Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь
Шрифт:
Больше убежать не пытался никто.
Глава XXV Россия, Петроград, 1922 г.
Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим.
А. Ахматова
Алое закатное солнце скрылось за горизонтом, но его лучи все еще освещали верхушки растущих вокруг заснеженной поляны сосен. Рыжие сосновые стволы, проглядывающие сквозь ветки, «светились» так ярко и настолько резко выделялись на фоне туманного, погружающегося в сумерки неба, что казались похожими на горящие факелы. Анна стояла посреди поляны, запрокинув голову, и не могла оторвать взгляд от этих горящих теплым закатным светом пятен.
«…Закат ярче всего вспыхивает, когда солнце уже зашло за горизонт, – звучали у нее в ушах слова Николая. – Облака после этого начинают светиться сильнее, становятся
Анна поежилась, поправила теплый платок на голове и еще раз посмотрела на верхушки деревьев. Солнце ушло еще дальше за горизонт, и они засветились еще ярче – все было именно так, как много лет назад рассказывал человек, который ее любил. А она не хотела его слушать и все ждала, когда же он перестанет болтать. Зато теперь его слова постоянно звучали у нее в памяти. «Что он тогда еще сказал? Что угли в костре тоже начинают светиться ярче после того, как огонь погас?» – вспоминала она. Ей очень хотелось сейчас протянуть руки к костру или хотя бы к тлеющим углям, но вокруг был только чистый, слепящий глаза снег, на котором темной полоской выделялись ее собственные следы. Согреться ей было негде.
Бросив последний взгляд на верхушки сосен, Анна зашагала прочь с поляны, стараясь идти по своим следам, чтобы не проваливаться в глубокий снег. Освещенные скрывшимся солнцем деревья остались позади, но их яркие верхушки все еще стояли у нее перед глазами, все еще напоминали о Николае. Лишь после смерти он сам стал для нее «ярче» – только теперь Анна начала по-настоящему понимать его.
Она в последний раз оглянулась назад и посмотрела на сосны. Яркие стволы медленно гасли, и небо над ними тоже постепенно начинало темнеть. Надо было спешить, чтобы добраться в город до темноты. К тому же к ночи на улице наверняка станет еще холоднее, а она и так уже немного простужена.
Анна шла по обочине занесенной снегом дороги, а перед глазами у нее стояла поляна, на которой она только что была. Сколько таких мест она уже видела! Покрытые молодой весенней травой, опавшими осенними листьями или пушистым нетронутым снегом – все эти поля были так похожи друг на друга! Совсем рядом с городом и в десятках километров от него. Каждое из них казалось пустынным и заброшенным, словно на нем вообще никогда не бывали люди. Каждое могло быть могилой Николая…
Правда, чем дальше, тем меньше Анна верила, что сможет найти то место, где не стало ее бывшего супруга. Слухи о том, где происходил расстрел, которые ей удавалось узнать, были слишком неопределенными и ничем не подтвержденными. Могила ее бывшего мужа могла быть где-то совершенно в другом месте, а могла – на одном из тех полей, где она уже побывала. Почти везде ей на глаза попадались небольшие холмики, может, и они – чье-то последнее пристанище? Проверить, так ли это, у Анны не было никакой возможности, и она просто останавливалась перед каждым похожим на могилу возвышением и мысленно еще раз прощалась с Николаем. А потом возвращалась домой и начинала снова всеми путями выискивать хоть какие-то сведения о его расстреле и захоронении.
В этот раз не удалось найти вообще ни одного холмика. И, возможно, именно поэтому ей казалось, что могила, которую она искала, была где-то там, на поляне. А может, дело в том, что именно в этом месте она увидела освещенные солнцем деревья и вспомнила слова Николая о заходящем солнце?..
Анна шла все быстрее. Окраина города приближалась, и, несмотря на сгущающиеся сумерки, впереди уже можно было разглядеть очертания домов. Сугробы стали меньше, снежный наст под ногами сделался более твердым, утоптанным. Почувствовав, что идти стало легче, она перестала сутулиться и с наслаждением выпрямилась. Но тут же снова опустила плечи и голову, придавленная новым воспоминанием: о том, как Николай рассказывал про свои африканские экспедиции. Он тоже шел по густому непроходимому лесу, согнувшись, и радовался, когда его группа выходила на открытое место, где можно было идти прямо. «Да будет ли в этом мире хоть что-то, хотя бы одна вещь, которая не напомнит мне о Николае?» – вздохнула про себя Анна, останавливаясь на обочине. Вопрос был риторическим. Она и так знала, что напоминать о нем ей теперь будет все. До конца ее жизни.
Далеко впереди виднелись приземистые пороховые склады. До города было уже близко, но усталость брала свое, и двигаться быстро Анна не могла. Домой она добралась почти ночью. В городе опять было неспокойно, и она старалась идти только по широким и кое-как освещенным улицам, обходя стороной узкие переулки и проходные дворы-колодцы. А дома, в давно
Ахматова вновь поймала себя на мысли, что думает о Николае как о муже, хотя они были в разводе. Его настоящей женой была ее тезка, сестра милосердия по имени Аня, в девичестве носившая фамилию Энгельгард. У самой Анны мужа не было, Вольдемар Шилейко исчез из ее жизни так же внезапно, как и появился в ней. Анна затруднилась бы сказать, когда он был удивлен сильнее: когда она дала ему понять, что готова стать его женой, или когда потребовала развода. Впрочем, он быстро вернул себе невозмутимый вид и без возражений согласился предоставить жене свободу. С тех пор Ахматова и осталась совершенно одна. Был, конечно, еще сын, но она хорошо понимала, что, отдалившись от него, пока он был маленьким ребенком, потеряла его любовь, и не строила на этот счет никаких иллюзий. Подрастающий Лев, если она захочет забрать его от матери Николая, скорее всего не согласится на это, не захочет расставаться с доброй, ласковой бабушкой. Да и сама бабушка наверняка будет против этого. Но даже если сын захочет жить с Анной и позволит забрать себя в Петроград, ему будет слишком тяжело с нелюбимой матерью, а старой Анне Ивановне – еще тяжелее без внука. Особенно сейчас, когда только он да еще младшая дочь Николая Лена – это все, что осталось у нее от любимого сына. Нет, разлучать их с Львом нельзя ни в коем случае!
Перед глазами Ахматовой снова встала ее бывшая свекровь – такая, какой она увидела ее во время своего последнего визита в Слепнево. Постаревшая лет на двадцать, полностью седая, уже знавшая о смерти Николая, но так и не поверившая в нее. Когда она в первый раз заявила, что ее сын должен был остаться в живых, все думали, что старая женщина сказала так просто от отчаяния. Но и через полгода, а потом через год с лишним Анна Ивановна продолжала говорить о своем младшем сыне как о живом. И теперь уже всем ее родным, и Ахматовой тоже, было ясно, что мать Николая будет настаивать на этом до конца своей жизни, а разубеждать ее в любом случае никому бы не пришло в голову. И она жила дальше, спокойно общаясь со всеми домашними и даже вполне дружелюбно – с Анной, словно в жизни ее семьи ничего не изменилось, но изредка в разговорах вдруг упоминала Николая и, ни к кому не обращаясь, вздыхала: «Где-то он сейчас, все ли у него хорошо?» Остальные в такие моменты обычно делали вид, что не расслышали ее слов, или бормотали что-то неопределенное. Делала так и Ахматова, хотя иногда ей казалось, что права как раз ее бывшая свекровь, а не другие родственники Николая, считавшие Анну Ивановну слегка сумасшедшей. «Анне Первой» тоже хотелось верить, что ее любимый смог спастись, сбежать за границу и теперь прячется где-то в бескрайней Африке, – но она в отличие от матери Николая привыкла трезво смотреть на вещи. Для нее безоговорочно поверить в чудо было непосильной задачей: она слишком хорошо понимала, что шансов выжить у ее мужа не было, и могла лишь тайно завидовать бывшей свекрови, не решаясь даже себе признаться в этой зависти.
Зато с внуками Анна Ивановна, несмотря ни на что, была самой заботливой бабушкой. И Леве, и Лене с ней хорошо, гораздо лучше, чем с родными матерями, да и безопаснее – этого Ахматова тоже не могла не признавать. Ее, бывшую жену «участника антисоветского заговора», пытавшуюся сначала вызволить его из тюрьмы, а потом – разузнать как можно больше о его смерти, тоже могли обвинить в каком-нибудь надуманном преступлении и арестовать. Тем более что она не прекращала свои поиски и теперь, раз за разом приходя в ЧК и оставляя там заявления, подписанные: «Анна Гумилева», хотя официально у нее пока еще была фамилия Шилейко и она собиралась сменить ее на выбранный много лет назад псевдоним. Сама Анна больше не боялась оказаться в тюрьме и собиралась продолжать искать могилу Николая до последнего. Но рисковать при этом их сыном она не могла. Ей и так за него страшно, несмотря на то что он совсем еще маленький и живет далеко от всех связанных с нею опасностей. К тому же она постоянно то сидела без работы, то перебивалась случайными заработками и не была уверена, что сможет прокормить подрастающего ребенка.