Ахульго
Шрифт:
– Резня.
– М-да, – протянул Васильчиков, начиная жалеть, что покинул тихий Тифлис. Пил бы теперь кахетинское после персидской бани да шашлыками лакомился.
– И кто кого? – спросил Милютин.
– Чечены двоих зарезали, – сказал урядник и, насладившись произведенным эффектом, продолжил: – Баранов!
– Как – баранов? – не понимал Васильчиков.
– А оченно просто. Кунаки оказались.
– Так это вы шутить изволите? – негодовал Васильчиков.
– Война – дело нешуточное, – сказал урядник.
– Веселись, пока жив.
Затем вдруг стегнул
– Митрий! – кричал урядник молодому казаку, который остановился и встал на седло, чтобы сорвать яблоко с нависшего над дорогой дерева.
– Зелены ишо! Давай ходу!
Встречать Граббе выехал полковник Пулло, управляющий Сунженской линией, и командир Куринского егерского полка. Сын командира Керченского адмиралтейства, Александр Павлович Пулло был завзятым служакой. Выше всего он ставил волю начальства, которую умел ловко применить к своим личным интересам. Чаяния местного населения были для него пустым звуком, что и возбуждало кругом ропот. Но Пулло полагался только на силу, убеждал начальство, что горцев следует держать в постоянном страхе, и регулярно отправлялся в экспедиции, когда был уверен, что не встретит сильного сопротивления, а добыча сулит оказаться немалой.
Ко всему этому теперь прибавилась жажда отомстить за то, что в приезд императора народные представители, вместо принесения безусловной покорности, посмели представить императору истинное положение вещей и пожаловаться на безобразия и лихоимства, творящиеся на линии.
Граббе внимал Пулло благосклонно, видя в нем средство обезопасить себя от восстаний в тылу, когда генерал примется за самого Шамиля. Пулло совершенно его заверил в водворении на Линии строгого порядка и полного повиновения. Наиба Шамиля Ташава-хаджи, не дававшего Пулло покоя, он представил заядлым бунтовщиком, которого он, Пулло, загнал в глухие леса. О том, что наиб сам не раз прогонял Пулло за Терек и в народе весьма уважаем, полковник предпочел не упоминать.
Крепость Внезапная была расположена у реки Акташ, чуть выше древнего кумыкского села Эндирей. Форма крепости была не столь правильная, как у Грозной, зато вполне соответствовала местности. Ермолов заложил Внезапную как стратегический пункт у подножья дагестанских гор, с одной стороны, и для контроля над приморскими равнинами – с другой.
Соседство крепости с большим аулом, где мало что делалось без разрешения наиба Шамиля Ташава, имело, тем не менее, и свои преимущества. Отсюда шли наезженные дороги в разные концы края, собирались большие базары и хватало простора для учебных маневров. Войска и обозы, присылаемые на Кавказ из России, имели тут отдых и перевалочные пункты. Здесь же перед большими походами собирались туземные милиции.
По некоторой отдаленности от самих гор нападения мюридов были редки, хотя и чувствительны. Имам Гази-Магомед едва не взял Внезапную после правильной осады, отбивая вылазки и подбираясь шанцами к самим стенам. Гарнизон спас подоспевший генерал Эммануэль, которого имам разбил затем в Ауховских лесах.
Во Внезапной, приняв надлежащие доклады и отобедав, Граббе вышел прогуляться. Гарнизон стоял в торжественном построении, ожидая смотра.
У Пулло был заметен порядок. И, хотя роты напоминали дикие ватаги, ружейные приемы исполнялись хорошо. Упражнения в стрельбе Граббе тоже одобрил, увидев, как мишень превратилась в решето после первых же залпов.
В дальнем углу, в скрытом от глаз сарае, Милютин и Васильчиков обнаружили местных жителей, закованных в кандалы. Они мрачно поглядывали на молодых офицеров, без слов объясняя, что с ними будет, встреть они их на горной дороге.
– Кто такие? – уставился на горцев Граббе.
– Абреки, ваше превосходительство, – объяснил Пулло.
– Подстрекатели. От Шамиля засланы.
– Сидят смирно? – спросил Граббе часовых.
– Никак нет, вашество! – взяли под козырьки часовые.
– Буянят! Начальство требуют!
– Ну, я начальство, – улыбнулся горцам Граббе.
– Что имеете заявить?
Горцы переглянулись и начали говорить:
– Я на базар ходил, зачем взяли?
– Мы – мирные.
– Знаю я вас, чертей! – усмехался Пулло.
– Разбойники да конокрады!
– Зачем врешь? – говорили горцы.
– Но-но, – прикрикнул на горца Пулло.
– Поговори у меня!
– Баранов тоже отняли, – сообщали горцы.
Граббе оглянулся на Пулло.
– Конфисковали, ваше превосходительство, – развел руками Пулло.
– Другой раз поостерегутся бунтовать!
– Мы не мюриды, – уверяли горцы.
– Чем докажешь? – не верил Пулло.
– Если бы мюрид, вы бы меня не взяли, – осклабился горец.
– Мюриды в плен не ходят.
Граббе хмыкнул, резко развернулся и двинулся дальше, бросив через плечо:
– В каторгу негодяев.
– А как же суд? – не понимал Милютин.
– По закону надлежит сначала судить.
– Судить? – удивился Пулло.
– Этих-то башибузуков?
– Но когда вина еще не доказана, – поддержал приятеля Васильчиков, – разве можно наказывать?
– Господа хорошие, – снова развел руками Пулло с совершенно невинным видом.
– Убивать, значит, можно, а наказывать нельзя?
– И убивать без приговора не положено, – стоял на своем Милютин.
– Так на войне каждый день убивают, – напомнил Пулло.
– Без всяких резолюций. Не то, пока будете разбирать правых и виноватых, сами голов лишитесь.
Оставив офицеров недоумевать, Пулло поспешил за Граббе.
– Неугомонный народ, ваше благородие, – объяснял часовой.
– Толкуешь им: не спорь с начальством, а они опять за свое. Не признают новых порядков, бестии, хоть на кол сажай.
Милютин и Васильчиков были подавлены увиденным. Но Граббе, напротив, Внезапная пришлась по душе. Пулло свое дело знал.
– Вы насчет беглых солдат говорили, – напомнил Граббе.
– Много ли таковых дезертиров?
– Раньше мало было, – отводил глаза Пулло.
– От долгов бежали, от расправ да муштры. Сапоги пропьет, вахлак этакий, и поминай как звали. А как стал Шамиль власть забирать, так не поймешь, с чего и бегут, особенно поляки.
– Известные смутьяны, – поморщился Граббе.