Афиканский роман
Шрифт:
"Мы уже можем войти?" – проник в аудиторию придушенный голос Иван Иваныча. "Да, входите", – милостиво разрешил шеф миссии. Дверь приоткрылась – и в образовавшийся проём пробрались преподаватель, мастер и два практиканта. "Сава, месье?" [102] – подладился Илья Борисович. Это птичье слово с орфографической ошибкой производило во франкоговорящем Алжире неотразимый эффект. Кабилы, а вслед за ними – и русские полезли к шефу с приветственными возгласами. «Я вижу, у вас был содержательный разговор», – нарушил идиллию прозорливый Иван Иваныч. «Да… – придумывал на ходу Илья Борисович. – Обсуждали предстоящие уроки французского языка». «Какие ещё уроки?» – сбычился устрашающий преподаватель. «Все наёмные работники, – подчеркнул „наёмных работников“ осмелевший шеф, – обязаны изучать французский язык. А?» – остолбенела переводчица. «Мне не нужен французский язык, я и так общаюсь с кабилами», – воспротивился Иван Иваныч. «Это несерьёзный разговор, – стоял на своём шеф миссии. – Никто вас не обязывает знать язык на профессиональном уровне. Но мы не можем беспокоить переводчиц по пустякам. Лариса Николаевна даст нам французский в том объёме, который понадобится в той или иной ситуации. Я настоятельно советую всем явиться на занятия. Они, кстати,
102
Как дела, господа? (Ca va, Messieurs?)
Случайно не обо мне?" "Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите в присутствии мастера и иностранцев?" – "с чувством, с толком, с расстановкой" произнесла Лариса. "Шут с ними, – пренебрёг этикетом Иван Иваныч. – Андрей ничего никому не скажет, а практиканты ни бельмеса не понимают. Так о чём вы тут без меня гутарили?"
"Я не доносчица, – съехидничала девушка. – Я не стучу и оперу не пишу".
Серые глаза преподавателя начали постепенно вылезать из орбит. Вероятно, Иван Иваныч остался бы без глаз, но, к счастью, трагедию предотвратил Андрей Владимирович: "Да бросьте вы! И что пристали к девчонке? Лучше пойдём поработаем в мастерской. А то без вас дело не ладится. И мусью с собой прихватим. Пусть поучатся". "Она дождётся, она у меня дождётся. Я ей в её институт напишу. Она у меня институт не закончит", – прошамкал ошарашенный мужчина и заковылял вслед за мастером и Смаилом. Последним Ларису покинул Морис, как капитан – тонущий корабль. Закрывая за собой дверь, он мучительно вздохнул, охватил девушку тоскующим взглядом и… надолго исчез из её жизни.
Между тем Лариса тонуть не собиралась, а собиралась произвести на учащихся наилучшее впечатление. Она с головой ушла в подготовку учебного материала – и застряла на работе, пожертвовав прогулкой в горах. Зато её желание реализовалось в полной мере.
На урок пришли все наёмные работники – за исключением Иван Иваныча (переводчицы не в счёт). Мужчины, как на подбор, красовались в шерстяных свитерах. Этой красотой они были обязаны вывезенным из Союза супругам, напавшим на алжирскую шерсть, как на золотую жилу. Даже заросший собственной шерстью Пётр Фомич, смахивавший на быка – производителя, не ударил в грязь лицом. Ему очень шёл и даже придавал интеллигентный вид голубой полувер, связанный сострадательной Фатимой. Расторопная соседка по квартире вполне заменила жёнушку Агафью, оставленную на родине по причине непомерной жадности. "Смотрите – ка, Иван Иваныч прогуливает", – выдал коллегу простецкий мужчина. Вопреки ожиданию шеф к неявке преподавателя отнёсся с пониманием. "Иван Иваныч – взрослый человек, и, надо полагать, у него для отсутствия есть убедительные доводы", – ледяным тоном сказал Илья Борисович. Не встретив возражений, он открыл урок французского языка. Всё шло как по маслу: Лариса блистала эрудицией, а учащиеся учились изо всех сил. По ходу дела прояснилось, что шеф миссии предрасположен к языку и знания схватывает буквально на лету; остальные же, несмотря на потуги, не могут сдвинуться с мёртвой точки. "Я думаю, Илья Борисович, что нам не надо учить французский язык, – почесал в затылке автомобильный мастер Ибрагим. – У вас хорошо получается – вы и учите. Кто бы мог подумать, что этот язык – такой тяжёлый!" "Я не собираюсь никого принуждать", – выразил согласие шеф миссии. Таким образом раздосадованной Ларисе пришлось ограничиться одним подопечным – в лице Ильи Борисовича.
Получив домашнее задание, шеф, в сопровождении несостоявшихся учеников, покинул классное помещение; зато на его место тут же заступил понурый Иван Иваныч. "Я вам наговорил с три короба, – потупил взор проштрафившийся мужчина. – В жизни всякое бывает. Нам с вами сам бог велел дружить". "Против кого?" – в упор спросила переводчица. Преподаватель впал в панику, но ненадолго. "Вы ещё очень молоды и не знаете жизни, – трогательно сказал Иван Иваныч. – За своё место под солнцем нужно бороться. Так давайте бороться вместе". "Я не хочу бороться", – прерывисто задышала потухшая девушка. Иван Иваныч заподозрил неладное и в пожарном порядке отскочил вместе со стулом. Однако сомнительная сексуальность предусмотрительного мужчины тут была ни при чём. У Ларисы заколотилось сердце, и отнялись ноги. "Надо бы прилечь", – скорчилась невезучая девушка – и не смогла пошевельнуться. "Зоя!" – позвал на помощь Иван Иваныч. Повторять два раза не было необходимости. Видоизменённая женщина чуть ли не на себе доволокла Ларису до кровати и вставила ей под мышку согретый в ладонях градусник. Доползя до отметки «39», ртуть нехотя остановилась. Зоя Львовна посмотрела на градусник, беззвучно вскрикнула и принялась обихоживать больную. "Ох, уж эти кафельные полы! – приговаривала сиделка. – Даже в Африке лето кончается. А за летом следует зима".
Проглотив таблетку, Лариса почувствовала некоторое облегчение – и забылась в болезненных мечтах.
Оправившись от болезнетворного ничегонеделания, Лариса возложила большие надежды на начало учебного года. Иван Иваныч не погрешил против истины: учащиеся телевизионной секции были самыми взрослыми. Младшему исполнилось девятнадцать лет – и звали его Нуридин, а старший Язид разменял четвёртый десяток. Среди стажёров было много красивых молодых людей – правда, их мужские достоинства Ларису никак не затронули. Её привлекали общечеловеческие качества, но они – увы! – оставляли желать лучшего. Благотворительность преподавателя, бесплатно чинившего радио и телеаппаратуру, вызывала у учеников безграничное презрение, которое они не собирались ни от кого скрывать, в том числе – от самого Иван Иваныча. Пренебрежительное отношение учащихся выводило переводчицу из состояния равновесия. Она препиралась со злобными стажёрами – и усматривала непонимание на лице преподавателя. «Почему вы с ними конфликтуете?» – переживал Иван Иваныч. «Не конфликтую, а воспитываю, – втолковывала Лариса. – Они же смеются над вами. Как вы можете такое выносить?» «Вам показалось, девочка, – вразумлял переводчицу незлобивый преподаватель. – Равняйтесь на меня. Терпение и ещё раз – терпение. Пусть покуражатся – они же несмышлёныши. Осталось потерпеть совсем немного. В следующем году они нас здесь не увидят. Спросят: „А где Иван Иваныч с Ларисой?“ А им ответят: „Их перевели
Что касается мастера, то с ним поругаться не удалось бы никому – даже взрывной переводчице. Андрей – слава богу! – успел доработать свою мастерскую – аккурат к приходу стажёров.
"Они говорят, что вы одеваетесь, как охламон", – приблизительно перевела переводчица мнение кабильских учащихся о русском мастере. "Не берите в голову, Ларисочка, – добродушно отозвался Андрей Владимирович. – Они мне тоже не очень нравятся. Но всё это – сущая ерунда. Мы приехали сюда работать – давайте будем работать, а не лясы точить". "Работать, но не пресмыкаться", – надула губки переводчица. "А кто собирается пресмыкаться? Не волнуйтесь вы так – никто не собирается". "Никто не собирается?" – у Ларисы отлегло от сердца. "Ну, конечно, – лицо мастера озарилось радужной улыбкой. – Просто будем со всеми работать, хотя… по правде сказать, я бы оставил одного Нуридина. Хороший парень, не чета другим".
Действительно самый младший стажёр отличался от остальных не только возрастом. Он был самый способный, самый воспитанный, самый трудолюбивый и самый дисциплинированный. Когда все стажёры телевизионной секции били баклуши, он один продолжал возиться с проводами. О странном поведении учащихся мастер доложил шефу миссии, а тот – месье Мула. Надутый, как индюк, алжирский начальник самолично явился в мастерскую. "Qu’est – ce qui vous prend?" [103] – обрушился месье Мула на праздных стажёров. «Nous sommes satur'es», [104] – один за всех ответил дерзкий Фарид, метивший в неоспоримые лидеры. «Nous ne pouvons pas nous permettre le luxe de nous tourner les pouces», [105] – затянул знакомую песню государственный муж. Месье Мула хватило получаса, чтобы убедить Фарида в своей правоте, а тот повлиял на сотоварищей.
103
Что это с вами?
104
Мы пресыщены
105
Мы не можем позволить себе роскошь бездельничать
По мере того, как рос авторитет лидера, престиж Ларисы неуклонно падал. Заметив, что Фарид возвышается в глазах учащихся за её счёт, переводчица решила положить этому конец. Она не пропускала ни единой враждебной вылазки и, учитывая интеллектуальное превосходство, без труда одерживала одну победу за другой. Сначала Фарид силился затмить однокашников запанибратским обращением с русской переводчицей – и потерпел сокрушительное фиаско. После этого стажёры в первый раз взглянули на Ларису с неподдельным любопытством. Между тем авторитет не оставил переводчицу в покое и подступил к ней с другой стороны. На каждом шагу он стремился уличить девушку в плохом переводе. Этот номер у Фарида тоже не прошёл, так как Лариса даром время не теряла и наторела в своём деле. Как утопающий за соломинку, скомпрометированный стажёр попытался ухватиться за ускользающую возможность. Фарид с помощью друзей задумал забить Ларису техническими вопросами. Разумеется, переводчица могла сослаться на гуманитарное образование, но – она пошла другим путём. Девушка ещё сильнее углубилась в телевизионную науку, которую со временем стала щёлкать, как орешки. Глаза стажёров загорелись безоговорочным признанием, но больше всего блеска сосредоточилось под густыми ресницами Нуридина. На теоретических занятиях он садился напротив переводчицы и не спускал с неё лучистых глаз. Лариса была благодарна славному парню за моральную поддержку – но не более того. Ей по горло хватало воспоминаний о Морисе, тень которого промелькнула за спинами стажёров. Отрешившись от заклятой тени, девушка с головой ушла в изнурительную работу. На лекциях Иван Иваныча она изматывалась, как в горячем цеху. Масла в обжигающий огонь без устали подливал изобретательный преподаватель. Его усилиями обыкновенная работа переводчицы становилась всё более взрывоопасной, невыносимой – и постепенно превратилась в повседневную пытку. Вероятно, Иван Иваныч, видя в необузданной девушке препятствие на пути к открывшейся карьере, вознамерился укротить Ларису, как необъезженную лошадь. На работе он лично помогал Фариду травить переводчицу, а дома натаскал на неё свою бесноватую супругу. И даже ночью кто – то (не трудно догадаться – кто) отрывистым стуком в дверь лишал девушку животворного отдохновения.
Вследствие беспросветной жизни и каторжной работы у Ларисы опустились руки и повисли, как плети, вдоль стройного стана. Глядя на инквизитора красными от недосыпания глазами, девушка наотрез отказалась переводить. По всей видимости, Иван Иваныч только этого и ждал. Забыв про возраст и профессиональную принадлежность, он вприскочку поскакал за шефом миссии. "Excusez – moi", [106] – извинилась перед стажёрами измотанная переводчица. «Ca va, Mademoiselle», [107] – принял извинения неунывающий Фарид. Бессмысленный взгляд девушки скользнул по родным кабильским лицам и остановился на искажённом болью и сочувствием лице Нуридина.
106
Извините меня
107
Всё в порядке, мадмуазель
"Что у вас здесь происходит?!" – взвыл ворвавшийся в аудиторию злой, как голодный волк, Илья Борисович. "Ничего особенного", – натужно произнесла Лариса.
"Иван Иваныч сказал, что вы ленитесь и не хотите работать", – продолжал изрыгать шеф миссии.
"Правильно сказал, – не своим голосом подтвердила девушка. – В такой обстановке я отказываюсь переводить".
"Мы все работаем в той обстановке, которая имеется в наличии, – вне себя от гнева изрёк шеф миссии. – Если вам не нравятся э т и условия, ищите более подходящие в другом месте".