Африканский казак
Шрифт:
— Ешьте смело, это не свинина и не мясо обезьян, которыми так любят лакомиться наши горцы, — весело ответил султан. — Эго сердце и ляжки одного из ваших воинов. Его убили внезапно и страх не испортил вкус мяса. Это угощение для настоящих воинов, от него крепнут душа и тело. Вот от жирного женского мяса человек только слабеет.
На этот раз Хайяту не выдержал. Он призывал страшные кары на голову султана и его приближенных, проклинал это сборище язычников и грозил сровнять с землей все их поселения. Но чем громче он кричал, тем шире становилась улыбка на лице Додо Санда.
— Не грози нам смертью! — произнес он. — Что это такое?
В ответ Хайяту вновь разразился угрозами, но султан лишь радостно захлопал в ладоши.
— Ты глуп, а я хитер! Недаром меня зовут Лешим. Получилось, как я задумал, и будет великая битва! Мой конь Гунья прав, завтра прольется много крови, и стервятники будут сыты!
41
На рассвете следующего дня солнце едва просвечивало сквозь окутавший долину пыльный туман. Ближайшие кусты можно было различить не дальше, чем на полет стрелы, а все остальное исчезло в бурой дымке. Как обычно, в конце сухого сезона, на заре с гор тянул прохладный ветер, от которого многие воины буквально лишились способности двигаться. Закутавшись в плащи и разное тряпье, они сгрудились в плотные кучи и с посеревшими лицами ожидали, когда солнце поднимется выше и станет немного теплее. Особенно жалкую картину представляли лучники манга. Как обычно они не заготовили топлива на всю ночь и теперь тряслись у давно прогоревших костров. Но по всему лагерю уже разносились живительные запахи просяной каши и жареной баранины. Исполнялся приказ начальства — перед боем всех накормить досыта.
Однако в шатре Хайяту о еде забыли, здесь шел жаркий спор. По оценкам Хасана, численность вражеского войска в восемь — десять раз превышала борнуанский отряд, хотя противник имел не более полусотни мушкетов. Дмитрий настаивал на необходимости встретить превосходящие силы врага огнем из-за укрытия, а затем контратаковать. В свою очередь Умар предупреждал, что большинство его базингеров служат меньше года, в бой идут в первый раз и могут не выдержать конной атаки в чистом поле. Но Хайяту оставался непреклонным и требовал немедленно разогнать это сборище язычников-людоедов. Его шумно поддерживали Сайд и подручные султаны.
— Разведчикам враги всегда мерещатся там, где их нет, — уверенно произнес верховный судья. — Ты, Альхаджи Муса, человек у нас новый и поэтому слишком осторожный. Ладно, чтобы тебя успокоить, устроим у лагеря завал из колючих ветвей и поставим пушку. Ну а ты, бесстрашный галадим Умар Муби, пойдешь в атаку первым. Пусть грохот выстрелов твоих базингеров повышибает из седел этих дикарей и докажет, что войско эмира Раббеха непобедимо. Уверен, что ты и в бою проявишь такую же настойчивость, как и в общении с женщинами.
Красивое лицо Умара свела судорога, но он промолчал. Не потерял самообладания и после того, как Сайд откровенно хмыкнул, а потом глумливо произнес.
— Иные мечтают добыть милость эмира не на поле боя, а на мягких подушках.
— Тир! — громко произнес Дмитрий. —
Но Додо Санда был опытным воином и также решил не терять времени даром. Задул утренний ветерок, туман поредел, и в лучах солнца противники предстали друг перед другом во всей красе. Ряды базингеров в алых кафтанах прикрывали с флангов лучники манга, а за ними на некотором расстоянии ехали шагом конные толпы султанов во главе с Хайяту и, справа от центра, плотный квадрат арабов. Противник же не соблюдал боевого порядка, его передовые дозоры уже скакали по всей долине, а основные силы черной тучей еще только сползали с горных склонов. Зрелище было весьма внушительным, и у многих в войске Борну оно вызвало неприятные чувства.
Дозорные и начали бой лихой конной атакой, но стрелы лучников и несколько выстрелов обратили их в бегство. Никто не пострадал, и через некоторое время атака повторилась с тем же результатом. Цепи базингеров и лучников все ближе подходили к главным силам Додо Санда, и казалось, его отряды стали подаваться назад. Увидев это, Хайяту приказал своим остановиться и поберечь силы коней, чтобы ударить на врага, когда он обратиться в бегство. Все ждали победных ружейных залпов.
Внезапно беспорядочная суета неприятельских всадников прекратилась, пыль осела и в центре его бесформенной толпы открылись плотные шеренги конных воинов.
Дмитрию уже доводилось видеть тяжело вооруженных суданских всадников. У Раббеха было несколько таких богатырей, которые во время парадов и различных торжеств красовались у ворот дворца. Но сейчас их собралось больше двух сотен. Все в железных или медных шлемах, толстых стеганных, плотно набитых хлопковой ватой, длиннополых кафтанах. У многих сверху натянуты кольчуги или нашиты пластинки железа, а то и просто толстой бычьей кожи. На поясе длинные мечи, в руках копья с широкими лезвиями и большие щиты из специально обработанной слоновьей кожи. Такими же стеганными попонами от ушей до хвоста были прикрыты и их массивные лошади.
Как в этом вооружении воины выдерживали жару, сказать трудно, но было общеизвестно, что стрелы и дротики не могли причинить им вреда. А уж пышные перья, яркие разноцветные ткани и пестрые вышивки на кафтанах, блеск оружия, кольчуг и всяких металлических украшений вызывал у врагов трепет. В бою же эти всадники выстраивались клином и когда шагом, а когда и легкой рысью, более быстрый аллюр для них был невозможен, двигались на врага. Под их прикрытием наступали легко вооруженные всадники, пешие копейщики и остальные воины. Такой боевой порядок назывался «конная стена» и обычно приносил победу тому, кто имел на поле боя достаточное количество этих могучих витязей.
Правда Раббех и его молодые командиры считали, что такой способ ведения боя уходит в прошлое и против плотного ружейного огня, не говоря уж о пушечных ядрах и картечи, «конная стена» не устоит. Зная военную историю и вспоминая о судьбе западноевропейской рыцарской кавалерии, Дмитрий соглашался с их мнением.
Первый залп базингеров и стрелы лучников не произвели на всадников никакого впечатления.
— Да они все нажрались веселящих корешков, а коней накормили моченым в пиве зерном, — произнес Хасан. — Теперь не остановятся до тех пор, пока не протрезвеют.