Адмирал Сенявин
Шрифт:
Моряки приступили к ремонту. Начали килевать корабли. Вся подводная часть была изъедена древоточцами. Сколь ни просил Ушаков обшить корабли медью в Севастополе, напрасно.
Через три недели вернулся из Генуэзского залива Пустошкин. Неделю спустя на рейде Корфу бросил якоря отряд Карцова. Собирались в дальнюю дорогу — домой.
Накануне ухода эскадры на «Святой Павел» прибыла депутация острова Корфу. С поклоном преподнесла адмиралу шпагу, украшенную алмазами, с надписью: «Корфу освободителю своему Ушакову». Растроганный Федор Федорович, принимая шпагу, просил, как и раньше, о главном для него — чтобы после ухода эскадры граждане островов жили дружно, в спокойствии. Сенат Ионических островов выразил признательность, «доказательством тому служит добрый порядок, умеренность и спокойствие, утвержденные на всех островах, к общему удовольствию жителей, всенародно восхищенных».
6 июля 1800 года крепостные стены Корфу сплошь усеяли жители острова. Флагман в последний раз поднял сигнал: «С якорей сниматься! Следовать за мной!» Долго не расходились горожане и окрестные жители, пока в далеком мареве не растаяли паруса…
Спустя три месяца эскадра прошла Босфор. Вторую ночь не смыкали глаз все командиры на кораблях. На салинге «Святого Петра» Сенявин выставил самых зорких сигнальных матросов. К рассвету ветер покрепчал, и тут же салинговый закричал: «Берег!» Вскоре в предрассветных сумерках замерцал сигнальный огонь и открылся низменный, давно не виданный мыс Херсонесский.
…Казалось, весь Севастополь, и стар и млад, вышел встречать родную эскадру после долгой разлуки. Обычно спокойный Сенявин на этот раз взволнованно всматривался в толпы встречающих на берегу. Впервые кто-то ждал его после долгой разлуки.
На Павловском мысу и выше, на взгорье, толпились отставные матросы, матросские жены, детишки. Среди них, опершись на костыль, стоял Тимофей Чиликин. Левая штанина широких брюк полоскалась вокруг деревянного костыля. Свободной рукой он обнимал приникшую к нему Груню и пристально всматривался в сторону отдавшего якорь «Святого Петра». На палубах и надстройках корабля он выискивал Петруху, своего дружка, и не находил его. Еще не знал Тимофей, что Петра Родионова произвели в унтер-лейтенанты и переписали на один из фрегатов эскадры капитана второго ранга Сорокина. Эскадра осталась в Адриатике для охраны от неприятеля островов республики Семи Островов.
Отдав необходимые распоряжения после того, как был брошен якорь, с разрешения флагмана, Сенявин первой шлюпкой сошел на берег и поспешил к Графской пристани.
Как это бывает часто в Крыму, конец октября оказался по-летнему теплым и солнечным. Справа и слева от пристани плескались загоревшие за лето мальцы.
Привстав на корме, за полкабельтова до пристани, разглядел Дмитрий Сенявин среди пестрой толпы на верхних ступеньках Графской пристани свою Терезу. Она, как и раньше, была в белом платье, белой вуали на голове, а у ее ног, нетерпеливо дергая ручонками за подол, вьюном вертелся малыш. «Так это же наш Николенька!» — пронеслось молнией у Сенявина. Побежал, перепрыгивая через ступени, схватил их обоих и крепко прижал к себе.
— Машеньку я оставила с горничной, — прошептала Тереза, прижимаясь к нему всем телом. Глаза ее переполнили слезы.
Тереза немного располнела. Это была уже не та попрыгунья-щебетунья. Два года забот, трудности нового уклада в Севастополе, по сравнению с прежней налаженной и устроенной жизнью в Херсоне и Яссах. Правда, последнее время ее семья жила на скромную пенсию — внезапно скончался от подагры глава семьи, генеральный консул Иоганн Розарович.
Дмитрий взял малыша на руки, и они пошли домой пешком. В Севастополе они снимали домик в конце Екатерининской улицы, в квартале от дома Ушакова.
Едва закрылась дверь за горничной с детьми, Тереза, обхватив Сенявина, вдруг обмякла и разрыдалась. Долго не могла успокоиться.
— Так тяжко, постыло без тебя…
Сенявин ласкал ее белокурую головку, растерянно улыбался.
— Родная моя, все беды за кормой, мы вместе, и все образуется. — Он поцеловал ее голубые глаза. — И ты должна смириться с нелегкой ношей. Супруге моряка судьбой велено быть стойкой. Поди, не раз придется испытать счастье наше разлукой…
Однако изведать новые страдания от разлуки молодой чете не пришлось, по крайней мере в ближайшие год-два…
На следующий день в канцелярии порта Сенявину объявили новость. «За взятие Святыя Мавры ноября 28 года 1799 произведен в капитаны генерал-майорского ранга».
В тот же день на собрании командиров Ушаков поздравил Сенявина, вручил ему новые эполеты.
В ту пору существовало согласно «Табели о рангах» такое звание. Относилось оно к 4-му классу, введено было указом Екатерины II. Приравнивалось к армейскому чину «генерал-майор», но стояло ниже звания «контр-адмирал». На полступеньки, но ниже. Тем самым подчеркивая некоторое превосходство первого флотского адмиральского чина над первым армейским генеральским чином. Казалось бы, мелочь, но значимая, для моряков приятная…
Месяц с лишним приводили в порядок «Навархию», разоружали, готовили к зимней стоянке. Сенявин не выходил из каюты — писал донесения, составлял отчеты по всем частям, особенно скрупулезно по финансовым вопросам…
Незаметно приближалось Рождество, и вместе с праздниками пришел указ Адмиралтейств-коллегии о назначении Сенявина «капитаном над Херсонским портом».
Расходились по разным румбам пути его товарищей, командиров: кто-то помоложе оставался на кораблях, другие покидали их, переходя на берег, третьи по разным причинам навсегда расставались со службой.
Командующего эскадрой Петербург не жаловал. Победителя Корфу, создателя первой республики на островах Адриатики обошли наградами, перевели на Балтику заштатным командиром давно не существующего на самом деле гребного флота. Тяжело прощался Ушаков с флотом, который пестовал долгие годы. Предчувствовал недобрую его судьбу. На смену приходили люди иного склада, чужих ему интересов и взглядов.
Пушки смолкли. Как и Суворов, Ушаков оказался ненужным. Грозовые тучи пока скрывались за горизонтом. Но о них не следовало забывать. На море шквал налетает внезапно. И горе тому капитану, который проканителится или проспит. Буря разорвет паруса в клочья, сломает рангоут, а то и опрокинет корабль.
Херсон — Севастополь — Ревель
Светлейший князь Потемкин зачинал все добрые предприятия для надежного ограждения южных рубежей России. Он первым подал Екатерине мысль о важности приобретения Крыма. «Крым положением своим разрывает наши границы… Положите же теперь, что Крым ваш и что нет уже сей бородавки на носу — вот вдруг положение границ прекрасное…»
К востоку от Крыма, на Азове, усилиями Алексея Сенявина прочно держала рубежи Азовская флотилия. Она давно оседлала Керченский пролив и контролировала Черное море вплоть до Балаклавы.