Аграрные программы российских политических партий в начале ХХ в.
Шрифт:
Таким образом, С.Ф. Шарапов утверждал, что «без местного мелкого кредита оборотных средств в деревне создать нельзя». Так, кредитному товариществу, которое действовало на территории трех-четырех волостей, Государственный банк выдавал основной капитал в размере 1–2 тыс. руб. (всего на развитие мелкого кредита выделялось по 2 млн руб. в год). По его мнению, это была «капля в море», кредитное учреждение должно было обслуживать не более одной волости (в среднем 5000 жителей) и иметь капитал не меньше 50 тыс. руб. (по 10 руб. на человека). Все это, конечно же, требовало огромного количества средств. Так только для местного сельского обращения (при самых минимальных запросах) для всей России необходимо было бы 1,2 млрд руб., что ненамного было меньше общего количества денежных знаков, обращавшихся в стране. Таким образом, к уже существующим деньгам необходимо было допечатать около 1 млрд руб. «Каким путем найдет эти средства наша финансовая система, – писал он, – вопрос иной, но только та финансовая система и будет отвечать своему назначению, которая это сделает». Современная же на тот момент российская финансовая система была мало приспособлена для решения этой задачи так как «взяла себе в основание не русскую науку, не данные русской психологии и экономии, а случайные теории,
90
Там же. С. 14.
С.Ф. Шарапов был поклонником политики Министра финансов Е.Ф. Канкрина (1823–1844 гг.), когда расчетный баланс России опирался на отсутствие внешних займов при значительном хлебном вывозе и почти запретительном тарифе на иностранные товары. Траты русских за границей также были ограничены. При таких условиях, по его мнению, наш расчетный баланс был превосходен, Европа постоянно нам приплачивала и драгоценные металлы приливали в Россию. Таким образом, деньги создавались на почве земледелия и с ним в полной гармонии находились промышленность и торговля. С.Ф. Шарапов считал, что разорило дворянство не отмена крепостного права, а радикальная ломка старых кредитных учреждений и денежной системы. К тому же выкуп выдавался выкупными свидетельствами, которые помещики вынужденны были продавать по пониженным ценам, теряя при этом до 38 % их стоимости. В результате этого земли начали уходить из рук дворянства за невозможностью организовать и вести хозяйство без денег. Создававшиеся акционерные земельные банки и Общество взаимного поземельного кредита (Золотой банк, то есть основанный на золотой валюте) разорили лучшие губернии. Основанный во времена Александра III Дворянский банк появился слишком поздно и его ссуды пошли не на развитие, а на погашение уже сделанных долгов (частных и ипотечных). Крестьянский банк, в свою очередь, превратил крестьян в должников, заставив их опустошать «когда-то культурные земли и быстро становиться несостоятельными» 91 .
91
Чем спасти дворянство? (Записка представленная в Особое совещание по дворянскому вопросу редактором-издателем «Русского труда» С.Ф. Шараповым). Год издания не указан, Паровая типолитография М. Розеноера. С. 2-3.
Одному из правых идеологов А.Г. Щербатову община была мила еще и тем, что семьи, соучаствовавшие в распоряжении землей, в рамках общины устанавливали между собой определенные соседские бытовые отношения. Он предупреждал, что в случае чрезмерной концентрации земли новые хозяева потребуют разрешения всех возникающих проблем на основе формального права, с применением силы, а не дружественного соглашения 92 . Вот это полностью соответствовало патриархальному менталитету консерваторов, не покушавшихся на принцип неприкосновенности собственности, но желающих смягчить формализм юридического подхода «полюбовным», «семейным» соглашением. «Семья, – считали П.Н. Семенов и А.А. Салтыков, оппонирующие реформаторам, – есть продолжение личности хозяина». Само слово «собственность» является новым переводным, пришедшим с Запада, где в условиях раннего капитализма и стесненности земельного пространства выдвинулся «внешний момент – момент индивидуального господства личности над вещью» (фр. propriete, нем. Eigenthum). «Русский же народ называет собственность вотчиной, батьковщиной и отцовщиной, как бы подчеркивая в своем правосознании семейный момент собственности» 93 .
92
Щербатов А.Г. Земельный вопрос. М., 1906. С. 61.
93
Семенов П.Н., Салтыков А.А. Крестьянский банк и будущность русского народа. С.-Пб., 1907. С. 28.
В отличие от правых либералов, критиковавших общину, ее защитники-монархисты не были склонны приписывать этому институту какую-то ориентацию на социализм. Напротив, они видели в «мирской» организации одно из главных средств борьбы против социалистической революции, опирающейся на массу пролетариев – вчерашних крестьян, вынужденных уйти с земли. Вынуждала их к этому, по мнению «ортодоксов», хуторская реформа, в чьей утопичности они никогда не сомневались: российское крестьянство виделось им огромным патриархальным коллективом, не способным выйти из под общинной опеки и заняться сугубо индивидуальным трудом в изоляции от своих односельчан. «Пора нам, наконец, перестать увлекаться европейскими афоризмами вроде: «Дайте мне скалу, но только в личную собственность, и я превращу ее в сад», – вразумляли правых «новаторов» П.Н. Семенов и А.А. Салтыков. – На такой афоризм можно ответить: чтобы обращать скалы в сады, нужны прежде всего капиталы, образование, знание и умение, которых у нашего крестьянина пока нет» 94 .
94
Там же. С. 16.
Дворянский публицист С.Г. Аксаков высветил одну интересную тенденцию: очень часто на хутора выселяются самые забитые крестьяне, продающие последнее в надежде улучшить свое положение. Его же с таким минимумом средств никогда не исправить в условиях индивидуального хозяйства 95 . Монархист А. Панфилов рассмотрел другую сторону данного вопроса: неустойчивость мелкого крестьянского хозяйства, обусловленную зависимостью от внешних факторов (двух и более неурожаев подряд, смерти и тяжелой болезни владельца, пожара, падежа единственной лошади и т. д.) и крайне опасную в условиях индивидуальной экономической деятельности, свободной от общинной опеки 96 .
95
Русский вестник. Апрель. 1910. № 8–10. С. 13.
96
Сборник съезда русских людей в Москве. М., 1910. С. 106.
На основании глубокого неверия в индивидуалистический инстинкт российского крестьянства дубровинцы (последователи основателя Союза русского народа А.И. Дубровина, отказавшегося от любых компромиссов с парламентаризмом и капиталистами) именовали Столыпинскую реформу «огромной фабрикой пролетариата» и делали краткий, логичный ввод: «единственно возможным противовесом западноевропейскому социализму может служить только наша община» 97 . Действительно, около половины крестьян, вышедших из общины не сумели вписаться в новые условия хозяйствования. Если раньше, в случае неурожаев или стихийных бедствий, община могла оказать им необходимую помощь, то теперь поддержки было ждать неоткуда (ситуацию осложнял проблемный российский климат). В результате такие неудачники разорялись, продавали землю и в массе своей отправлялись на заработки в города, там, озлобленные на всех и вся, выбитые из привычного агарного уклада, психологически неготовые к новым социальным реалиям, они пополняли армию революционных элементов. Что же до мелких собственников, от которых ждали поддержки самодержавия, то их значение (для дела консерватизма) было невелико. Многие из них и в самом деле были настроены консервативно. Но революционное движение разворачивалось в крупных городах и сыграло свою роль именно там. Живущие в деревнях никак не могли оказать действенное сопротивление городским смутьянам.
97
Степанов С.А. Черная сотня в России… С. 253.
«1911 г. – тяжелый год, юбилейный год, год семилетней разрухи у нас на Руси – отошел в вечность, закончился голодом, гибелью массы трудящегося люда, – говорилось в перехваченном Департаментом полиции письме одного из членов Союза русского народа. – Вот тебе и пресловутое столыпинское «успокоение», а потом реформы «всесильного» временщика, как теперь величают Столыпина даже «Петербургские ведомости». Как-то Русь выплывет из столыпинского «тупика»? Заграничные газеты смотрят пессимистически на современные события в Европе, на Ближнем и на Дальнем Востоке. Кажущийся мир может быть нарушен совершенно неожиданно… и наши рабочие в Питере зашевелились». Генерал И.Н. Толмачев писал 12 декабря 1911 г.: «Угнетает меня мысль о полном развале правых. Столыпин достиг своего, плоды его политики мы пожинаем теперь; все ополчились друг на друга…» 98 .
98
Кирьяков Ю.И. Указ. соч. С. 107.
В отличие от реформаторов ортодоксы не считали, что в случае разрушения общины произойдет хоть сколько-нибудь заметный рост уважения к частной собственности. Они предсказывали, что гибель «мира» приведет к прямо противоположным результатам. Наиболее ярко это сделал монархист Ф.Д. Самарин, резонно заметивший, что сторонники П.А. Столыпина, желая привить крестьянам чувство уважения к собственности, на самом деле дождутся обратного эффекта, ибо нарушение прав общины коллективного собственника в пользу отдельного крестьянина приведет последнего к мысли о нарушении дворянских прав на земли. «Надо ли пояснять, – вопрошал Самарин, – к каким опасным последствиям приведут подобные представления, если они проникнут в крестьянскую массу» 99 .
99
Самарин Ф.Д. К чему приведет Указ 9 ноября 1906 года. М., 1909. С. 69.
Масштаб подобных нарушений был столь велик в глазах ортодоксов, что многие из них говорили об исчезновении общины как института. А.Н. Панфилов обосновывал это утверждение фактом различия между общей собственностью и общинной. Если в рамках первой (товарищества) возможно изъятие из коллективного фонда определенной части имущества, то община основывается только и исключительно на полной неотчуждаемости земель 100 . Потому-то, кстати, и неправомерно говорить о том, что Столыпинская реформа не предполагала насильственную ликвидацию общины – выход из нее был сугубо добровольным. Отделяющиеся об общины уносили с собой часть общей земли, которая считалась принадлежащей мирскому целому – по обычному традиционному праву. Отсюда и та ненависть, которую мир проявлял к отрубникам. Во время аграрной реформы на селе развернулась настоящая классовая война между крестьянами – общинными и единоличными. Последних всячески травили, нанося огромный ущерб их собственности и физическому здоровью. Такой вот социальный мир и такое вот национальное единение несли столыпинские реформаторы русской деревне.
100
Сборник съезда русских людей в Москве… С. 99, 102.
Зачастую ортодоксы записывали в главные враги собственности тех самых инициативных крестьян, на которых делали ставку национал-капиталисты. Например, Д.И. Хотяинцев расценивал требование выдела участков к одному месту как «факт вторжения в законные земельные права общества». «Получается, – удивлялся Хотяинцев, – какое-то хозяйничанье единиц в имуществе собственника – сельского общества» 101 . Из этих «единиц» наибольшую неприязнь националистов-общинников вызывали удачливые, богатые кулаки-мироеды. Следует отметить, что правые, защищавшие общину, являлись наиболее последовательными сторонниками надклассового, самодержавно-монархического государства, их идейное наследие прямо-таки пронизано явным неприятием резкой социальной дифференциации, грозившей поколебать единство имперской нации.
101
Хотяинцев Д.И. Письма к дворянству. М., 1908. Вып. 3-4. С. 39.