Афера Сатаны
Шрифт:
— Я была в одном из других домов, — отвечает она.
Папа создал небольшой комплекс для размещения членов Церкви. Он был выходцем из старинного богатого рода, поэтому он купил сто акров земли и построил десять больших домов, выстроенных в форме квадрата. Раз в месяц он назначает пару доверенных служителей Церкви выходить за пределы комплекса и покупать все необходимое.
В остальное время никому из нас не разрешается покидать территорию. Особенно без его разрешения. Каждый день мы ходим в школу с одним
Когда у мужчины восемнадцать детей, и еще пятеро на подходе, очень важно установить какой-то закон и порядок в доме. Папа делает все возможное, чтобы находиться в домах одинаковое время, но даже один день, проведенный в моем доме, — это слишком много.
Я никогда не выходила за пределы территории. Даже не видела, как выглядит остальной мир. Когда-нибудь я уговорю маму покинуть это место вместе со мной, но в первый и последний раз, когда я заговорила об этом, она шлепнула меня по губам и сказала, чтобы я больше никогда не произносила этих слов.
Я послушалась, но исключительно потому, что ужас в ее глазах напугал меня и заставил замолчать.
Но гораздо больше меня пугает то, что если я буду ждать и дальше, то мамы уже не будет рядом, чтобы убежать от папы.
— Почему ? — шепотом спрашиваю я.
— Сибби, милая, не будь такой эмоциональной. Леонард хотел, чтобы я помогла с некоторыми делами в одном из домов, и я помогла. Тебе было хорошо здесь, не так ли ?
Она садится на двухместную кровать, прямо напротив моей. Нашу церковь посещают более шестидесяти человек, поэтому мы все вынуждены жить в общих комнатах. Мне повезло, что я живу в одной комнате с мамой. Хотя папа, конечно, все время угрожает мне этим. Он постоянно грозится забрать ее, но так и не доводит дело до конца.
Возможно, это связано с тем, что он знает, что мама — единственная в этой церкви, кто имеет хоть какой-то контроль надо мной. А папа полностью контролирует ее. Это похоже на карточный домик, если я облажаюсь, то и она падет следом.
А я часто лажаю.
Мне кажется, я убиваю свою мать.
— Думаю, да, — шепчу я. — Папа тебя не обижал ?
Она вздыхает, усталая и измученная.
— Не задавай таких вопросов, Сибби. Леонард не плохой человек, он просто делает для нас все, что в его силах. На его плечах лежит большая ответственность.
Она лжет. Она даже не верит словам, вылетающим из ее собственного рта.
Прежде чем я успеваю остановить это, мои губы кривятся в отвращении. Единственное, в чем он преуспел, так это в том, что принуждает людей садиться на его член и делает мою жизнь несчастной.
Очевидно,
Мама бездумно зачёсывает волосы назад, просто чтобы убрать их с глаз. Но это небольшое движение перевернуло мою жизнь с ног на голову.
Вокруг ее шеи — глубокие синяки от рук. На ней гольф, что не является для нее чем-то необычным, особенно зимой в Огайо. Но ее свитер сильно растянулся и обнажает ложь, сказанную мне мамой.
Он действительно сделал ей больно.
Эти синяки не просто синие, они почти черные. Как долго и сильно нужно сжимать горло женщины, чтобы оно приобрело такой оттенок?
Мои глаза округляются, а с губ срывается вздох. Ее карие глаза встречаются с моими и слегка расширяются. Она быстро поправляет волосы, чтобы скрыть синяк. Но она знала, что невозможно скрыть то, что я уже увидела.
Ее лицо падает, а глаза вновь начинают перемещаться.
Гора эмоций поднимается на поверхность — столь большая, что я боюсь, что никогда не смогу вырваться из них. Ярость. Так много ярости. Чистая, абсолютная боль в сердце. Чувство вины, месть, печаль. Все эмоции, которые когда-либо испытывал человек, бушуют в моей груди и кровоточат в моем сердце.
В это мгновение я лишилась части красного цвета из своего сердца, его заменила глубокая, глубокая, бездонная чернота. Я чувствую себя такой, такой черной.
— Почему ты солгала ? — умоляюще произношу я, мои губы дрожат. Всхлип подкатывает к горлу, и слезы уже не остановить. Я никогда не считала, что слезы — это слабость перед мамой. Не тогда, когда это все, что она когда-либо давала мне.
Это негласное согласие. Плакать друг перед другом — это нормально. Но никогда ни перед кем другим.
— Малыш… — она запнулась, теряясь в словах. — Это не твоя вина, Сибель. Ты ведь знаешь, что это не так.
— Тогда почему он это сделал? — огрызаюсь я, разъяренная насилием над ней. Насилием надо мной. Насилием над всем этим гребаным сообществом. Мы все подвергаемся насилию в той или иной форме, все по вине одного и того же проклятого человека — нет. Дьявола. Самого гребаного Сатаны.
Она смотрит на свои колени, дрожь пробегает по ее ловким пальцам. Это те самые пальцы, которые утирали многочисленные слезы, убирали волосы с моего лица, помогали мне подняться после падения. Она и сама была еще ребенком, когда родила меня, и даже близко не достигла той зрелости, которая должна была быть у матери ребенка.