Агробление по-олбански
Шрифт:
Оскорбленный Ендрай сжал челюсти, готовый броситься на Порошкански. Но тут сильнейшая волна подтолкнула в бок «Цептер», и суденышко накренилось – это из расступившихся вод вынырнула самая большая русалка – Дениза. Женщина-рыба положила голову на край судна, отчего оно и накренилось.
– Это что еще такое? – удивился Ендрай.
– Это Большая Женщина, – восхищенно сказал Порошкански, – мне о ней Петр рассказывал.
– Да, – утвердительно кивнула Большая Женщина, отчего ее тростниковые косички, взлетев вверх, зацепились за семь рогов, – я Дениза, а также Артемида Эфесская, Бипи, Глоби, Албасты, и еще у меня шестьдесят
– Сколько лет плаваю по морю, а такого чудища не встречал, – изумился Ендрай.
– Потому не встречал, – заметила женщина, – что я пряталась за одним из двух морей, разделенных преградой.
– За какой еще преградой, – крикнул Ендрай, – я по всем морям плавал, а такого и не припомню.
– В каждом из нас, – сказала женщина, – есть два моря. Одно более пресное, другое более соленое. Так же мужчины и женщины разделены стенами. Но мне непонятно, как они могут сливаться, если даже моря внутри человека не сливаются.
Порошкански вспомнил аяты Корана о морях, что готовы встретиться, но не судьба.
– Ну вот, – расстроился Давид, обращаясь к Большой Женщине, – тебя Петр на суше ищет. А ты здесь безобразничаешь.
– А я знаю, – сказала Большая Женщина. – Но мне он абсолютно неинтересен, мне гораздо интереснее ты.
– Почему? – удивился Порошкански.
– Видишь ли, я всю себя без остатка посвящаю тому, чтобы соблазнять мужчин, такое уж предназначение у нас, у женщин. Петра я уже соблазнила, а тебя пока не могу. Ты правильно заметил, что море – это женщина у плиты, но это пресная сторона моря. А соленая, неприглядная для жизни сторона – это та сторона, где прячутся монстры. Вот эти-то монстры и хотят соблазнить мужчин.
– А зачем меня соблазнять? У меня четыре жены есть, – искренне удивился Порошкански.
– Вот именно, – подняла палец Большая Женщина, приглушая шторм для разговора. – Я так понимаю: если у мужчины есть четыре жены, то он к женскому полу небезразличен. А значит, захочет еще четырех жен, а потом еще четырех. А ты зациклился на первой четверке. Почему?!
– Я их люблю, – признался Давид.
Он хотел было сказать об этом и Ендраю, но в эту секунду кормчий благоразумно перемахнул через борт и пропал, размахивая руками, в пучине. Или это Большая Женщина улыбнулась-облизнулась, и Ендрая ненароком смыло с палубы накатившей волной.
– Ох уж мне эта любовь! – с презрением фыркнула Большая Леди. – Какая там любовь, когда все держится на расчете и взаимовыгоде. Ты же только что сказал, что море – это женщина у плиты. Только для этого мужчинам нужны жены. А потом, женское предназначение – родить ребенка. Такая же функция и у воды, у океана. И так же океан должен дать последнее пристанище человеку. Никто не может так укачивать, как море. Таким образом, круг замыкается. Как видишь, все для мужчин.
– Какой тогда интерес у женщин в мужчинах? – попытался поймать Большую Женщину Порошкански. Ему было интересно болтать с Денизой.
– Я уже сказала: в соблазнении, в сексе. Н у, посмотри, разве я не красотка? Посмотри.
– И только? – поднял бровь Порошкански.
– А в чем же еще? – возмущенно замахала руками Дениза. – Была на моей памяти одна сумасшедшая пара – Александр и Александра. Он завоевал весь мир, но не возжелал ни одной женщины. Я к нему и так, и этак подкатывала – все-таки такой сильный
– Ну, вот видишь, – философски вставил Порошкански.
– И тогда я, Дениза, – Большая Женщина ударила себя по грудям, – разозлившись, наслала на Александру проклятие. Я превратила ее в такую возвышенную девушку. Одухотворенную, с голубым, парящим где-то в дущах-облаках взглядом. С сердцем более мягким, чем седьмое небо. Вдохновенную на жизнь и любовь. Окрыленную женским чутьем к прекрасному и доброму, чтобы вечно брататься с луной и купаться со звездами. Да так, что к ней ни один мужчина не то что подойти – взглянуть-то на нее не решится.
– Да, есть такие Клеопатры, – мечтательно заметил Порошкански.
– Собственно, я помогла Александре развить в себе все эти качества, чтоб проклятие действовало. Ведь я знаю, что по большому счету мужчины трусливы, а потому вечно суждено Александре быть девственницей и вечно жить и мучиться вдали от своей второй половины. Потому что жить ей было предназначено ровно до тех пор, пока кто-нибудь не заинтересуется ее грудью очень пристально. То есть не вступит с ней в интимную близость или не снимет обнаженной для мужского журнала. А на груди у Александры стоит особый знак смерти, и как только кто-то его замечает, Александра должна умереть, Но и в этом случае Александре прямая дорога в ад, потому что она изменила своему обещанию быть верной покорителю мира, ведь кому-то она показала свою грудь.
– Откуда этот знак?
– Это я его им наделила, ведь со времен строительства мечети Селима мне предназначено распоряжаться смертью.
– Вот ты зверюга-гадюка! – ударил в возмущении себя по коленкам Порошкански.
– Да, вот такая тройная ловушка, – злорадостно оскалилась Дениза.
– Значит, у этой девочки нет ни единого шанса на спасение?
– Почему ж нет? Бог милостивый: каждая женщина имеет после смерти своего любимого право на новую любовь, такое же право есть и у Александры, и она, надо сказать, интуитивно пыталась использовать это право. Ведь если ее во время жизни или после смерти будут искренне любить четыре человека сразу, тогда, по мусульманскому поверью, она попадает в рай и там соединяется со своим возлюбленным.
– Почему четыре?
– Потому что они олицетворяют четыре конца света. Вот таков ее шанс, но это, как сам понимаешь, маловероятно. Мужчины трусливы и злопамятны. И уж точно они не будут любить девчонку, которая им не дала после ее смерти. А Александра возвышенна и к тому же сирота. Правда, что-то мне тревожно на душе последнее время, будто меня кинуть хотят.
– И только? – поднял бровь Порошкански. – Петр тебя не для собственного удовлетворения искал. Он хотел спасти мир.
– Спасти мир? Вот насмешил! – замахала руками Дениза.