Адаптация

Лесина Екатерина

Сердится. Это Айне имеет право сердиться. Она и сердилась, села на одеяло, обняла колени и уперлась подбородком. Молчала.

Тод тоже не спешил заговаривать. Разглядывал планшет и ее рисунок, но вопросов не задавал. Тишина порождала очередные неприятные эмоции. И Айне сдалась первой.

– Вопрос несвободы выбора? Ты хочешь получить

свободу и право выбора, так?

– А кто не хочет? И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою...

– Существование души не доказано с научной точки зрения. Но аллюзия мне понятно. Я не понимаю другого.

– Чего?

– Теоретически, если блокировать программу, ты получишь свободу волеизъявления. Так?

– Да.

– И тогда ты от меня уйдешь.

– Куда?

– Место значения не имеет. У тебя не будет мотива оставаться со мной. Таким образом, твое волеизъявление может вступать в конфликт с моим волеизъявлением. Как тогда?

– Тогда, маленькая, ищут вариант, который устраивает обоих, - Тод опустился на колени. Теперь, если Айне встанет, можно будет говорить почти на равных.

Хотя он все равно выше. И злиться на него не выходит.

– А если таковой не возможен? Если мне нечего дать тебе, чтобы ты остался, а я не хочу, чтобы ты уходил?

– Можно попросить.

– Сказать "Тод, останься, пожалуйста"?

– Да.

Количество допущений в данной модели превышало рационально допустимый уровень.

– И ты останешься?

Тод не спешил с ответом, но Айне умела ждать. Только почему-то это ожидание давалось очень тяжело.

– Да, - наконец, сказал Тод.

– Следовательно, весь вопрос лишь в теоретической возможности сделать выбор?

– Именно.

– И для тебя эта возможность важна?

– Очень.

– Тогда мне бы хотелось ее тебе предоставить, - Айне протянула руку и спросила: - Мир?

– Здравствуй,

Тод, - сегодня у Евы усталое лицо. Но она все равно улыбается. Всегда улыбается, и с каждым разом он все сильнее ненавидит ее улыбку.

Отвечает:

– Здравствуй, Ева.

– Ты готов сегодня умереть?

– Нет.

Это не имеет значение. Главное, чтобы она готова была. В руке очередной шприц. Ее корзина с яблоками не опустеет никогда. И всякий раз у смерти иной привкус.

Сегодня накатывает медленно. Шум в ушах нарастает, пока барабанные перепонки не лопают. Тод не видит себя, но точно знает - лопнули. Кровь из ушей идет. И из носа.

Красные капли на белом пластике. И синие волосы Евы. Что ей надо? Пусть просто скажет, что ей надо. Тод сделает. Это же просто - сказать.

А она молчит.

– Я тоже устала. Не выходит, правда?

Да. Нет. Выбирайте ответ по вкусу. Только заглушки поставьте в голову, чтобы хоть ненадолго - тишина.

Шум плотный. Как толпа. Сквозь толпу можно пробиться. И сквозь шум тоже. Шаг. И два. И три. И потом счет обрывается, а звук перемалывает сознание, раздирая на куски фарша.

Дышать опять нечем.

Пройдет. Надо потерпеть. Надо умереть. Тогда дадут пару дней передышки.

Сегодняшняя смерть долгая. Тод падает-падает в круговерть черно-белого шума и увязает в ней, как муха в смоле. Смола каменеет, превращаясь в янтарь.

Муха пытается сдохнуть.

И отчаявшись, разламывает камень. Крылья расправляются, а шум исчезает, сменяясь пустотой. Великое ничто выплескивается в мир. Великого ничто слишком много, чтобы разум выдержал.

– ...крыльце сидели...

Эхо Евиных слов заставляет бездну вздрогнуть. Она сжимается, чтобы дойдя до точки, раскрыться. И снова сжаться.

Тук-тук.

Кто там?

Я.

Ты.

Финальная точка - пуля, связавшая входное и выходное отверстие.