Адония
Шрифт:
Пёстрая кошка сидела в центре разбросанной постели, охватив передние лапки кольцом пушистого хвоста, согласно жмурила жёлтые глазки. Адония босиком прошлёпала в мыльню, напустила в выложенную рыжим мрамором раку остывшей за ночь воды, налила туда мыла из накрытого плотной крышкой горшочка, влезла, ойкнув от схватившей её озорной, липкой прохлады, принялась самозабвенно плескаться.
– Да! – продолжила она разговор с собой. – Я ведь, кажется, весьма способная девочка. Стану делать успехи – и патер будет доволен.
И, уже выбравшись из рыжей купели и растираясь докрасна жестковатым, груботканным куском купельного полотна, с горечью в голосе добавила:
– Ну почему ты оказался такой свиньёй, милый, милый Цынногвер!
Бодрая, свежая, полная задора и жизни прибежала она в монастырскую столовую-кухню. Мальчишка уже загрузил стол приборами. Сидел, ждал. Увидев Адонию, он торопливо выбрался из-за стола и поклонился. (И так же привстал из-за своего стола и поклонился девочке какой-то незнакомый пожилой человек в незнакомом, смешном, с кружевами на рукавах, одеянии.)
– Что-нибудь уже принесли? – с румянцем во всё лицо, с озорным блеском в синих глазах проговорила-пропела Адония, панибратски хлопая по плечу, приглашая обходиться без церемоний, смутившегося мальчишку.
– Только зелень и хлеб, – ответил тот, принуждённо улыбаясь и устраиваясь на скамье. – Повар ничего и не предлагал, ждал вашего… – маленькая неловкая пауза, – Ваше величество… распоряжения.
– Значит, так, – подняла Адония лицо к подошедшему повару. – Специально ничего готовить не надо. Дайте чего-нибудь, что с утра приготовили. Да, и ещё приготовьте миску с едой для моей кошки, на целый день, я буду, кажется, до вечера занята, и ещё пива.
Поклонившись, высветлив лицо доброй улыбкой, повар вернулся к плите.
– Мастер Глюзий говорил, – понизив голос, доверительно сообщил Адонии её сотрапезник, – что фехтовальщик не должен пить пива. Оно, конечно, вкусно, но оно и коварно. От него делается большим живот и появляется неуклюжесть в движениях.
Адония, отправив сосредоточенный взгляд в его лицо, в следующий миг повернулась в сторону плиты и громко произнесла:
– Пива – не надо!
Завершив завтрак, Адония промокнула рот салфеткой «кажется, из того же полотна, что и моё полотенце!». Спросила:
– Кто, кроме Глюзия, имеется здесь из приличных фехтовальщиков? Я бы хотела заниматься, не пропуская ни одного дня.
Вдруг в её поле зрения, сбоку, объявился тот самый, в смешном одеянии господин, который глубоко поклонился и произнёс с отчётливо неанглийскими интонациями:
– Позвольте просить прощений за безпокойственность и иметь удовольствие представляться, Ваше великанство!
Адония, в растерянности, выбралась из-за стола, также отдавая поклон.
– Мой имя – мэтр фон Штокс. Я есть нанят преподобный гроссмейстер Люпус для ваш обучений математик, географий, алхимий, а так же посольский этикетус, а так же разговариват и читат на языках испанский, немецкий, французский, а так же латин.
– Вот это да! – восхищённо прошептала Адония.
– Долшен отметит, – добавил, снова глубоко кланяясь, мэтр фон Штокс, – что преподобный гроссмейстер Люпус платит мне замечательный деньги, так что я всегда буду требоват от занятий с вами долгий время и множество польза. Когда вам угодно будет начинат?
– Прямо сейчас! – прижала развёрнутую ладошку к груди опьянённая счастьем Адония, и добавила: – Аврора музис амика! [8]
– Манифик, фройляйн! – раскинув руки наподобие крыл, вскричал заморский учитель. – Латин, как мне видит, у нас уже есть!
8
Aurora musis amica (лат.) – Аврора музам подруга. (Имеется в виду «утро – наиболее благоприятное время для занятий науками и искусством».)
– Есть, уважаемый мэтр, – зардевшись, подтвердила Адония. – И позвольте в эту минуту попросить вас называть меня как-нибудь скромно, а не «фройляйн» и уж конечно не «ваше великанство».
– Это можно, – кивнул учитель и, немного задумавшись, предложил: – Тогда будем вас именовать «студиора».
– Что это значит?
– Но о! Вы же хорошо знает латин! Что мы понимаем, когда говорим «studens»?
– Стараться!
– Именно так! Именно так называет всякий молодой человек, кто имеет обучение в университет любой стран. Студенс! Стараться! Но, поскольку вы – хотя и облачён в мужской обмундирований – фройляйн, а не молодой человек, я стану иметь удовольствий называет вас «майне студиора».
– Манифик, майне мэтр.
– А меня зовут «Маленький» – вдруг подал голос забытый, и, по-видимому, слегка уязвлённый этим, мальчишка.
– Гут морген! – поклонился и ему безупречно вежливый Штокс. – Но, кажется, вы не есть тоже мой ученик?
– Нет, нет, – смутился, опуская глаза, вмиг покрасневший подросток. – Я здесь с поручением…
– Тоогда позвольте с вами прощаться, герр Маленкий. Мы уходит начинит занятий.
– Слушай, Маленький, – торопливо проговорила Адония. – Приходи вечером, поболтаем. И узнай, всё-таки, кто остался из фехтовальщиков!
Подросток, торопливо кивнув, сел обратно за стол и с силой потёр нос. Адония и фон Штокс, увлечённо обмениваясь быстрыми фразами на латыни, прошествовали к двери. Повар, подойдя к столу, поставил на него миску с приготовленной для кошки едой. Маленький, в ответ на его безмолвный вопрос, торопливо схватил её:
– Да конечно! Сейчас отнесу!
И выбежал. Быстро шагая по улице, он лучился счастливой улыбкой, и время от времени, не сдерживая восторга, шептал:
– Эх, пёс ничейный!
Тёмное сердце
Патер бродил в одиночестве по библиотеке. Хотя, конечно, это была вовсе не библиотека. Этим благородным словом в «Девяти звёздах» именовался подвал, где стопками, колоннами, шпалерами, от пола до потолка и вдоль стен были свалены книги и манускрипты. Помимо награбленных денег, сокровищ и всяких редкостей, отряды его «капитанов» привозили в монастырь и все, какие только попадались во время их кровавых забав, фолианты.
– Давно нужно было порядок здесь навести, – мерно, без эмоций, выговаривал себе патер. – Хорошо ещё – сухо. А то ведь пропали бы книги.