Африка, миграции, мифология. Ареалы распространения фольклорных мотивов в исторической перспективе
Шрифт:
Африканские варианты «жены Потифара» включают западноафриканские и бантуязычные версии. Первые (в общем и целом) сходны со «Сказкой о двух братьях» и зафиксированы на севере Западной Африки у сонинке (манде), мофу-гудур (афразийцы чадской ветви) и сонгаи. Вполне вероятно, что эти версии распространились не под египетским влиянием, а отражают традицию североафриканского региона, частью которой была в свое время и древнеегипетская. Традиции банту, представленные текстами конголезских мбунду и кенийских кикуйю, совершенно иные. Они перекликаются с рассказами «о женском коварстве», распространенными в византийско-сирийской и в более поздней арабской, греческой, армянской, персидской и грузинской литературе [Белов, Вильскер 1960: 41—72]. В Центральную и Восточную Африку этот вариант не мог проникнуть раньше, чем появился на самом Ближнем Востоке. Вот резюме африканских текстов.
Древний Египет. Бату — младший холостой брат, Ануп — старший женатый.
Сонинке. Жена старшего брата пытается соблазнить младшего, тот ее отвергает, и она жалуется мужу, будто младший пытался ею овладеть. Старший оскопляет младшего, тот уходит. Старший с женой нищают и слепнут. Царская дочь влюбляется в младшего, велит отцу выдать ее за него. Духи велят младшему поймать зверя. В обмен за обещание его отпустить зверь снова делает царского зятя мужчиной. С женой и скотом младший брат возвращается на родину.
Сонгаи. Некрасивый старший брат женился, его жена предлагает любовь красивому младшему. Когда тот отказывается, женщина приводит себя в беспорядок, говорит мужу, что его брат хотел ее изнасиловать. Старший оскопляет младшего и убегает в лес. Младший приходит в селение, служанка вождя поражена его красотой, духи восстанавливают его мужественность, он счастлив с женой, она рожает сына. Братья встречаются и мирятся, жену старшего убивают.
Мофу-гудур. В отсутствие мужа жена обычно не кормит его младшего брата. Однажды готовит хороший обед, зовет юношу, тот не верит в ее доброту, зовет на обед друзей, сам не ест. Взбешенная женщина жалуется мужу, что ее изнасиловали. Тот оскопляет брата. Юноша рассказывает, как было, зовет друзей в свидетели. Старуха дает ему новый пенис. Он женится, с помощью жен выполняет трудные поручения прежнего вождя, сам делается вождем.
Мбунду. Мать юноши умерла, правитель вызывает его к себе, он оставляет отцу свое деревянное изображение. Новая жена отца влюбляется в пасынка, признается в этом через посыльного, юноша не реагирует. Женщина убеждает мужа вызвать сына домой, наносит себе раны, обвиняет пасынка в нападении на нее. Четверо братьев отца юноши по очереди рассказывают истории, в которых мужчина гибнет по вине женщины; последний рассказчик — сам юноша. Женщину казнят.
Кикуйю. Отец завещает сыну не доверять секретов жене. Тот приходит к богатому пастуху, случайно видит жену пастуха с любовником, молчит, но женщина боится, что он расскажет, и обвиняет его (вероятно, в сексуальных домогательствах). Пастух велит вырыть яму, чтобы зарыть юношу живьем, но зарытым случайно оказывается его собственный сын. Хозяин казнит жену, оставляет имущество юноше, кончает жизнь самоубийством.
Мотив жены Потифара достаточно широко известен в Южной Азии и Тибете. Отношение этих версий к переднеазиатским не ясно, точных параллелей они с ними не обнаруживают. Существенна альтернатива: возможное проникновение мотива в Южную Азию вместе с переднеазиатскими влияниями от IV тыс. до н.э. и позже либо его наличие у местных охотников-собирателей в более отдаленный период. Среди мунда- и дравидоязычных «племенных» народов «жена Потифара» есть лишь в фольклоре самых крупных (санталов и гондов), испытавших наиболее значительное влияние буддизма и индуизма, так что в этом смысле переднеазиатские истоки выглядят вероятнее. В то же время другие мотивы, с которыми мотив жены Потифара связан в отдельных южноазиатских текстах, различны, т.е. отдельные варианты прямо друг с другом не связаны, их объединяет только рассматриваемый мотив. Это делает маловероятным его попадание в Индию вместе с немногими сказочными сюжетами. Распространение мотива на Ближнем Востоке под индийским влиянием маловероятно (с учетом его древности в Египте).
Мотив жены Потифара распространен в Северной Америке, однако не входит в рассмотренный выше кластер мотивов, связывающих континентальные области Евразии с Новым Светом (рис. 59— 62). Вариант варрау устья Ориноко не нарушает общей картины: эпизодическое «просачивание» североамериканских мотивов далеко на юг встречается и в других случаях. Однако в самой Северной Америке тексты, содержащие мотив жены Потифара, не концентрируются на Великих Равнинах, а распространены широкой полосой по территории, прилегавшей с юга к занятой ледниками области и освободившейся ото льда на рубеже плейстоцена и голоцена. На американском
Евразийский ареал «жены Потифара» по сравнению с ареалами мотивов, представленных на рис. 52—59, серьезно смещен на запад. Уникальная бурятская версия скорее отражает буддистское влияние, а не унаследована от древнего населения Южной Сибири. Соответственно историческая связь американских и евразийско-африканских текстов, содержащих мотив жены Потифара, возможна лишь в случае, если первоначально этот мотив был представлен в центральных районах Евразии, откуда позже распространился как в Америку, так и в Средиземноморье, Южную Азию и Африку, а в Сибири и Центральной Азии почему-то исчез.
На фоне столь сложной реконструкции гипотеза независимого появления мотива в Америке опять-таки выглядит предпочтительнее. Мы не станем категорически отвергать историческую связь всех версий «жены Потифара» лишь потому, что это не единственный пример африкано-североамериканских параллелей, о чем речь пойдет ниже.
Среди евразийских текстов, основанных на мотиве жены Потифара, большинство составляют записи, сохранившиеся благодаря древним письменным источникам, тогда как из фольклора этот мотив, похоже, исчез, если не считать обратного проникновения в фольклор коранической версии. Создается впечатление, что в Западной Евразии мотив жены Потифара вытеснен «симметричным» мотивом Сусанны и старцев (F71, ATU 883A). В соответствующих повествованиях не женщина ложно обвиняет мужчину в сексуальных домогательствах, а мужчина ложно обвиняет в распущенности отказавшую ему девушку (рис. 67). Оба мотива содержатся в Библии, но «жена Потифара» — в Пятикнижии, т.е. в самой древней части Ветхого Завета, а «Сусанна и старцы» — в Книге пророка Даниила, составленной, вероятно, во II в. до н.э. В других ранних источниках мотив отсутствует, но практически повсеместно известен в фольклоре Европы, Ближнего Востока, Средней Азии и Северной Африки, несколько реже — в Индии. В остальном мире «Сусанны и старцев» нет.
Рис. 67. «Сусанна и старцы», мотив F71. Получив отказ, мужчина ложно обвиняет женщину в распутстве. Другие верят ему и пытаются жестоко наказать женщину.
Допустимо предположить, что (как и в случае с историями о доброй падчерице и злой дочке мачехи) мы имеем дело с характерной для западно-евразийского фольклора последних двух тысячелетий тенденцией — распространением «женских» сюжетов, которые прежде занимали в нем более скромное место. Есть несколько подобных мотивов, которые явно распространились недавно. За пределами Нуклеарной Евразии, главным образом западной ее половины, они если и обнаруживаются, то лишь в ближайших к этому региону районах.
Выше в связи с африкано-австронезийскими параллелями рассматривался мотив «требование вернуть гарпун» (L106) и говорилось о том, что с «мужской» версией (охотник отправляется на поиски потерянного оружия) в Африке есть и «женская» (девушка отправляется на поиски потерянного бытового предмета). Этот вариант смыкается с мотивом «достойная награждена, недостойная наказана», который в Евразии (главным образом в Восточной Европе, на Кавказе и в Средней Азии) нередко содержит мотив «за пропажей в иной мир» (L106B).
Девушка или девочка (у ньянджа и ифе мальчик) теряет бытовой предмет, обычно унесенный водой или ветром. В поисках пропажи она попадает к могущественным персонажам, возвращает предмет и/или получает ценности (рис. 68). Поскольку эта подробность характерна только для части текстов с мотивом K56, зафиксированных в пределах лишь Нуклеарной Евразии, можно предполагать, что данный вариант распространился достаточно поздно. В Африке мотив L106B также в основном представлен более ограниченно, чем L106 — только на западе континента.
Рис. 68. «За пропажей в иной мир», мотив L106B. Девушка или девочка (у ньянджа и ифе мальчик) теряет бытовой предмет, обычно унесенный водой или ветром. В поисках пропажи она попадает к могущественным персонажам, возвращает предмет и/или получает ценности.
Следующий «женский» мотив — всем известная «Золушка» с ее башмачком (K57, ATU 510A, 510B). Тексты, включающие этот мотив, распространены почти исключительно в пределах Нуклеарной Евразии (рис. 69). Этиологий эти сказки никогда не содержат, древние источники о «Золушке» молчат, а степень сходства отдельных версий очень высока. Сколько-нибудь значительный возраст мотива поэтому маловероятен. В Африке «Золушка» есть, но это либо арабоязычный север (от Судана до Марокко), либо Эфиопия (амхара), либо север Западной Африки, где давно распространился ислам (хауса). Перед нами недавно возникший мотив, ставший исключительно популярным в христианском и исламском мире, проникший в Японию, Корею и Индокитай, но совершенно не известный ни на большей части Африки, ни в Сибири (якутская версия явно заимствована от русских и на карте не отмечена).