Адония
Шрифт:
– Что мне предстоит сделать, патер?
– Для начала – поменять имя.
– На какое?
– Выбирай любое из девяти.
Люпус достал из рукава толстый свиток, развязал стягивающую его ленту и, перекладывая листы, стал читать:
– Елизавета, Эстэр, Хлоя…
– Мне нравится имя Эстэр. А кто это?
– Одна из девяти девочек-сирот, которые воспитываются в надёжных семьях или пансионатах.
– Как я?
– В точности – как ты. И все на тебя похожи. Рыжеволосые и синеглазые.
– Я так полагаю, что сделано это было специально?
– Конечно.
– Но для чего?
– Для убедительности. Представь, что один лендлорд, барон Джордж Гаррет, познакомившись с Эстэр, возжелает навести о ней справки. И что узнают доверенные, посланные им порученцы? Что эта девушка – действительно сирота, воспитывалась в весьма строгих правилах, что она имеет синие глаза и рыжие волосы. А так же то, что совсем недавно она возвращена под опеку почтенного настоятеля некоего английского монастыря.
– Так, порученцы узнают и сообщат барону. Что дальше?
– Барон женится на ней.
– Барон Гаррет… женится на мне, в то время как я буду именоваться Эстэр?
– В точности так. И, дочь моя, что из этого следует?
– Что из этого следует? – эхом откликнулась Адония.
– Что пришла пора собираться в дорогу. Все подробности плана я расскажу тебе завтра, в карете. А сейчас, если хочешь, позвони вниз, слугам, и потребуй вставить в свои двери замок. Чтобы во время нашей поездки не думать о покое своих любимых вещей и своей драгоценной картины. А кошку на время отсутствия поручи повару. Думаю, что донна Бэлла в этом случае будет не слишком огорчена.
Утром следующего дня из ворот монастыря медленно выкатили две большие кареты. В одной предназначалось путешествовать Адонии, во второй – патеру. Но в это утро оба они сидели в первой карете. Их разделял дорожный столик, составленный из двух половинок, откинутых от дверец. На столике лежало много бумаг.
Мимо прикрытых тонкими занавесками окон проскакали, уходя в голову кортежа, охранники.
– Запоминай, Эстэр, – проговорил патер, передавая Адонии длинный, склеенный из трёх листов, свиток, – имена и описания людей, среди которых ты все эти годы воспитывалась.
– А что станет с настоящей Эстэр? – поинтересовалась Адония, открывая начало свитка.
– Настоящая Эстэр станет вечной гостьей в нашем монастыре, – многозначительно кивнул Люпус. – Она будет сыта, довольна, окружена развлечениями. Единственным запретом будет неизменное правило – никогда, ни при каких обстоятельствах не покидать этих стен.
– Чтобы барон не узнал, что на самом деле я – не Эстэр?
– Разумеется.
– Как забавно. А что этот барон вообще из себя представляет?
– Маленького роста, довольно гнусный старик. Представь себе Джаддсона, если бы тот стал ниже на голову и прожил ещё, скажем, лет тридцать. Впрочем, скоро ты сможешь хорошенько его рассмотреть.
– И, как я понимаю, смогу позволить ему хорошенько рассмотреть и себя?
– Именно так. Тебе Филипп не рассказывал о том, как он сдавал свой третий экзамен?
– Нет, не рассказывал. Что это был за экзамен?
– Это экзамен на умение притворяться. Ему, например, нужно было притвориться казначеем.
– Мне же предстоит претвориться сироткой, воспитанной в строгих правилах?
– Да. Но не просто сироткой. А очень этикетной, во-первых. И с капелькой дикой крови – во-вторых; с шалой искоркой, сверкающей время от времени в синеве невинного взгляда. Это, дорогая моя Эстэр, не так просто.
– Я постараюсь.
Знакомство
Барон Гаррет был действительно стар. Не так давно он отметил относительно круглую дату: шестьдесят пять лет, и семь последних из них барон прожил весьма бурно. Закат его жизни был наполнен событиями как горестными, так и счастливыми.
К горестным можно было отнести тот факт, что с недавних пор старухе с косой весьма понравилось навещать семью Гарретов. В судьбе барона, словно чётки на ниточке, протянулась цепь событий, отнявших у него всех близких родственников. Рок настигал их, самым причудливым образом меняя свои страшные маски. Сначала до нелепости глупо умер двоюродный брат. Однажды зимой, слегка пьяненький, он встал из-за стола во время затянувшейся до ночи весёлой пирушки. Встал, вышел в метель – полуодетый, на пару минут, по вполне понятному делу. И не вернулся. Всю ночь его разыскивали с факелами, стреляли в воздух, кричали. Нашли только утром, далеко от дома, на краю соседского поля. На его окоченевшем теле не было ни одной раны. Просто упал и замёрз. Что заставило его совершить столь нелепую и трагическую прогулку – никто не знал. Через несколько дней покончил с собой единственный сын покойного. Затем, друг за другом, покинули этот мир уже родные дети барона: сыну ударом копыта в конюшне жеребец размозжил грудь. Ещё более нелепо скончалась дочь: во время мирного и тихого сбора ягод в небольшом лесу на окраине фермы, где стригли баронских овец, она наступила на гнездо ос. Нашли её через полчаса, – лежащую навзничь, распухшую от осиного яда. Неслышно, в одну из ночей, отошла их мать, жена Джорджа Гаррета, – не выдержав удара, а также повинуясь бремени возраста. Прошёл год – и умер племянник жены, во время охоты, в лесу, пожаривший и съевший немного вполне безобидных белых грибов. Похоронив его, барон удручённо заметил, что остался совершенно один.
Но была в его судьбе и радостная сторона. За последние семь лет он сказочно разбогател. После неурожайного лета он скупил у разорившихся земледельцев окрестные пашни и превратил их в пастбища. На них плодились и росли овцы; овцы давали шерсть; шерсть перерабатывалась в сукно; сукно приносило на зависть большие деньги.
Итак, барон Джордж Гаррет был непредставимо богат – и свободен. Можно было требовать от жизни всех доступных богатому человеку удовольствий, всех мыслимых радостей. Но не было дня, в который он не сожалел бы о том, что это счастье не пришло к нему лет хотя бы десяток назад.
– Чему обязана Англия своим экономическим могуществом, Мюрр? – вопрошал барон, утопая в мягком кожаном чреве отделанной с вызывающей роскошью дорожной кареты. На щёчках его блуждали монетки старческого румянца. – Чему, ответьте!
– Смею предположить, мистер Гаррет, – отвечал его бледный, худой эконом, – что экономическому могуществу Англия обязана пряностям, привозимым из Индии…
– Нет! – победно вскричал воодушевлённый барон. – Этому могуществу Англия обязана такому скромному и покладистому животному, как овца. Шерсть и сукно! Сначала ими было обеспечено всё платёжеспособное население нашей страны, потом сукно заполнило до отказа североевропейский рынок, потом оно направилось в западные колонии и в Россию. А обратно, вместо него к нам идут и идут деньги. Неостановимым потоком! Я, например, за последние два года утроил своё состояние. Слышите, Мюрр? Утроил!