Адриан Моул: Годы капуччино
Шрифт:
Меня потрясло легкомысленное отношение Брейтуэйта к демократическому процессу. Я так и не услышал от него слов об убеждениях, принципах и политическом кредо дочери. Пришлось самому произнести речь на эту тему, а заодно напомнить Ивану, что однажды он покинул Лейбористкую партию по принципиальным соображениям (кто-то мухлевал с деньгами на общественные чаепития).
Найджел — наверняка чтобы только заполнить паузу в разговоре — сказал, что ему жаль слышать о крахе моего брака. Я прожег мать испепеляющим взглядом, у которой все-таки хватило совести покраснеть и отвернуться (еще один малосочетающийся оттенок красного). Найджелу я ответил, что, напротив, очень рад был покончить с этим браком. А мама сказала:
— Напротив,
Я сказал, что не понимаю, почему она развелась со мной. На основании какого такого безрассудного поведения? Мама ответила:
— Да будет тебе! А как же ссора в Котсволде из-за чихания? Это три дня продолжалось, между прочим.
Речь о том случае, когда я обвинил Жожо, что она чихает напоказ, делая чрезмерное ударение на «чхи!» в слове «Ап-чхи!» Более того, «чхи» длится дольше, чем требует того заурядный физиологический акт. В конечно счете, я предъявил Жожо обвинение в том, что своим выразительным «чхи!» она желает привлечь к себе внимание толпы. А Жожо в ответ указала, что она беременная на последнем месяце чернокожая ростом метр восемьдесят, на голове у нее тысяча косичек с бисером, и в данный момент она идет по улице английского провинциального городка, население которого состоит исключительно из белых европеоидов. Так что нет ничего удивительного в том, что аборигены пялится на нее, разинув рты.
— Мне много чего не достает, Адриан, но во внимании я недостатка не испытываю! — заявила Жожо.
И снова чихнула, неприлично растянув «чхи». Мужчины, между прочим, и не за такое убивали. Я так и сказал ей. Мама и папа, которых я по глупости пригласил пожить в нашем домике, подло приняли сторону Жожо. И меня практически бойкотировали.
Тем временем эксгибиционизм Жожо все усиливался. Теперь она не только растягивала «чхи!», но и делала совершенно неприличное ударение на «ап!» Я неизбывно страдал. Когда мы вернулись домой в Сохо, доктору Нг, моему личному врачу, пришлось выписать мне антидепрессант под названием прозак.
Вскоре после котсволдской катастрофы, родился Уильям, по моей настоятельной просьбе — в лягушатнике Королевского лестерского роддома. Он присоединился к династии Моулов, сделавших здесь свой первый вдох (в родильном доме, а не в родильном бассейне). Я лично пожелал, чтобы Уильям попал в этом мир через теплую воду при мерцании свечей и под музыку Баха, как предлагалось в листовке Общества Радикального Акушерства. Однако Жожо почему-то долго противилась, уверяя, что во время родов предпочла бы находиться в бессознательном состоянии. Когда же я выразил удивление, сказав:
— Мне жаль слышать эти прискорбные слова, Жожо. Я был склонен думать, что ты, будучи африканкой, исповедуешь естественный подход к деторождению.
Но к моему крайнему изумлению , Жожо сначала расплакалась, потом рассердилась и, немотивированно повысив голос, закричала:
— Почему бы тебе, когда у меня отойдут воды, не подыскать мне поле , где бы я могла работать во время родов? И на этом поле обязательно должно быть баобаб , потому что я, будучи африканкой , буду естественно рожать под его ветвями. И как только я рожу, то сразу привяжу ребенка к спине и вернусь к полевым трудам!
Так получилось, что родильный бассейн оказался сплошным разочарованием. Акушерка поручила мне поймать послед Жожо детским сачком. Последний раз я пользовался таким сачком в восьмилетнем возрасте, и ловил я тогда головастиков, которых потом подкладывал в банки с вареньем. Вследствие трагического стечения обстоятельств сачок мне не пригодился, ибо я упустил
Иван Брейтуэйт пригласил нас с мамой, Найджела и его друга Норберта на оглашение результатов выборов в городскую управу. После оного мероприятия должно было последовать праздничное веселье в гостинице «Красный лев». Моего отца и миссис Таню Брейтуэйт он даже не упомянул. Их уже вычеркнули из истории, как Сталина или Аниту Харрис [15] .
После отвратительного ужина, приготовленного мамой на скорую руку и без всякого желания (кусочки омара и восточный сыр от «Анкл Бенз»), я отправился наверх и попытался уговорить отца встать с кровати. Сказал ему, что опрос избирателей на выходе с участков благоприятен для Пандоры.
15
Эстрадная певица и актриса, отметилась участием в мюзикле «Кошки»
— Мне наплевать , Адриан, — ответил он. — Мне на все наплевать. Моя жизнь прошла впустую, я ничего не сделал и нигде не был. Мое имя неизвестно никому, кроме семьи и комитета отопительных систем. У меня не было даже пятнадцати минут славы, обещанных этим долбаным Энди Уорхолом.
— Это сказал Маршалл Маклюэн [16] .
— Вот видишь, — простонал отец и уткнулся в стену.
Я пустил в ход иронию, напомнив, что он все-таки был знаменитым, пусть не пятнадцать минут, но пять уж точно. Когда мы отдыхали на приморском курорте Уэллс, отнесло в море на надувном матраце, имитировавшем вставные челюсти. Он проплыл две мили, прежде чем его лебедкой выловили летчики из Королевских ВВС. Это событие попало в региональный выпуск теленовостей «Страна сегодня» и на первую страницу «Лестер меркьюри». Даже «Дейли телеграф» опубликовала такую вот заметку.
16
Герберт Маршалл Маклюэн (1911-1980) — канадский социолог и флософ, теоретик коммуникационных технологий и создатель теории о массовой культуре. Фразу о пятнадцати минутах славы принадлежит, конечно же, Энди Уорхолу — любимому объекту Маклюэна в его философско-социологических построениях
Житель Лестера, которого сняли с надувного матраца в форме вставных челюстей, был назван капитаном Ричардом Брауном из Вертолетной спасательной службы Королевских ВВС «распоследним дебилом».
— В районе левого нижнего моляра имелась небольшая течь, — сообщил нашему корреспонденту капитан Браун, — и дебил долго бы не продержался.
Капитан Браун призвал законодателей запретить гражданским лицам заходить в море. «Море — не игрушка», — сказал он нашему корреспонденту.
Я допустил промашку. Папу захлестнули воспоминания.
— Волны были такие огромные, — прошептал он, и глаза его наполнились ужасом. — А на мне были лишь ласты. И мне до смерти хотелось курить.
Я поспешил утешить его, сунув ему в рот сигарету «Ротманс».
Мы с мамой собрались уходить, но Уильям заплакал и повис на моих ногах. Рози, которая должна была сидеть с ребенком, пялилась на «Шоу Джерри Спрингера» — в телевизоре непомерно жирная негритянка поносила мужа за склонность к трансвестизму. Я отнес мальчика в отцовскую комнату и сказал: