Адония
Шрифт:
Дело, между тем, складывалось для Адонии не самым удачным образом. В фехтовальный двор, оживлённо переговариваясь, вошли несколько человек, и среди них – Регент и Фердинанд.
– Глюзий, друг! – выкрикнул кто-то в их компании. – Что-то ты про нашу ученицу забыл! С Николаса третий пот сходит, а она манекен тюкает!
– Мой ученик делает очевидные успехи, – ответил Глюзий, остановив бой и направляясь здороваться. – Это увлекает.
– Да и вообще не женское это дело, – негромко произнёс Николас.
Негромко, но так, что слышали все.
– Ты рождён бойцов рубить, а она – коров доить? – Насмешливо крикнул ему Регент. – А может – наоборот?
– Что ж, – нарочито смиренно поклонился Николас. – Если вы так желаете проверить… Маленький! Подай ей тупую шпагу и краску.
– А что, Глюзий, – вдруг сказала Адония, подходя к общей компании. – Николас ещё не участвовал с тобой в живом деле?
– Нет, ещё не участвовал, – сдержанно ответил её бывший учитель. – Но безусловно готов.
– Готов? Тогда передай на время ему свою шпагу.
– Ты на что намекаешь? – с вызовом повернулся к ней Николас. – Поединок боевым оружием?
– Никаких намёков, – спокойно произнесла Адония. – Обычное дело. Да, поединок боевым оружием. До первой крови.
– А что! – захохотал Фердинанд. – Кровь совсем не хуже краски, джентльмены! Ведь так?
– Патер нам головы поснимает, – заметил Цынногвер.
– А до того Николас с неё голову снимет, – дёрнул плечом Глюзий.
– Ах, брось, дорогой, – мило улыбнулась Адония. – Джентльмены подтвердят, что я немного преуспела в защите.
– Подтвердим, – вполне уже серьёзно произнёс Фердинанд.
– Ну хорошо, – снова неуверенно повёл плечом Глюзий. – Но только до первой крови.
Маленький, побледнев, стараясь не смотреть Адонии в глаза, подал ей боевую шпагу. Николас с лёгким поклоном принял тяжёлую шпагу Глюзия. Зрители не спеша разобрались по кругу. Николас и Адония встали напротив друг друга.
– Итак, чтобы строго! – в последний раз сказал Глюзий. – Первая кровь – схватке «стоп»!
– Ну разумеется, дорогой! – высоким голосом «пропела» Адония. – Как прикажешь…
Николас заметно нервничал. Одно дело, когда ты, как бы резвясь, мажешь противника краской. И совсем другое – когда в лицо тебе смотрит «рабочая» синяя сталь. Он, как манекен на пружинке, с дальней дистанции, раз за разом наносил неопасные удары, и Адония так же однообразно парировала.
Зрители были внимательны и молчаливы. Все понимали, что детские поединки с краской и балахонами остаются в прошлом. И тот, кто сейчас пометит противника кровью, приобретёт репутацию. Интригу в поединок привносило ещё и то, что Глюзий, с одной стороны, и Регент с Фердинадом – с другой были вроде бы тоже соперниками. Исход поединка необъявленно отмечал «чья школа лучше».
Теперь синеглазая фехтовальщица, как бы переняв очередь, выбрасывала клинок в неопасные, «пугающие» уколы, а Николас заученно защищался.
Никто не заметил, какой миг Адония выбрала для того, чтобы стремительно переменить манеру боя. Перебросив шпагу в верхнюю позитуру, она предъявила собравшимся серию бешеных декстров, а в конце этой серии, коротко простонав, сделала длинный выпад. И, в ту же секунду выпрямившись и повернувшись к Николасу спиной, обнажив в недоброй улыбке влажные белые зубы, быстрым шагом направилась к Глюзию. Тот непонимающе смотрел на неё. Фердинанд шумно выдохнул. А Адония, приблизившись, подняла шпагу и конец её вытерла о коричневый Глюзиев камзол.
– Вот тебе, дорогой, – негромко сказала она, – первая кровь. Она же – последняя.
За её спиной раздался звук упавшего тела.
– Что молчишь? – склонив голову набок, Адония ласково смотрела Глюзию прямо в глаза. – Я нарушила хоть что-то из правил?
– Нет, – не разжимая зубов, выдавил Глюзий.
– Сколько было труда, Глюзий! – громко сказал склонившийся над Николасом Фердинанд. – Сколько лет, сколько работы! – И, выпрямившись, подытожил: – Готов. Точно в сердце.
– Итак, джентльмены, – демонстративно невесело произнёс Регент, – идём к патеру. Боюсь, что через десять минут мы будем завидовать Николасу.
Дружно, не произнося больше ни слова, вся компания, – и Маленький в том числе, – прошагала к выходу с фехтовального поля. Николас так и остался лежать, нелепо подвернув под себя руку с тускло отсвечивающей шпагой.
Однако, вопреки всем ожиданиям, патер не проявил даже ничтожного недовольства. Пощёлкивая длинной ниткой потемневших от времени чёток, зевнув, он проговорил:
– А ведь казалось, что Николас – хороший боец.
И, помолчав полминуты, добавил:
– Соберитесь в кают-компании вечером, дети мои.
Капитаны, облегчённо переводя дух, удалились. Они были удивлены той бесстрастностью, с которой патер встретил известие о роковом поединке. Но удивление их было бы ещё больше, если бы они ещё на минуту остались в апартаментах настоятеля монастыря. Люпус, отбросив в сторону чётки, быстро ходил, потирая руки, от стены к стене и, едва не постанывая от удовольствия, говорил:
– Ах, не ошибся я в тебе, девочка! Ах, не ошибся!
Чужое имя
О чём говорилось вечером в кают-компании, Адония не знала: она не была приглашена. Но патер, поднявшись к ней вечером, сообщил:
– Капитаны согласились вывесить ещё одну чёрную доску. С твоим именем.
– Доску, на которой отмечается сумма личного взноса в сокровищницу? – Удивлённо спросила девушка. – Но ведь я не добыла для монастыря ни одного пенса!
– Это на сегодняшний день, дочь моя. Но, скажу по секрету, если мы с тобой сумеем воплотить задуманный мною план, то на твоей доске мы напишем цифру, которая будет больше, чем доход капитанов – всех, вместе взятых.