Афера Сатаны
Шрифт:
Она не идеальна, но она лучшая мать, о которой я могла бы попросить, учитывая хрупкость ее рассудка. Ее разум распадается на части прямо на моих глазах. Это длится уже восемнадцать долгих лет, и она так близка к тому, чтобы сломаться. Я чувствую это в своих костях, и это знание посылает новую порцию паники в мою кровь. Она сжимает мои легкие, как питон, медленно, но верно отправляя меня в раннюю могилу.
— Почему он делает все это здесь ? — шепчет она
— Давай уйдем, — тихо, умоляюще говорю я. — Пожалуйста, мамочка. Ты знаешь, что он злой. Ты знаешь это. Мы можем убежать вместе и начать новую жизнь вдали от него. Там, где он никогда нас не найдет.
По ее щеке скатывается слеза. Она быстро вытирает ее, словно ее там и не было.
— Я не могу, — говорит она, ее голос ломается. Из ее рта вырывается рыдание. Она тут же прикрывает рот рукой, заглушая звук.
Но вы не можете заглушить сердечную боль. Она громкая и болезненная. Даже когда вы скорбите и исцеляетесь, она остается на заднем плане, возвращаясь в вашу жизнь как раз тогда, когда вы думаете, что преодолели ее.
Мама хорошо знакома с сердечной болью; она испытывала ее с того момента, как лишилась собственной жизни. Теперь она всего лишь оболочка женщины, а ее душа готова найти что-то получше.
Новые слезы текут по моим щекам. Отчаяние поднимается на поверхность. Потому что я не хочу, чтобы мама оставляла меня. Я хочу, чтобы мы уехали отсюда.
Я хочу, чтобы она нашла это что-то получше со мной. Вместе.
Поднявшись, я бросаюсь к ней и сажусь рядом. Как только я заключаю ее в объятия, она полностью выходит из себя. Она рассыпается на мелкие кусочки в моих руках. Я хочу поднять эти кусочки, но они, как песок, ускользают сквозь пальцы.
Поэтому я делаю единственное, на что способна прямо сейчас. Держу ее. Утешаю ее. Люблю ее.
Она выпускает на свет почти два десятилетия травм, насилия и печали. Она плачет так сильно, что иногда ей требуется целая минута, чтобы восстановить дыхание. Снова и снова, пока от нее ничего не остается.
Я плачу вместе с ней, крепче прижимаясь к ней. Ощущая ее кожу на своей. Теплую и мягкую. Мне отчаянно хочется чувствовать ее кожу, поэтому я держу ее за руку, пока она использует другую, чтобы заглушить свою боль.
Медленно, она приходит в себя. Она находит свои кусочки и возвращает обратно в себя. Они все еще разбиты, но, по крайней мере, больше не валяются у ее ног.
Вытерев слезы и сопли из носа салфеткой, лежащей на тумбочке, она снова выпрямляется и прочищает горло.
— Ты не должна была этого видеть, — говорит она, ее голос ровный, но измученный.
—
Она качает головой.
— Я здесь из-за своих собственных ошибок. Ты здесь из-за моих ошибок, Сибель.
Качая головой, я открываю рот, чтобы возразить, но она поднимает руку, останавливая меня. Руку, которая выглядит так, словно принадлежит восьмидесятилетней женщине, а не двадцатидевятилетней.
— Скоро все будет хорошо, Сибби. Ты сильнее меня. Вот почему ты единственная, кто способен противостоять Леонарду. В тебе есть огонь, которого у меня попросту нет.
Она делает паузу и глубоко вдыхает, как будто собираясь с силами для того, что собирается сказать дальше.
— Именно поэтому ты единственная, кто способен остановить его.
Мои глаза расширяются, и я с недоверием смотрю на нее. Она не может говорить то, о чем я думаю. Она собирается с силами и наклоняется к своей тумбочке. Она достает красивый нож. Рукоятка красивого розового цвета, дерево вырезано вручную и богато украшено.
Он такой... красивый.
Я не знаю, откуда он взялся и как давно он у нее, но это уже не важно. Сейчас она дарит его мне. И я не знаю, как к этому относиться.
Она протягивает мне нож. Когда я собираюсь взять его у нее, она упирается и пристально смотрит мне в глаза.
— Ты понимаешь, что я говорю ? — спрашивает она, опуская вторую руку на мое бедро и сжимая его.
Я отрывисто киваю головой.
— Хорошая девочка, — говорит она, похлопывая меня по бедру и отдавая мне в руки лезвие. — Теперь давай ложиться спать.
Странное, всепоглощающее чувство охватывает меня. Не думая, я обнимаю маму и крепко прижимаю к себе. В этот момент я понимаю, что если не сделаю этого, она ускользнет от меня. Она обнимает меня в ответ так же крепко, не произнося ни слова жалобы.
— Я люблю тебя, мамочка, — шепчу я ей на ухо.
Она несколько раз сглатывает, прежде чем ей удается произнести:
— Я тоже тебя люблю, сладкая девочка. Ты добьешься больших успехов в жизни, я просто знаю это.
После этого я оставляю ее в покое, но не свожу с нее глаз. Я лежу без сна всю ночь, наблюдая за ее неподвижной фигурой, сжимая в руке свой новый красивый нож. Почти не моргая, не отрывая от нее глаз ни на секунду. Она даже не шевелится на своем месте. И именно тогда она, в конечном счете, ускользает.