Ахульго
Шрифт:
Скоро ров превратился в страшное месиво, где раненые и убитые соседствовали с живыми, которым некуда было деться, потому что сзади продолжали напирать все новые и новые роты. Через головы товарищей лезли вперед саперы, пытаясь прикрыть авангард турами, но из этого ничего не выходило. Врангель пытался остановить этот хаос, но его никто не слушал, толпа жила теперь своими законами. Потом и Врангель был ранен пулей навылет. Он припал к стане, с ужасом наблюдая, как гибнут его храбрые солдаты. Врангель стонал не от боли, а от бессилия, потому что ничем не мог помочь ни им, ни себе.
Не лучше обстояли дела и у первого перекопа. На узком перешейке столпилось так много солдат, что некоторые срывались в
Уже из главного лагеря были присланы офицеры и трубачи, заигравшие ненавистное Граббе «Та-та-та-та», означавшее отступление. Но отступать через заваленный ранеными и убитыми узкий перешеек было невозможно. И колонне пришлось отбиваться от наседавших горцев до тех пор, пока противников не разделила ночь. Только тогда измученные остатки колонны Врангеля смогли вернуться обратно. Из всех своих офицеров ширванцы принесли с собой только тяжело раненного барона Врангеля.
Помощи от других отрядов ширванцы не дождались. Те сами нуждались в помощи, особенно средняя колонна Тарасевича. Поначалу все складывалось удачно, и колонна углубилась в ущелье. Но горцы видели ее движение и выжидали, пока колонна полностью втянется в узкую теснину. Тарасевич уже высматривал тропинки, по которым можно было бы подняться наверх, когда на его колонну обрушился свинцовый дождь с обоих Ахульго. Ответные выстрелы не достигали цели, солдаты не видели противника и беспорядочно палили вверх. Затем на них посыпались камни и бревна. Укрыться было негде, и Тарасевич счел за лучшее поспешно отступить. Но большое число убитых и раненых не позволяло колонне быстро покинуть ужасное ущелье. Тарасевич и сам был ранен и вернулся к ночи, едва избежав гибели всей колонны под грудами камней. Выходило, что он повторил рекогносцировку Шульца, только с еще большими потерями.
Левая колонна подступила к Старому Ахульго и остановилась в ожидании развязки главного сражения. Попову удалось лишь подойти к завалам и затеять вялую перестрелку с их защитниками. Убедившись, что Попов не решается напасть, Омар-хаджи отправил к Шамилю подмогу. Перебежав по сохраненному мосту на Новое Ахульго, мюриды сразу же отправились на передовую, где кипела настоящая битва.
Результаты операции привели Граббе в оцепенение. Ужасные жертвы оказались напрасными. Галафеев утешал его тем, что горцев тоже погибло немало и, хотя потери несоизмеримы, они крайне чувствительны для Шамиля, у которого остается все меньше людей. Граббе же винил во всем Врангеля, и только полученное им в бою ранение спасало барона от гнева командующего. Граббе даже начал подозревать, что Головин намеренно прислал к нему бездарного командира. Сам бы Граббе не доверил такому полковнику и роты, даром что барон! Теперь можно было сколько угодно раздувать потери горцев, но невозможно было скрыть собственные потери. Даже уменьшенные вдвое, они выглядели чудовищно. Но самое страшное было даже не в потерях, а в том, что перспектива взятия Ахульго становилась теперь весьма туманной. И спросят за все не с Врангеля, а с Граббе.
Командующий ушел в свою палатку и не велел никого принимать. Ему было так плохо, что заболела старая, почти забытая, рана. Он хотел было позвать доктора, но тот был слишком занят в лазарете. Граббе, будто почувствовав свои немолодые годы, сидел ссутулившись за столом и пил ром из золоченого хрустального бокала. Но разве сон не сулил ему победу? Разве это был не вещий сон? Граббе попытался вспомнить, что ему привиделось ночью, и уже не был уверен, что явившаяся ему гора стонала и содрогалась от ужаса перед генералом. Теперь ему казалось, что она просто насмехалась над Граббе.
Глава 99
Хаджи-Мурад наблюдал за ходом битвы с возвышенности правее Ашильтинских садов, где располагалась Хунзахская милиция. Еще правее, за оврагом, по которому текла узкая речка, стояла милиция шамхала Тарковского. Граббе не доверял туземной милиции, он использовал ее большей частью для прикрытия тылов главного отряда и оттеснения повстанцев, пытавшихся небольшими группами прорваться на Ахульго.
Из расположения Хунзахской милиции почти ничего не было видно, кроме летящих снарядов и колонны Врангеля, облепившей перешеек между Ахульго и Сурхаевой башней. Хаджи-Мурад хотел видеть больше и перебрался с ближайшими нукерами на позиции апшеронцев, стоявших ближе к месту событий. Но и отсюда не все можно было разглядеть, кроме общего хода событий. Нукеры живо комментировали сражение.
– Смотри, смотри! – кричали они.
– Идут, как отара!
– Остановились!
– Мюриды не отходят!
– Эти волки будут стоять до конца.
– А куда им деваться? Семьи же тоже там!
– Зачем толпой идут? Там один человек еле пройдет.
– Мюриды из-под земли, что ли, стреляют?
– Нет, Шамиль Врангелю не по зубам.
– Задавит… Вон у него какая сила!
– Друг друга они задавят, – сказал Хаджи-Мурад.
– Там развернуться негде.
– Смотри, наши в шашки бросились! – продолжали нукеры.
– Они не наши, они Шамилевские…
– Все равно хорошо дерутся.
– Пусть со мной попробуют, – мрачно произнес Хаджи-Мурад.
– Тогда посмотрим.
Он повернул коня и поехал обратно. Битва ему не понравилась, он чувствовал, что штурм не увенчается успехом. Слишком самонадеянно атаковал Врангель, и слишком упорно отбивались мюриды. Но что-то еще беспокоило Хаджи-Мурада, в чем он не готов был себе признаться. Шамиль держался на Ахульго уже больше месяца, и не похоже было, чтобы он собирался сложить оружие. Значит, он на что-то надеялся. Но на что?
Ополчение уже не могло серьезно укрепить Шамиля. Его почти не было, а то, что пробиралось с левого берега Койсу, было слишком мало, чтобы изменить соотношение сил. Граббе тоже не собирался уходить. Напротив, к нему регулярно прибывали новые силы. Ахульго было раскалено от солнца и снарядов, там должны были кончиться вода, пища, да и пули с порохом. Что же тогда придавало Шамилю силы держаться и надеяться на успех? Неужели вера в справедливость своего дела? Для горцев это было посильнее оружия. Хаджи-Мурад в душе не хотел, чтобы Граббе одолел горцев, чтобы Шамиль сдался генералу, чтобы все решилось без участия самого Хаджи-Мурада, а его личный враг Ахмед-хан торжествовал победу. Но стойкость горцев вызывала у Хаджи-Мурада невольное уважение и бередила его душу. Ему казалось, что неустрашимость мюридов бросала тень на воинскую доблесть самого Хаджи-Мурада, стоявшего на другой стороне.
Ночью пронесся слух, что Врангель потерпел неудачу. А перед рассветом вновь загрохотали пушки. Они били так часто, что не было слышно даже эхо. Хаджи-Мурад помолился и отправился в главный лагерь узнать, чем кончилось дело.
Лагерь сам теперь напоминал поле сражения. Повсюду лежали раненые, отовсюду несли погибших. Вокруг царили растерянность и уныние.
Ротные командиры проводили переклички, прежде чем подать рапорт о потерях.
– Федяев?
– Погиб, – отвечали из строя.