Аферистка
Шрифт:
— Какая ты дешевая шпана, — сказал Григорий.
Он понял, что влип, что надо идти на какие-то уступки, иначе эти бандиты надругаются над ним еще больше или совсем убьют, и страшней всего, что это произойдет на глазах у Татьяны. Не о нем речь, но это повредит ее здоровью. За что девушке такие стрессы, такие несчастья одно за другим? А вдруг они отыграются на ней? От этой мысли ноги Григория чуть не подломились. Он прислушался к спальные, но там стояла тишина. Слава Богу, — подумал он, — было бы хорошо, если бы она догадалась выскочить в окно. О себе Григорий уже не заботился, он получал то, что заработал. Где был его ум, когда он из чужих людей привез сюда и впустил в свой дом настоящее отребье?
— Пойди посмотри пробег машины, — распорядился Давид, повернувшись к приспешнику. — А ты присядь рядом, — он подошел к Григорию с раскрытым ножом, приставил лезвие Григорию к боку и потащил его к столу, подставляя ногой стул. Григорий, едва не падая, со связанными ногами доскакал до стула и сел.
Тем временем бритоголовый вышел во двор и пропал. Он не вернулся ни через минуту, ни через десять минут.
— Он без ключей гараж так просто не откроет, — сказал Григорий, интуитивно затягивая время. — Да и нечего ему там делать. Я наездил совсем мало. Сколько денег ты хочешь? Только учти, я все сразу не отдам, у меня сбережений нет. Это дело будет тянуться долго и скучно.
— Нет, ты отдашь все сразу, — при этих словах Давид нажал на нож, острый его кончик проколол одежду и неглубоко проник в тело Григория. — Сейчас мы перероем твое барахло, заберем все мало-мальски ценное, найдем документы на твой дом, и ты подпишешь нам доверенность на его продажу…
— Не забудь прихватить наиболее ценное — тряпки своей сестры, — прибавил, осмелев, Григорий. — Я их вынес в сарай и там из них мыши себе туалет сделали.
— Паскуда! — прошипел Давид, втыкая нож глубже в бок своего бывшего зятя.
— Осторожнее! — вскрикнул от боли Григорий. — Уже, гляди, кровь по мне течет, а ты дуреешь дальше. По-настоящему, что ли, за решетку захотел?
Этот бесшабашный аферист — очевидный бездарь, — между тем подумал он о Давиде, не сопротивляясь и стоически побеждая боль. Он абсолютно лишен ощущения времени и опасности. Да моя Татьяна уже давно на улице и что-то предпринимает. Недаром этот комолый бык исчез.
Вдруг со стороны спальни послышался какой-то шорох, а потом что-то с силой бухнуло на пол.
— Что это? — спросил Давид, перепугано дернувшись.
— Не знаю, — ответил Григорий. — Пойди посмотри, может, твой помощник забыл о двери и ввалился сюда через окно.
Давид взглянул на связанного мужчину, прикинул, что шансов выпутаться у него нет и крадучись, чуть ли не на цыпочках подошел к двери спальни, держа наготове нож. Возле открытой двери он остановился, заглянул внутрь, а потом чудно замер. Григорий по согнутой спине преступника догадался, что тот застыл или от испуга, или от какого-то захватывающего зрелища. Что там творится? — занервничал он. Неужели на Давида такое сильное впечатление произвела женщина, неужели он, как дикарь, сейчас набросится на нее? Да я его… Григорий закрутился на стуле, стараясь хотя бы ослабить бечевку, чтобы прыжками доскочить до бандита и корпусом сбить его с ног, обезопасить от него свою жену. Но здесь Давид, не расслабляясь, так же с испуганно поднятыми плечами, начал пятиться от той комнаты.
— Руки! — услышал Григорий Татьянин голос, звучащий непривычно резко, с металлическими оттенками. — Нож на пол!
Она вышла из спальни с пистолетом в руке, наступая на Давида и держа дуло возле самого его лба.
Давид ошалел не только от неожиданности, не только от реально прочувствованной угрозы, а еще и от вида этой женщины — ибо голос был женский. На ней не видно было одежды, зато всю фигуру драпировала белая простыня, так что открытыми оставались только ступни ног. На голове, полностью скрывая волосы, белел какой-то неохватный допотопный платок, глаза и половину лица закрывали черные солнцезащитные очки с большими стеклами. А то, что оставалось на виду, ужасало сильнее зловещих одежд.
Прежде всего бросался в глаза обезображенный широкими розовыми шрамами лоб, будто здесь кто-то учился производить электродуговое сваривание, за что получил двойку и пошел вешаться. А сварка обязательно требовалась, ибо недавно с этого чудища старались снять скальп и делали это каким-то варварским каменным томагавком. Оголили череп до темени, а потом передумали, в сердцах рубанули это существо вдоль лба и так бросили умирать.
Почти та же картина приоткрывалась и на подбородке. Что делалось на шее, которую закрывал платок, можно было только представить. Как легко было догадаться и о ранении или ушибах головы в области висков и ушей, потому что оттуда на щеки наползали сине-кровавые синяки с желтоватыми окантовками по краям, приходящиеся на уголки губ и крылья носа. Сомнений не было: этому чудищу совсем недавно поменяли всю кожу лица. Но женщина уже вычихалось и держалась чертовски бойко!
Она мельком глянула туда, куда Давид бросил оружие, и удовлетворенно хмыкнула — нож закатился далеко под платяной шкаф.
— Стреляю! В своем доме за убитого не отвечаю! — между тем зычно говорила Татьяна, интонациями голоса подчеркивая уверенность в своей правоте.
— Кто это? — лепетал бандит. — Я как будто тебя знаю, я слышал твой голос.
— Молчать!! — закричала Татьяна. — Освободи Григория! — приказала дальше. — Развязать, я сказала!! — еще сильнее гаркнула она, заметив, что Давид медлит и посматривает на входную дверь. — Твой нукер больше не появится, не надейся. Он сдох!!
Давид поверил сказанному и побледнел. Выполняя приказ, медленно подошел к Григорию и начал развязывать его с дрожью в руках. Но скоро он поборол первый страх и немного отошел от внезапного ошеломления.
— Ничего вы мне не сделаете. Здесь есть мое имущество, поэтому я имею право прийти в этот дом, — начал он объяснять свои козыри хозяевам. — За это не убивают.
— А холодное оружие с твоими отпечатками? — напомнила Татьяна. — А продырявленный твоим ножом бок Григория?
— Мало что я имел при себе, едучи в глухое село, да еще и в темное время. Кто это? — заканчивая развязывать узлы, при этом бестолково помогая себе зубами, спросил Давид у Григория, будто Татьяна была безжизненным предметом. — Не обижайся, Гриша. Но я имею право просить денег за эксплуатацию своей машины. Не так ли?
— Ты же подарил мне ее, — насмешливо напомнил Григорий, разминая затекшие от тугих веревок руки. — Сейчас я тебе сделаю алаверды, гадюка, окажу взаимную любезность — раскрою башку о стол и ткну шилом под ребра. И потом тоже посоветую не обижаться. Согласен?
Давид недовольно засопел.
— А это моя жена, — объяснил дальше Григорий. — Конечно, ты ее видел и слышал, так как она была на моей свадьбе с Кариной. Пела здесь с девушками. Ты еще рот на нее разевал, помню.
— Сейчас ты сядешь к столу и напишешь расписку, что получил свою машину целой-целехонькой и никаких — ни материальных, ни моральных — претензий к Летюку Григорию Викторовичу не имеешь, — не опуская пистолет, приказала Татьяна, и Давид покорился. Татьяна подошла ближе и нависла над ним, с отвращением осматривая его наклоненные костлявые плечи. — Внизу поставишь подпись и напишешь свою фамилию. Затем выйдешь отсюда, сядешь в свою машину, где в багажнике лежит связанным твой пособник (да не дрожи — он живой), и уедешь отсюда как можно дальше. Гриша, подай своему бывшему родственнику бумагу и ручку.