Адвокат по сердечным делам

Борохова Наталья Евгеньевна

К счастью, в это самый момент в кухню вошел Иван. Он казался заспанным и угрюмым.

– Доброе утро, сынок! – поприветствовал его отец. – Опять проспал первую пару?

– Я учусь сегодня во вторую смену, – буркнул себе под нос отпрыск и полез в холодильник. Он был в тренировочных брюках и просторной футболке. В этой ультрадомашней одежде он казался совсем еще ребенком. Но его пропорциональное тело, широкие плечи, узкие бедра и подтянутый живот давали надежду на то, что, утратив мальчишескую стройность, он скоро превратится в весьма привлекательного мужчину. Александр даже почувствовал нечто, очень похожее на ревность. Ведь у сына все еще было впереди, а вот ему самому уже приходилось рассматривать первые морщины.

– Я

могу сделать тебе омлет, если хочешь, – предложила Мария, но юноша только покосился на нее подозрительно и отрицательно покачал головой:

– Обойдусь.

Он взял из холодильника бутылку кефира, булку и явно намеревался пойти в свою комнату, где его дожидался компьютер.

– Мне кажется, ты не слишком любезен, сынок, – остановил его отец. – Машенька – наша гостья, и она мило предложила тебе свои услуги. Как насчет горячей еды?

Иван остановился в дверях и презрительно посмотрел на девушку.

– Мне кажется, нашей гостье будет достаточно и твоей любезности, папа, – сказал он со значением и вышел.

Александр оторопел. Неужели за несколько коротких минут, проведенных в кухне, малец почувствовал, что воздух в ней наэлектризован до предела? Этого еще не хватало!

Он постарался скрыть свою досаду легкой улыбкой.

– Мы с Евгенией всегда были сторонниками свободного воспитания и старались не давить на детей. Но порой мне кажется, что немного насилия современной молодежи совсем не повредит. Их развязность иногда просто сводит с ума…

Александр осекся, сообразив, что сболтнул лишнее, совершенно для себя невыгодное. Он противопоставил себя современной молодежи, чем еще раз подчеркнул свой солидный возраст. А ведь если вдуматься, то Машеньку отделяют от Ивана всего каких-то четыре года. Сущая мелочь! Но странное дело: если по отношению к сыну Швец ощущал разверзнутую между ними возрастную пропасть, то, глядя на их очаровательную гостью, он разницу в годах старался не замечать в упор и пыжился, стараясь произвести на нее впечатление.

– А вы, Машенька, – подначил он ее. – Какие мужчины вам нравятся – молодые или старые?

– Примерно вашего возраста, – ласково ответила она. – Совсем маленьких мальчиков я не люблю.

Она не лезла в карман за словом, и это безумно нравилось ему. Она чем-то напомнила ему прежнюю Евгению, с которой он познакомился когда-то на съемках в журнале. Тогда Женька была дерзкой, раскованной и лихо отшила эффектного красавца, невзирая на все его титулы и регалии. Осторожность, сомнения, благоразумие стали проявляться в ней позже и старили ее больше, чем первые морщины под глазами. Но Александр не мог не признать, что Машенька выглядит куда сексуальнее, чем некогда Евгения. А может, это сам он… стареет, и его заводит мягкая округлость молодой упругой груди, бархатная кожа шеи и детская припухлость губ? Он понимал, что, помимо своей воли, втягивается в какую-то странную, опасную игру, но противостоять этому не может. Он словно алкоголик, которого поманили бутылкой, и вот он, растеряв остатки благоразумия, тянется за ней, наплевав на жену и детей.

– А если мы перейдем на «ты»? – решился он отчаянно.

– По-моему, это прекрасная мысль, – поддержала его Машенька чарующей улыбкой. – Тогда у меня встречное предложение.

– Какое?

– Можно я буду звать тебя Алекс?

– Алекс?!

Он попробовал губами новое имя на вкус. Оно ему понравилось, поскольку звучало необычно, дерзко, молодо. Алекс… Он словно сбросил два десятка лет. Пусть на работе его зовут Александром Юрьевичем, а жена величает Сашкой – для молодой красивой женщины он теперь будет Алексом, и никем иным…

Нурия отчаянно натирала тряпочкой кастрюлю, и, несмотря на то что ее бока уже блестели так, что впору было надевать темные очки, женщина не спешила оставлять свое занятие. Быть может, посуда была единственным предметом,

на котором она могла выместить весь свой гнев, раздражение и растерянность. В семье, к которой она привыкла и которую уже считала своей, происходили странные вещи! Странные, потому что никто, исключая ее саму, не замечал, что творится. Самое ужасное, что Евгения, хозяйка дома, пребывала в полном неведении. Убегая каждый день на работу с утра пораньше, она возвращалась около восьми вечера, наспех ужинала и шла отдыхать, свято веря в то, что жизнь ее семейства протекает как обычно. Но это была иллюзия, потому что с появлением в доме гостьи все изменилось.

Эта Машенька (кому первому, черт возьми, пришло в голову называть ее этим ласковым именем?!) тихонько прибирала к рукам всех домочадцев. Первой ее жертвой стал хозяин. Хотя Александр Юрьевич вовсе не считал себя пострадавшим, а ходил по дому довольный, словно он только что сорвал банк. Он даже помолодел, и на вид ему теперь можно было дать не больше тридцати лет. В его гардеробе появились яркие майки без рукавов, которые носят летом молодые парни. Он стал приходить домой раньше и меньше времени проводить в своем кабинете. Вернее, он перестал заходить туда вообще, а телефонные переговоры свел до минимума. Казалось, что его больше занимает жизнь семьи, и он все время теперь проводил в гостиной, где под его ногами, как обычно, возилась со своими кубиками и куклами Василиса, но рядом с ним непременно оказывалась это белобрысая стерва – Машенька. Они вместе смотрели телевизор, играли в «Монополию» с ребенком и вели долгие разговоры.

Василиса совсем не препятствовала их общению. Казалось, она даже одобряла дружбу веселой тети и своего папы, поскольку впервые почувствовала себя в окружении настоящей семьи. Ведь, в отличие от ее матери, Маше не нужно было никуда спешить. Она не отсылала ребенка в детскую, не жаловалась ей на головную боль и завал дел на работе. Девочка была еще слишком мала для того, чтобы оценивать поведение взрослых, и ей казалось забавным, когда папа, как галантный кавалер, подавал руку Машеньке, помогая ей подняться с ковра. Она не замечала нечаянных касаний их тел и рук, лихорадочного блеска глаз, слишком громкого, возбужденного смеха, который стал часто звучать в их доме. Им троим было весело, и хмурая Нурия, появляющаяся в гостиной всегда не в нужный момент, их только раздражала. Ко всему прочему Александр Юрьевич отказывался теперь принимать еду из ее рук. Он разлюбил вдруг ее борщи и каши, начал говорить, что от блинчиков и оладий он полнеет. Глядя на отца, начала привередничать и Василиса. Зато они с аппетитом принялись уничтожать овощные салатики и супчики, которые им готовила Мария. Фаршированные помидоры и куриные грудки, запеченные яблоки и ягодные желе вытеснили постепенно из их рациона сытные и вкусные блюда, которыми кормила их семью Нурия. Зеленый чай одержал безоговорочную победу над черным, соки из пакетов уступили свое место своим свежим натуральным собратьям.

Старая женщина не могла не признать, что их гостья оказалась, как говорится, «с руками», но ее самостоятельность и настырность вызывала у нее тревогу. Она не верила, что Машенькой движет лишь искреннее желание продемонстрировать свои кулинарные таланты. Она пыталась не накормить семью, а подчинить ее себе, заодно вытеснив из дома старую няньку, чье присутствие мешало ей в осуществлении каких-то своих планов. Мария чувствовала недоброжелательность Нурии, когда бок о бок трудилась рядом с ней на кухне. Старая женщина прожигала ее взглядом, но молодой было все равно. Она делала свое дело молча, забирая из-под носа кухарки то нужный нож, то необходимую по размеру кастрюлю. Иногда в глазах милой девушки Нурия замечала такую холодную ненависть, что ей становилось не по себе. Девчонка определенно не была тем ангелом, за которого ее принимала хозяйка. Она была хитра, расчетлива, но до поры до времени соблюдала осторожность.