Агрессия: хроники Третьей Мировой войны
Шрифт:
– Короче так, солдатик… На Аляске сейчас крутая трында. Народ мрёт словно мухи в заморозки, неделю назад я сам видел ров в сорока милях за городом, куда везут трупы и там жгут.
– Трупы? Жгут? Эй, Нюх! Что несёт этот олух?!
Боец метнулся ко мне, быстро схватив меня за запястье, спасая тем самым увальня от перелома челюсти. Он с силой удерживал руку и громко шептал мне прямо в самое ухо:
– Эл Ти, послушайте эту пивную бочку!.. У вас там семья, а я потерял связь с лучшим другом. Он просто пропал, его мать не может добиться от тамошнего командования ни единого слова правды. Я сам стал выяснять и… Короче, этот жирдяй говорит дело. Вы на короткой ноге с полковником Трентоном, может быть он сможет…
В разговор снова вклинился обиженный летун. Он неловко заворочался на стуле, от чего тот слегка затрещал. Ещё раз оглушительно рыгнув, он пробасил:
– Эй, солдатики! Одной бутылки слишком мало за те полчаса что я тут сижу. Или проставляйтесь как обещали, или я ухожу!..
Сказанное Нюхом, человеком с которым мы прошли сотни миль и видели такое, от у нормальных людей «едет крыша», заставило подозвать официанта и заказать целую бутылку виски. Тот даже не удивился и вскоре довольный летун продолжил свой путаный рассказ. По его словам, в Анкоридже и ещё трёх крупных городах Аляски была эпидемия какого-то странного гриппа. Причём увалень с выпученными глазами клялся, что болезнь эту привезли с собой войска, которые готовили к переброске в район бывшего русского Владивостока. Местные жители болели редко, умерло от силы человека три. Но зато приезжих вирус косил десятками. Порт Кодьяк, Ситка, Ном и другие где довелось побывать словоохотливому летуну – все эти города закрыты департаментом по контролю за заболеваниями. Канада перекрыла пропускные пункты вдоль границы, в Джуно и Вудчоппере скопилась куча грузов, дальнобойщики и прочие кто зарабатывает перевозками в панике. Первое время, власти пытались подключить армию, но как раз среди военных прибывающих морем и через Канаду и есть наибольшее число заразившихся. Медики в панике, вакцины пока тоже не придумали ибо не могут точно сказать откуда эта зараза взялась. Сначала, говорил пилот, они возили на Аляску гробы. Не обычные из дерева и ли там фанеры, а пластиковые кофры, куда можно положить четыре трупа средних габаритов. Ящики удобные: дно их усилено стальной пластиной, а сами они сделаны из особо прочного пластика. Пилот снова рыгнул и добавил, что видел как в эти гробы сваливали иногда по пять или шесть трупов, если помещалось и трупы были детские. Сначала, их громоздили в штабеля, а потом везли и зарывали в котлованах, подальше от глаз. Но скоро всё изменилось: гробов видимо перестало хватать и трупы людей жгли, сваливая в кучи. А пилот стал возить специальный реагент, растворяющий тела, чтобы не тратить горючее.
… Рассказ пилота настолько меня поразил, что когда мы с бойцом вышли из бара час спустя, то весь путь до нашего ангара проделали в полном молчании. На следующий день я пытался добиться встречи с Трентоном, но тот уже улетел в Штаты, а других больших шишек я не знал. Запрос на разговор с женой я отправлял каждую неделю, но учитывая режим постоянной готовности, поговорить мы смогли только сейчас, когда с памятной встречи в баре прошло уже более двадцати суток. Глядя в сухие, скорбные глаза Кори я понял, случилось что-то скверное. Я почти вплотную приблизил лицо к монитору и как мог более спокойно спросил:
– Что с Адамом, детка? Что случилось, не молчи!..
С видимым усилием, жена сглотнула и медленно подбирая слова начала рассказывать. Некоторое время всё было спокойно, они ездили в загородный дом её отца, Сэнди даже завела несколько подруг. Но как то раз вечером, у сына поднялась температура. Врачи из 911 сказали, что это простуда. Однако спустя две недели Адам впал в кому. Тесть подключил все свои связи, но смог выбить только палату в частной клинике. Мой сын умер позавчера, ему так никогда и не исполнится год, а потом два и три…
– Зак не смотри на меня так, я не виновата!..
А я так и не успел взять сына на руки, услышать его голос, посмотреть ему в глаза. Ощутить этот запах молока и чистоты, которыми всегда пахнет от младенцев. Внутри у меня что-то закаменело, а самообладания хватило только на то, чтобы ещё минут пять утешать жену и переброситься ничего не значащими фразами с дочкой, которая почему-то избегала смотреть мне в глаза. Я убиваю людей, а какая-то непонятная мошка вот так походя взяла и убила моего собственного сына. Абсурдность возведённая в превосходную степень…
– Сэр, есть засечка радиомаяка связного! Три километра на север от нашего местоположения. Сигнал чёткий, помех почти нет!..
Из вязкой трясины неприятных воспоминаний меня вывел дребезжащий от статики помех голос Эггерта. Освободившись от наползающего приступа тоски, я мысленно прикинув расстояние приказал:
– Отлично, давно пора. Викинг, Бобёр – прощупайте место встречи. Группа, всем занять свои места по схеме два. Без нужды не стрелять, в крайнем случае работать только специальным оружием или ножами. Вперёд, господа!..
Новое снаряжение всё же очень к стати. Вот сейчас, я смотрю в один из четырёх окуляров визора и вижу как Сайлас, он же Викинг, а с ним Бобёр, медленно петляя меж плоскими холмами удаляются от основной группы. Картинка еле заметно подёргивается, рябит, но пока всё отлично видно. Вот они входят на небольшую поляну, окружённую тремя холмами полностью занесённые снегом. Сайлас взбирается на вершину самого западного из холмов и вот он уже исчез, включил термооптический камуфляж. Бобёр сноровисто расставил датчики наблюдения по периметру поляны и тоже скрылся, заняв позицию так, чтобы оказаться в тылу нашей группы, как только мы втянемся на поляну. Через пару секунд пришёл сигнал от Викинга:
– По секторам чисто. Приём!
Следом, почти без задержки, раздался голос Бобра, но этого по очевидным причинам было слышно значительно хуже:
– Датчики наблюдения установлены, периметр замкнут. В точке рандеву чисто. Приём!..
В отличие от русских, мы имеем подавляющее техническое превосходство, когда дело касается связи, поэтому говорить кодом нет нужды. Мощная система шифрования и постоянная связь со спутником позволяет работать без лишних предосторожностей. Русские придумали какую-то свою систему кодовых фраз, Эггерт говорит, что это как правило смесь брани и фольклора. Если точнее, то как тюремный рэп чёрных, там тоже почти ничего не поймёшь. Прислушавшись к вою ветра и шороху жёстких кристаллов снега о ткань накидки, я не смог определить, верю или нет в сообщение разведки. После того памятного разговора с женой, чувства притупились, а ещё вспоминаются мутные от транквилизаторов глаза дочери, разбуженной громкими рыданиями матери. Я тогда лепетал всякий вздор, может быть вообще нёс бред о котором сейчас ничего не могу вспомнить. Глаза дочери, раньше ясные и тёплые, в тот момент напоминали холодные буркала сваленных в кучи трупов, фото которых украдкой показал мне увалень пилот как доказательства своей страшной истории про Аляску. Чувств к службе больше не было никаких. Всегда старался делать всё так, как учили, но чувство опережающего хода когда видишь действия противника , или чуешь засаду… Всё это как обрубило. Осталась только звенящая пустота и безразличие. Но если обнаружить всё это перед начальством, обязательно спишут. Куда податься волку с отшибленным чутьём? Частники берут только здоровых и перспективных, психов, садистов тоже, но только не тех, кто потерял хватку. Такие как я, вне армии никому не нужны. Не возьмут ни в полицию, ни даже охранником на склад гипермаркета, если узнают что воевал. Там, на гражданке мы все изгои…
Стряхнув невольное оцепенение и поправив ремень автомата, я снова проверил маркеры на карте. Машина говорит, что кругом чисто, а моё собственное чувство опасности молчит. Думаю, его больше просто нет, я умер как профессионал. Умер вместе с сыном, которого так и не довелось подержать на руках. Но голос остался прежним, когда я бесстрастно прошептал:
– Принял, выдвигаемся.
Ветер стих, как только мы достигли подошвы самого малого из холмов. Сейчас только его резкий злой свист досаждал, мешая слушать тундру. Мул тяжко перевалил через запорошенную снегом рытвину и остановился на краю поляны. Мы с Эггертом накрыли машину маскировочной накидкой и транспортёр исчез, став ещё одним снежным холмиком. Я наметил позиции для бойцов, сам же сел на восточном склоне самого высокого холма из трёх. С него открывалась отличная перспектива на ровную как стол белую тундру. Именно с этой стороны должен прийти связник. До назначенного времени оставалось около полутора часов.
– Всем занять позиции и соблюдать радиомолчание! Ждём.
…Снежная пелена постепенно густела, а облака становились всё тяжелее и ниже. Вскоре видимость упала до двадцати метров. Датчики установленные Бобром предупредят, если кто-то нарушит установленный периметр, но обычно я больше полагаюсь на внутреннее чутьё, а сейчас абсолютно ничего не чувствую. Ничего. Чёрная пустота внутри и белёсо-серая пустота снаружи. Непроизвольно, сознание стало гаснуть, уступив место непривычному оцепенению. Раньше, я бы проделал комплекс положенных в таких ситуациях упражнений, чтобы сохранить подвижность и реакцию. Но сейчас, я видел только вытертую на углах фотографию Адама. Сын улыбался, глядя куда-то вверх. Кори сказала, что это дед отвлекал малыша, который всё время капризничал, норовя спрятаться от объектива за прутья кровати…