Адвокат амазонки

Борохова Наталья Евгеньевна

– Но как тогда жить вместе? – горько заметила Лиза. – И главное —зачем? Ты меня любишь молодой и красивой, с полным комплектом грудей, зубов и конечностей. Я тебя люблю, пока ты здоров и у тебя есть деньги. Значит, это так? Но разве ты не видишь, как это уродливо!

– Слушай, по-моему, у тебя крыша поехала из-за твоего дурацкого процесса, – проговорил он с досадой. – Бог знает, какие мысли тебе лезут в голову! Почему бы нам не отложить этот разговор на случай, если это действительно будет необходимо? Тьфу, только я буду надеяться, что этот случай никогда не произойдет!

Он опять сплюнул через плечо и даже постучал по деревяшке. По всей видимости, тема, затронутая женой, вызывала в нем священный ужас. Сама Дубровская испытывала разочарование и раздражение

одновременно.

– Я могу представить, что чувствовала Вероника, когда оказалась лицом к лицу со страшным недугом. Женщине трудно терять разом все, что имеет для нее ценность: грудь, уверенность в собственной привлекательности, здоровье, мужа и некоторых друзей, – с горечью произнесла она. – Как же ты, человек, который не уверен в собственной порядочности, можешь называть безнравственным того, у кого хватило сил в трудную минуту протянуть руку помощи?

– Не забывай, что в этой его руке оказался шприц с ядом, – хмыкнул муж.

– Это не доказано. Факты говорят в пользу Виталия.

– Бог мой, ты его уже называешь Виталием! – пораженно воскликнул муж. – Надеюсь, у присяжных хватит благоразумия понять, что к чему. По этому молодчику плачет электрический стул. Я думаю, нашлось бы немало охотников опустить рубильник.

– Перестань! – воскликнула Елизавета, словно в российских тюрьмах и вправду использовался электрический стул. – Такого не произойдет. Никогда. Бойко будет оправдан...

* * *

Несмотря на громкое заявление, сделанное перед мужем, сама Елизавета не испытывала по этому поводу иллюзий, и к тому моменту, когда настал черед защиты представлять доказательства, она пребывала в тихой панике. Они готовились к допросу Виталия перед присяжными тщательно, продумывая все детали. Но Лиза не могла поручиться, что все пройдет гладко.

– Меня сотню раз спрашивали, почему я полюбил Веронику, – говорил он, глядя на лица присяжных. – Вряд ли мой ответ звучал для окружающих убедительно. Но разве можно сказать, за что мы любим? Я любил ее, и все. Мне она нравилась такой, как есть, бледной, страдающей, ужасно одинокой. Не знаю, быть может, это началось с жалости, с элементарного сострадания, в которое никто не хочет верить. Я видел, как ее предал любимый человек. Как потихоньку оставили друзья или те, кто называл себя таковыми. Люди стали избегать ее, словно рак вдруг стал заразным. Мне было больно смотреть на то, как каждый день она ждет визитов, проверяет телефон, не испорчен ли он. Она старалась казаться такой сильной, но я видел, как ей тяжело. Я не навязывал ей своего общества. Просто находился с ней рядом.

– Ваши отношения развивались после того, как ее выписали из больницы? – спрашивала Дубровская.

– Да. Конечно, – кивал головой он. – Вы мне не поверите, но Вероника не хотела выписываться из диспансера. Во всяком случае, у нас в больнице все было определено: подъем, часы обхода, выполнение процедур. Рядом врачи и медсестры, живые люди, такие же страдающие, как она. Но что ее ждало дома? Пустая квартира и немой телефон. Песецкая и не подозревала, что после операции ей придется забыть о прежней жизни, которая некогда била ключом. Она стала быстро уставать, чувствовала себя изможденной. Она попробовала вернуться на работу, но соседство с длинноногими моделями – не самое лучшее средство психотерапии. Вероника нервничала, потому что поняла, что в борьбе с раком не все решает сила характера. Многое зависит от любви близких и поддержки, а она всего этого была лишена. Непомнящий, человек, который во многом инициировал расследование ее смерти, в период ее болезни не был столь энергичен. Он просто предал ее. Концом их отношений стал ужасный случай, который мне не забыть никогда...

Он прикрыл глаза и покачал головой. Воспоминания причиняли ему боль.

– Расскажите, пожалуйста, – попросила Дубровская. Она знала, о чем пойдет речь, из его тетради.

– Это было дефиле, посвященное приезду к нам одной заграничной знаменитости. Показывали коллекцию вечерних платьев, и все дамы в зале были сногсшибательны. Я и сейчас, закрыв глаза, могу представить вокруг себя обнаженные плечи и спины, многоцветье шелка, бархата и тафты. Запах пудры и духов, непринужденный смех, светские

улыбки. Вероника была среди них. Бог знает, чего это ей стоило, но в тот вечер она выглядела прекрасно. Правда, была немного бледна, но сейчас это в моде, как ни жаль. Я видел ее несколькими часами раньше, когда она лежала в постели с мокрым полотенцем на лбу, страдая от приступов рвоты, которые одолевали ее с самого начала курса химиотерапии. «Тебе не стоит идти, – говорил я. – Это неразумно. Послушай меня. Все-таки я – врач». – «Не слушай его, дорогая, – шипел ей на ухо Непомнящий. – Он просто жуткий перестраховщик, как все эти коновалы. Представляешь, что значит этот показ для твоей карьеры?»

В то время мы оба существовали в жизни этой женщины, не желая уступать друг другу. Только я находился рядом всегда, когда ее скручивали приступы рвоты: держал ее голову, сидел на полу в ванной комнате, когда она пыталась отдышаться, подавал ей стакан воды и полотенце. Непомнящий появлялся изредка, как в тот ужасный вечер, но он был ослепителен: смокинг, бабочка, напомаженные волосы. Сейчас ему не терпелось оказаться в самой гуще событий, рядом с итальянским кутюрье, которого он надеялся зазвать в свой ресторан. Ради этого он явился в тот вечер к Веронике и терпеливо ждал, пока она наложит румяна на бледное лицо, подколет пышные пряди к своей редеющей шевелюре. Он был даже предупредителен, что не замечалось за ним уже давно. Еще бы! Вероника была ключиком, который должен был раскрыть перед ним заветную дверцу.

Песецкая настояла, чтобы я пошел с ними, несмотря на бурные протесты Непомнящего. Его аргументы казались ему тогда железными, ведь у меня не было ни пиджака, ни галстука. Кроме того, по его мнению, я был чужим в мире богемы. Но Вероника поставила ультиматум: без меня – ни шагу, и он вынужден был сдаться.

Я старался держаться в толпе, чтобы не бросать тень на Веронику. Ведь тогда о наших отношениях мало кто знал. Все вроде бы шло как надо, и Песецкая чувствовала, что возрождается к жизни. Она опять была окружена людьми, красива и энергична. «Вот видишь, ты был не прав!» – шепнула она мне, улучив момент. А я рад был оказаться неправым. Ей было хорошо, и я отдыхал душой, видя, как она смеется, общается с итальянцем, дает указания моделям. После дефиле был фуршет, и пестрая толпа гостей перекочевала из зала показов в холл, где уже были накрыты столы с закусками и шампанским. Мне не нужна была слава, и я нашел скромное местечко у колонны. Взяв в руки бокал, я уже ждал окончания мероприятия, поскольку представлял, как себя сейчас чувствует Вероника. Мне показалось, что она смеялась уже реже, а по ее лицу, несмотря на слой грима, разливалась нездоровая бледность. Я ругаю себя сейчас за то, что смалодушничал, боясь поставить Веронику в неловкое положение. Мне нужно было немедленно забрать ее оттуда, но этот ее Непомнящий находился рядом, как страж, и держал ее за руку, видимо, опасаясь, что она может сбежать. Иногда он кидал на меня злобные взгляды, как бы предупреждая, что вмешиваться не стоит.

Я не забрал Веронику, но то, что произошло дальше, могло присниться только в страшном сне. Быть может, запах еды вскружил ей голову, а может, ее подвело шампанское, которое из приличия она все-таки пригубляла, но приступ рвоты начался внезапно. Она только успела отвернуться, чтобы не запачкать брюки итальянца. Раздались испуганные крики женщин, а потом наступила тишина, в которой было слышно лишь то, как она подавляет спазмы. Дамы брезгливо морщили носы и старались отвести взгляд. Толпа, которая окружала ее, внезапно рассеялась. Люди отпрянули от нее как от прокаженной, и сейчас она стояла посередине этого огромного круга, тщетно пытаясь подавить то, что подавить было невозможно.

– Прекрати сейчас же! – шипел Непомнящий, словно она могла выполнить его приказ. – Ты должна взять себя в руки.

Тогда я бросился к ней. Быстро сунув ей в руки платок, я обнял ее за плечи и вывел из зала. Не помню, как мы оказались в машине. Вероника рыдала, я сел за руль. Мы не успели отъехать, как на заднее сиденье рядом с ней плюхнулся Непомнящий.

– Поздравляю! – произнес он с сарказмом. – Старина Манчини запомнит этот вечер надолго. У меня даже не хватило наглости пригласить его на ужин. Думаю, теперь он надолго потеряет аппетит.