Адония
Шрифт:
В этот день Люпус надрывно, до непривычно выступающего пота на лбу, трудился. Нет, эту работу он не мог поручить никому. Раскрывая книгу за книгой, он в беглый миг определял её содержание, и перекладывал на свободное место, в стопу уже просмотренных. Лишь изредка, счастливо вздохнув, он относил какой-нибудь фолиант на длинный, специально для этой цели приготовленный стол. На нём уже лежали рукописные книги: преподобного Айжека Мцехского «Доказательные протоколы ведьм, уличённых в сношениях с потусторонними силами»; Георга Тубриса «Каббалистические рефрены»; Якова Шпренгера и Генриха Инститориса «Молот ведьм»; и троекнижие жившего в своё время в Генуе араба – римского студента, затем преподавателя, а затем и признанного учёного Абу Али Хасана ибн Саида, объявленного в своё время еретиком и сожжённого, – «Колдовство в зависимости от времени суток», «Колдовство в зависимости от времени года», и «Колдовские снадобья и инструменты».
Вдруг, раскрыв грязный, без обложки, с дурно сшитыми, пожелтевшими, рукописными страницами фолиант, патер обморочно простонал:
– О-о-о! Какая радость!
Руки его весомо оттягивал, подрагивая источёнными временем ломкими листами, «Протокол…» Людвига Лоренцо Папатти «…всех ставших известными расследованиям святой инквизиции заклинаний, применявшихся самыми известными еретиками для вызывания суккубов, инкубов, а так же властительных демонов Преисподней.»
– Написано на испанском! Ну почему не на латыни?! Когда она выучит испанский настолько, чтобы смогла переводить? Полгода? Год? Ведь никому, кроме неё, доверить эти строки нельзя!
Положив тяжёлый, истрёпанный том во главе недлинного книжного ряда, Люпус торопливо вышел из библиотеки. Миновав сложную анфиладу подвалов, ведущих вниз лестничных маршей и коридоров, дошел до какого-то совершенно тёмного помещения. Продвигаясь вперёд осторожными, короткими шажками, вытянутой перед собою нетвёрдой рукой нащупал спинку стула, затем край стола. Отыскал лежавшие на столе кремень и огниво, высек огня. Зажёг масляный светильник, от него зажёг укреплённые в трёх углах факелы. Вернулся к столу, сел на стул и стал пристально смотреть в дальний, неосвещённый угол.
– Где же ты, Тень! – наполненным отчаянием голосом пробормотал, почти прорычал он. – Почему после Массара ты не являешься мне?! Годы идут!!
Он немного наклонился вперёд, выслеживая долгожданное движение тёмного контура, увенчанного вытянутыми параллельно полу рогами. Напрягая зрение до выступившей на веках слезы, смотрел, смотрел. Моргнул, вытер глаза. Снова, порождая шуршащее над головой негромкое эхо, забормотал-захрипел:
– Мне было обещано бессмертие. Где оно? Я всё сделал, как было указано. Мои капитаны уже много лет, скрываясь под сенью ночи, пополняют копилку мучительнейших смертей. Чего стоит один только мадагаскарский Джо Жаба! Над нашими с тобой головами, Тень, находится круглая башня, где фехтовальщики тренируются на живых людях и где проходят все поединки. Свод над нашими головами давно уже пропитан горячею кровью! В точности, как свод пыточного подвала в Массаре! Почему ты не являешься больше?!
Он со всхлипом вздохнул. Закрыл глаза. Сжал кулаки, поднёс их к лицу и прижал к глазницам. Стал едва слышно шептать:
– Я скопил столько золота, сколько не снилось и самому Крезу. Я уже готов лишить эту страну всякой власти, заменив её властью новой святой инквизиции. Но мне нужно обещанное! Я неостановимо старею. Я не хочу умирать. Я боюсь умирать!
Он порывистым движением отнял кулаки от глазниц, широко раскрыл глаза и снова уставился в тёмный угол.
– В тот раз тебя вызвала ведьма. Бросала какие-то кости и читала какие-то заклинания. Но я по твоему приказанию перебрался в эту страну! И что же? Здесь нет инквизиции! Никто не знает здесь ни одной ведьмы! Ко мне слишком поздно пришла мысль не искать ведьму, а вырастить собственную. Но когда вырастет эта волчица? Сколько лет пронесётся ещё, прежде чем она придёт сюда и перепробует все заклинания? Пять? Десять? Мне бы только знать… – Люпус прервался, со стоном вздохнул. – … Что ты помогаешь мне! Что я не покинут! Останови моё старение! Верни молодость! Хотя бы до тех времён, когда ведьмочка вырастет! А я ещё умножу для тебя и кровь, и страдания. Ещё умножу!
Люпус встал, прошёлся по глухо отзывающемуся подвалу. Загасил факелы, загасил светильник – и вышел.
Спустя полчаса он объявился в дверях отведённой Адонии залы. Сама Адония лежала на спине на кровати, положив ноги в ботфортах на её невысокую «ножную» спинку. Она уверенным, громким голосом произносила:
– Ля фэнэтр – окно! Ля табль – стол! Ля шамбр – комната!
Возле приоткрытого, со вставленной заново бирюзовой стеклиной «фэнэтра», за пространным канцелярским столом восседал, нацепив на нос очки, довольный фон Штокс. После каждой произнесённой девочкой фразы он, поигрывая нижними буклями своего длинного парика, так же громко произносил:
– Гут, йа-йа! Гут, йа-йа!
Люпус шагнул вперёд. Кашлянул.
– Ах, патер! – вскрикнула, вскакивая прямо в ботфортах на постели, а затем шумно спрыгивая на пол, Адония. – Ах, милый патер!
– Прошу не досадовать на меня, – проговорил Люпус, осеняя крестом помещение и находящихся в нём, – что помешал. Здравствуйте, мистер Штокс. Здравствуй, Адония.
– Она есть преспособнейший ученица, – проговорил, вставая и кланяясь, и машинально подхватывая свалившиеся очки, куртуазный [9] учитель.
9
Куртуазный – вежливый, отменно галантный.
– Рад, очень рад, дочь моя, – добрым голосом произнёс патер, протягивая Адонии руку для поцелуя. – Я лишь на минуту прерву ваши занятия, чтобы сообщить вам две вещи. Первая. Обращаюсь к вам с просьбой – при моих визитах, в дальнейшем, внимания на меня не обращать, а продолжать урок до его отмеренного финала. Я присяду в сторонке, послушаю. И вторая. Я пожелал, Адония, чтобы ты изучала иностранные языки, для того, чтобы сопровождать меня во время визитов в другие страны. Посольские хлопоты – всегда достаточно сложное дело. И мне важно, чтобы рядом со мной находился преданный мне переводчик. Вот и всё. Ещё раз отмечаю, что очень рад вашим успехам.
Он повернулся, снова перекрестив перед собой воздух, но, как будто что-то припомнив, остановился в дверях.
– Да, и ещё. Поскольку самый ближайший визит должен быть в Испанию, я бы хотел, мистер Штокс, чтобы вы с Адонией, оставив все прочие науки, занялись бы только испанским.
– О, это можьно! – Склонил свой парик учтивый учитель. – Как прикажете, майн гроссмейстер!
Адония, дойдя вместе с монахом до второго этажа, вприпрыжку вернулась и звонко крикнула:
– Ну что, милый Штокс! Как будет по-испански «окно»?
Картина
С этого дня Люпус, казалось, об Адонии просто забыл. Шли день за днём, и месяц за месяцем, а патер не появлялся в северном бастионе и не интересовался, как идёт обучение.
Разумеется, Адония занималась не только испанским. Она находила время и для гимнастики, и верховой езды, брала, за отсутствием лучшего учителя, уроки фехтования у Маленького. Иногда, выбрав день для отдыха, посвящала его двум новым, тщательно сберегаемым от посторонних глаз тайнам: рисовала и писала стихи. Но уже очень скоро она разговаривала с учителем только по-испански. Кошку Адония называла не иначе, как «донна Бэлла», а жеребец, на котором она совершала верховые прогулки, именовался теперь «дон Мигель».