Адриан. Золотой полдень

Ишков Михаил Никитич

На том и простились.

Глава 9

На следующий день в пределах правительственного комплекса вдруг засуетились, забегали люди. По берегу Оронта, в парке, возле опустевших вилл, между дворцами во множестве появились рабы. Рысью примчались к Лонгу, ворвались в дом, попросили — нет, потребовали! — распоряжений.

Ларций, справившись с оледенившей сердце оторопью, гневно прогнал их всех. Отправил на разведку Таупату. Не прошло и нескольких минут, как тот стремглав вернулся, доложил ликуя — ходячий труп ожил! Старик почувствовал себя лучше!

Хозяин окончательно вышел из себя — как ты смеешь, неуч, называть императора

ходячим трупом! Какой он тебе старик?! Плетей захотел попробовать? Мальчишка обиделся — все так называют. Потом сделал обиженное лицо и добавил — если не хотите выслушать главное, то и не надо.

Что же главное, заинтересовался Ларций.

Глаза у раба загорелись. Марциал — похабник по секрету сообщил, что император решительно заявил врачам, Плотине, всему окружению — Гатру я возьму сам.

Ларций так и сел на ложе.

Сидел недолго. К нему вдруг повалили просители. Ни с того ни с сего явился обиженный Адрианом откупщик, бросился в ноги, умолял походатайствовать перед императором, чтобы ему возвратили откуп. За богатым подарком дело не станет, заверил он и неожиданно подмигнул префекту. Ларций не смог удержаться от смеха, так со смехом и прогнал откупщика.

К полудню на соседние виллы стали возвращаться прежние обитатели. В парке, на дорожках парка, даже в устроенном Адрианом лабиринте стало непривычно шумно.

После полудня Ларция вызвали к императору.

Спешно! Принесший известие преторианец посоветовал поторопиться с визитом, «иначе все лучшие места расхватают».

Ларций кивнул, приказал Таупате не лениться, быстро принести все необходимое. Поинтересовался, вычищена ли парадная кираса? Таупата, негодяй, посмел в присутствии преторианца вскинуть руку вверх и нарочито зычно гаркнуть — так точно, господин! Кираса блестит, как новая серебряная монета. Преторианец не удержался и прыснул в кулак. Возмущенный Ларций укорил гвардейца, а заодно и собственного раба — дураки! Серебряная монета уже давно не блестит, даже новенькая. Там и серебра-то кот наплакал. Так переживая и поторапливая раба, он нарядился во все новенькое. Все это время страх, разбуженный Квиетом, сжимал сердце.

Увидев императора, префект изумился и возрадовался — перед ним восседал прежний Траян, вполне свежий, похудевший. Старая развалина (так, кажется, назвал его верный соратник, участник всех его походов) был энергичен, подвижен. Спала нездоровая полнота. Разве что в глазах стыла накопившаяся за эти десятилетия усталость и некоторая проницательная отрешенность, которая посещает человека в преддверии чего-то важного и неизбежного.

В зале собрались все члены военного совета, за исключением Квиета. Цельз и вновь приехавший Пальма — моложавый, с большой родинкой на щеке, — держались особняком. Сторонников у них теперь заметно поубавилось. Большинство членов претория отчетливо сдвинулось к центру, оставляя заметный промежуток между ними и приверженцами «замшелых пней». Некоторые откровенно льнули к Адриану.

Даже Ликорма.

Турбон, усмиривший евреев, чувствовал себя победителем. Глянув на его зверское лицо, Лонг невольно усмехнулся — если он все эти годы наступал на пятки Квиету, Турбон с той же неукротимостью подгонял его.

Молодой претор Квинт Марций Турбон был высок, строен, но жутко некрасив. Правда, и безобразным его не назовешь, скорее дерзким. Губы у него были толстоваты, во время разговора он к тому же специально выпячивал их. Волосы на голове короткие и свивались в густые, не поддающиеся расчесыванию пряди, как, впрочем, у всех далматинцев.

Император встретил Лонга с распростертыми объятьями. Поднялся с кресла, направился к нему

— А — а, вот и наш посланец. Давай выкладывай, что там у арабов?

Лонг подробно рассказал о встрече, в конце, как о каком-то несущественном

пустяке упомянул о желании одного из шейхов получить в подарок римскую гражданку. По его мнению, это было явно неприемлемое для римской чести условие, разве что варвар возьмет римскую гражданку в жены? В ответ Адриан бесцеремонно рассмеялся и заявил, что если вся трудность в таком пустяке, будет ему знатная женщина. Красавица, золотистые кудри, гибкий стан, высокая грудь — Адриан жестом продемонстрировал размеры бюста будущей жертвы. Варвар будет в восторге.

Император подозрительно глянул на племянника, тот мгновенно посерьезнел, принялся уверять, что выполнение этого условия не принесет никакого ущерба римской чести. У него на примете есть подобная «патрицианка», она вполне способна сыграть эту роль. Она сумеет, добавил наместник Сирии.

Затем приступили к обсуждению наступления на Гатру.

Предложений, как выманить варваров в поле, было много. Все вдруг загорячились, начали пылать инициативами. Кто-то посоветовал известить враждебные племена, что в скором времени из Антиохии в сторону Вавилона отправится караван с войсковой казной, предназначенной для выплаты жалования легионерам. Кочевники вряд ли упустят такую лакомую добычу, тут их можно и разгромить. Кто-то из приписанных к штабу трибунов возмутился — к чему эти недостойные римской доблести уловки? Следует немедленно, все наличной силой обрушиться на Гатру, тогда арабы волей неволей вынуждены будут принять бой. По сведениям разведки, сейчас их в крепости столько, что всех не прокормишь. Они обязательно попытаются прорваться.

Присутствовавший на претории грек, любимчик Адриана, командовавший отрядом фессалийской конницы, совсем в духе своего покровителя высмеял эти бредовые задумки, объяснив, что с помощью такого дешевого трюка, как караван с войсковой казной, арабов не проведешь. В отношении других предложений, он высказался в том смысле, что если всей силой навалиться на крепость, зачем надо было начинать хитроумнейшую комбинацию с арабами? Зачем посылать «в пасть льву нашего храброго Лонга»? Римская доблесть всегда славилась остротой мысли и гибельными для врага уловками. Если мы ударим по Гатре в лоб, мало того, что враждебные бедуины обложат нас со всех сторон, — те, кто сегодня прикидывается нашими друзьями, завтра вполне могут переметнуться на вражескую сторону. Действовать следует иначе — задеть варваров за живое, стравить их между собой, поставить в такие условия, чтобы ни у кого и мысли не было о возможности примирения. Одним словом, пусть страсти возобладают над разумом.

— Как этого добиться? — заинтересовался император.

На этот вопрос ответил Адриан. По — видимому, он и его сторонники уже обсудили эту задумку в своем кругу.

Наместник пригласил императора и Лонга к окну. Когда те приблизились, Адриан указал на Снежного и, обращаясь к префекту, спросил.

— Лонг, как ты поступишь, если украдут твоего коня? Будешь искать? Бросишься в погоню?

— Конечно! — воскликнул префект.

— Вот так и надо действовать! Правда, — добавил наместник, — при том засилье в Сирии и в приграничных провинциях сторонников Хосроя никакие привычные меры сохранения тайны не дадут результат. То есть на какое-то время нам удастся обмануть их, но скрыть цель передвижения войск и, главное, конницы в пределах всего театра военных действий невозможно. Как только они поймут, что мы отрезаем их от источников воды и пастбищ, арабы сразу смекнут, что дело нечисто. Важнейшая задача — убедить неприятеля, что мы отводим коннице вспомогательную роль сопровождения пехоты и отражения наскоков летучих арабов. Мы должны заставить врага поверить, что римляне, желая проявить доблесть, — он благожелательно кивнул в сторону трибуна, внесшего это предложение, — первым делом ударят по Гатре.