свои книги впитали в себя лучшее, что есть в прошлой европейской цивилизации, впитали настолько искренне, что стали по-человечески даже выше тех, кто эту культуру создал. Но лучшие из вас не умеют делать практически ничего реального, а могут только мыслить и говорить. Такое раньше было и у нас, в Европе. Передовыми технологиями и быстрым ритмом жизни мы репрессировали свою думающую и неспособную к практическим делам аристократию. И превратили нашу цивилизацию в один большой средний класс. Ввели в закон умение обладать навыками, а не знаниями. Мы стали забывать, что когда-то умение отвлеченно и абстрактно мыслить построило всю нашу культуру и определило наше влияние на другие страны…
Аннет Кюсс была выпускницей факультета восточно-европейской литературы Кельнского университета. Она работала на разных кафедрах университетов европейских городов, несколько лет прожила в России, в Польше и в Югославии. Позже из-за финансовой неудовлетворенности Аннет устроилась по протекции в известную немецкую авиакомпанию рядовым менеджером и за последние восемь лет сделала там значительную карьеру. Но три месяца назад она уволилась. Денег на банковском счету накопилось достаточно, от родителей осталась квартира. Почему бы не пожить для себя? – решила она. Теперь Аннет путешествует и просто живет. Иногда на досуге занимается переводами для знакомого директора цюрихского театра современной пьесы, он приносит ей тексты русских и польских драматургов и платит за переводы. На пирсе отеля «Саунд Бич» Аннет делала пометки в пьесе русского писателя Фарида Нагима, которая называлась «Крик слона». «Гибельное, какое-то карфагенское название», – сказал я и выразил желание ее почитать. «Автор имел в виду звуковой сигнал электрички, – сказала Аннет, – в России он похож на крик слона, да?» Но каждый раз, когда мы приходили к ней в номер, Аннет забывала дать мне эту пьесу, а я забывал ей об этом напомнить.
– На Западе, – говорила Аннет, – в конце шестидесятых еще было престижно поступать на географический или литературный факультеты – а сегодня, те, кто хочет туда поступить, сделать это не всегда могут, потому что деньги на обучение им дают родители, которые в начале двадцать первого века стали считать, что их детям лучше заканчивать финансовые и экономические факультеты, потому что тогда они будут успевать за растущим уровнем жизни. И они правы – что тут сделаешь! Западные люди сейчас только по инерции считают себя образованными наследниками великой западноевропейской культуры. А на самом деле их сила в том, что у них пока еще много денег. Но когда более сильные и менее образованные люди с Востока отберут у Запада деньги – он погибнет.
– А Россия? – спросил я.
– Вряд ли она сохранится в том виде, в котором существует сейчас.
– А какая Россия сейчас?
– Ваши женщины, например, до сих пор еще испытывают стыд. У вас сохранились бесстыдные мужчины – а у нас они беспрерывно стыдятся, жалеют и стесняются своих прошлых дел. Я думаю, это западные мужчины, а не женщины, придумали политкорректность, расовую терпимость, феминизм, права сексуальных меньшинств и животных. Это сделали мужчины – потому что они стыдились, как должны стыдиться женщины. Совсем скоро так будет и у вас.
– И что из этого следует?
– Что ты имеешь в виду?
– Это плохо или хорошо?
Аннет рассмеялась:
– Ты настоящий русский, Саша. Ты любишь мучить себя вопросами!
Это была книжная фраза. Я знал, что это не так. Я не был типичным русским, потому что многие типичные русские давно уже не любят занимать свои мысли серьезными вопросами (главными – как говорил Сид). К тому же я не мучил себя. Эти вопросы облегчают мне жизнь, расцвечивая ее смыслом.