Адония
Шрифт:
– Глюзий! – прошептала Адония, глядя на учителя расширившимися, наполненными ужасом глазами. – Ты ведь это нарочно?!
– Невероятное дело, – оторопело пробормотал Глюзий. – Вот, значит, как. Это забавно.
– Ну пожалуйста, скажи, что ты это нарочно!
– Не угодно ли будет вам, мастер, провести учебный бой? – спросил, не отвечая ученице, Глюзий. – Открытым оружием. До первого касания.
– Хорошо, – сказал монах, склонив бритую голову. – Вы выбирайте любое оружие, а у меня – моё.
И он изъял из недр балахона кривой, недлинный, блеснувший жёлтым клинок.
Глюзий сходил к возку и принёс тяжёлую длинную шпагу. Переложил её в левую руку, встал в левостороннюю стойку. Адония заворожённо смотрела как, наметив пару лёгких синистров, её учитель взорвался эскападой перемежающихся дэкстров и выпадов. Звон стали слился не в цепь даже, а в какой-то единый длинный скрежещущий звук. И вот он прервался. Глюзий стоял растерянный, чуть разведя в стороны руки. Его шпага, воткнувшись в песок шагах в десяти от них, медленно раскачивалась. Солнце взблёскивало на эфесе.
– Это опасно, – сказал, опустив клинок, как палку, вдоль ноги, мастер Альба. – Вы сказали – учебный бой, до касания. А удары вели так, чтобы по настоящему поразить. Если я приму ваши правила, вам придётся стать убитым.
– Может быть, – принуждённо пожал плечами Глюзий, – я увлёкся… Ведь то, что происходит – это так необычно…
– Мастера Глюзия никто не мог одолеть в поединке! – звонко, со слезой в голосе сообщила Адония. – Никогда и никто!
– Ещё раз сойдёмся, – предложил Глюзий. – Учебный бой. До касания.
– Я готов, – сказал Альба.
На этот раз Глюзий осторожничал. Далеко выведя шпагу, он держал противника на дистанции, примеривался, выжидал. И вдруг монах, блеснув жёлтым клинком, сам рванулся вперёд, и снова протянулся почти непрерывный скрежещущий звук, и вдруг Глюзий оказался сбитым с ног, и монах так же шлёпнулся рядом, но оба проворно вскочили, разойдясь на три шага.
– Спасибо за бой, – вдруг поклонился монах. – Вы на редкость хороший боец. Единственное, что нас различает – это количество опыта. Но это различие определяет многое, если не всё…
– Подождите! – перебил его Глюзий. – Что значит «спасибо за бой»? Ведь касания не было!
– А, так вы не заметили, – монах приподнял подбородок. Посмотрел на растущие на берегу деревья. Кивнул. – Ваше сердце разделено на две половины.
– Глюзий! – хрипло сказала Адония. – У тебя куртка разрезана. Под левой лопаткой.
Глюзий сбросил куртку, невидящим взглядом уставился на широкий разрез.
– Вы, Адония, надеюсь, владеете иглой? – вежливо поинтересовался монах. – Извините, мастер, за куртку, но иначе вы бы не поверили. Теперь позвольте попрощаться. Заботы зовут. Спасибо за уху и за хорошую компанию.
И, поклонившись, вскарабкался на берег, мелькнул между деревьями и исчез.
Исчез. Глюзий подошёл к костру, бросил в него пару веток. Аккуратно свернул и положил сверху куртку. Оба сидели на нагретых солнцем плоских камнях и смотрели, как зеленоватый огонь съедает быстро чернеющую, хорошо выделанную кожу. Вот от куртки остался лишь бурый пепел.
– Ты можешь быть уверен, Глюзий, – тихо проговорила Адония. – Я никому не скажу.
– Может, убить тебя здесь, – медленно проговорил Глюзий. – Как раз ведь нет никого. Тогда точно не скажешь.
Это была не шутка. Это была твёрдая мысль, неосторожно высказанная вслух. Адония онемела. Бежать? Куда? В море? Так ведь и плавать она не умеет…
Адония сглотнула вязкую слюну. «…А эмоции фехтовальщика губят».
– Ты уверен, – с трудом разомкнув губы, сказала она, – что этот монах не смотрит на нас из-за деревьев? – И, встав и направившись к возку, добавила: – Пёс ничейный.
Влезла на облучок, повернула бледное лицо к морю. Не торопясь, подошёл Глюзий. Сказал:
– Давай считать это шуткой.
Адония не ответила.
Вдруг на берегу, над их головами послышался короткий свист. Между деревьями показались два всадника. Направились в сторону спуска.
– Ты помнишь, – торопливо заговорил Глюзий, как ты поступила однажды с Регентом? В кают-компании? Помнишь, как все капитаны восхищались тобой? Как аплодировали? Повтори, пожалуйста, этот поступок. Ну, не досадно ли потерять всё, что было?
Адония отвела взгляд от покрытого солнечной рябью моря. Посмотрела Глюзию в сузившиеся глаза. Сказала тихо:
– Ладно. Прощён.
Широко улыбаясь, уже скакали к ним Регент и Фердинанд. Из-под копыт вылетали и грузно шлёпали комья сырого песка.
Пепелище
На ночь Адония устроилась в своём возке. Мужчины же сидели возле костра, негромко переговаривались.
– Задержались потому, – поглаживая свежеобритый подбородок, объяснял Глюзию Регент, – что долго высматривали, где их пятый.
– Да! – подхватил обладатель короткой густой бороды Фердинанд. – Всё сходилось! Два года уже здесь пропадают люди. Так? Так. По тракту уже боятся ездить. Так? Так. Шериф уже дважды посылал войска, и они прочёсывали всё побережье, и нападения на экипажи прекращались. Так? Так. Но войска уходили, и люди опять начинали пропадать.
– Пятеро, – сказал Регент. – Двое – бывшие контрабандисты. Двое – беглые каторжники. Один – беглый матрос. Каждый – несерьёзный боец. Любого можно выпускать против Адонии. Конечно, хорошо бы, придерживая в сторонке, отдать ей всех пятерых, по очереди. Но патер сказал – достаточно одного.
– Где расположены? – поинтересовался Глюзий, поглаживая, как и Регент, бритую щёку.
– Дальше по берегу лежит вверх дном старая разбитая шхуна. Они обложили её камнями, и превратили в неприметный среди каменной россыпи холм. Печь есть внутри – наверное, с этой же шхуны. Железная труба видна, закопчённая.