Аише
Шрифт:
– Как зовут тебя? – обратился он к ней, смерив взглядом и полные бедра с темным треугольником кудряшек, и высокую грудь с большими коричневыми ареолами вокруг сосков, и круглое лицо с россыпью веснушек.
Волосы ее были крепко стянуты узлом, впрочем, как и у остальных, оставляя открытыми маленькие ушки и длинную шею. Девушка прикрыла руками грудь и смотрела исподлобья, дрожа всем телом.
– Милана! – тихо сказала она в ответ.
– Лет тебе сколько? – продолжил император, вставая с кресла и обходя ее кругом.
– Пятнадцать только минуло прошлой весной.
– Не та! – бросил Летидор стражнику, стоявшему рядом.
Тот махнул рукой другим закованным в броню людям, которые тотчас бросились к испуганной Милане, схватили ее и поволокли к незаметной двери в стене.
Остальные девушки сжались, когда взгляд императора мазнул по ним.
Следующая девица оказалась высокой и худой, с задорно торчавшими сосками, сжавшимися в горошины, упругими белыми ягодицами, длинными ногами, большими синими глазами, опушенными удивительно черными ресницами. Она глядела с вызовом, не закрываясь, стояла прямо и гордо перед ним.
– Как зовут? – бросил Летидор, не поднимаясь с кресла.
– Артена! – звонко отозвалась она и предвосхитила следующий вопрос: – Двадцать лет.
Летидор сделал движение пальцем. Девушку увели. Взгляд императора обратился к остальным. Надо будет велеть оставить их здесь. Он слыхал, в далеком-далеком государстве, за высокими горами и огромной пустыней, есть страна, в которой император владеет тысячей наложниц, которые борются за его внимание и ублажают всеми известными способами. Белый Феникс собирался жить вечно, ни одна из этих девушек, если, конечно, среди них не окажется Анастаише, не проживет с ним столько, но несколько лет он сможет наслаждаться всеми. Некоторых можно будет дарить особо отличившимся подданным, кого-то вернуть обратно, тех, кто не подойдет вовсе.
День обещал быть длинным и насыщенным.
– Приготовь Артену к вечеру в моих покоях, – бросил он помощнику, застывшему рядом, – а первую, Милану, отдай Зорану, он волен распоряжаться ею по своему усмотрению. Награду получат сегодня все…
10
Дни бежали за днями, неспешно тянулись с рассвета до заката, будто бесконечная тягомотная резина. Солнце уже вставало поздно, к девяти часам, а заходило рано – к восемнадцати. Хмурень сменился листопадом (сентябрь и октябрь – прим.авт). По утрам на землю выпадала холодная роса, местами зеленая еще трава покрывалась инеем, а маленькие лужицы тонкой, будто хрустальной, корочкой льда. Листва с деревьев давно облетела, ветви стояли голые, с редкими желтыми флажками, еще не успевшими оторваться и улететь в общий разноцветный ковер.
Дед Лукьян все чаще и чаще оставался дома, кряхтя, затапливал печь с утра, ставил большой пузатый чайник на плиту и ждал, когда тот закипит, сидя у окошка и с доброй улыбкой глядя, как суетится по хозяйству Аише.
Нога ее зажила, хотя наступать еще было больновато, потому девушка береглась и старалась не выходить часто на улицу, но все домашние обязанности взяла на себя – перетрясла матрасы и подушки, просушила их на улице в солнечные дни, перестирала тяжелые шерстяные покрывала, чтобы зимой в них не завелись насекомые, отмыла небольшую баньку, отскребла все доски добела смесью песка и мыльного корня, да в самом доме порядок навела – побелила печку, из цветных лоскутков, купленных дедом на ярмарке, сшила занавески и нарядную скатерть.
Дед оказался запасливым – за годы одинокого жития скопилось у него всякого добра в двух сундуках – и белье постельное, и одеяла, и подушки, будто для большой семьи купленные.
– Жениться хотел, – смутился он в ответ на немой вопрошающий взгляд Аише. – Одному-то век коротать тяжко. Вот и накупил всего. А потом уж подумал, какая женщина за старика-то пойдет, кому это надобно. Вот добро и осталось лежать. Тебе сейчас пригодится. Ты доставай все, пользуйся. Там вон еще шуба есть, с обоза выпала, а я подобрал, да приберег, будто знал. Еще сапоги тебе справить надо к зиме, скоро уже снег навалит, здесь у нас рано он бывает. Заметет так, что неделями будем сидеть. Эх, зимы-то тут суровые! Ну да ничего, справимся! Зайцев в лесу полно, будем силки ставить, так и проживем. Дров вот запас я мало, боюсь, как бы не замерзли мы! Стар стал, тяжело. Надо бы хворосту подсобрать, пока не навалило. Ты на лыжах-то умеешь ходить? Как снег выпадет, будем учиться!
Девушка улыбалась, слушая его болтовню. Руки ее мелькали быстро-быстро: она вязала теплые носки, выводя петельку за петелькой – напряла пряжи из шерсти, купленной на ярмарке неделю назад.
Дед ходил туда сам, обернулся за три дня, все это время Аише одна хозяйничала в лесном домике.
Рысь выздоровела, лапа срослась, только теперь большая кошка слегка прихрамывала, однако, охотиться ей это не мешало – периодически притаскивала то белок, то зайцев, что в зубах легко перенести. Дед Лукьян говорил, что она, как в полную силу войдет, может и кабана убить, и лося и человека. Пока ж молодая еще была, копила силы, да восстанавливалась после падения.
К Аише Рыська быстро привыкла. Поначалу рычала, конечно, но девушка не сдавалась. Первого зайца скормила ей частями, нарезая на кусочки, а потом большая кошка и сама справлялась, зажимая передними лапами и разрывая тушки зубами. Вставать начала спустя пару дней, а ходить, наступая на лапу, через почти полтора месяца, до того берегла конечность, поджимая ее и долго вылизывая поверх наложенного лубка. Дичилась, конечно, поначалу, порыкивала, поднимала губу и шипела – не без этого. Но Аише терпеливо ждала своего часа. Ее нога тоже зажила, почти и не беспокоила, раны на лице затянулись, превратившись в три уродливых полосы от виска к углу рта. Они расстраивали девушку, как она ни храбрилась перед дедом Лукьяном. Иногда, бывало, глянет на свое отражение в бочке с дождевой водой и ужаснется – ну кому такая страхолюдина нужна?! Наверное, это и к лучшему, император найдет свою потерянную девушку и успокоится, а Аише вернется к маме, да будет жить там, и замуж звать никто не насмелится больше.
Вздыхала, конечно, куда ж без этого.
Дед Лукьян с ярмарки мазь принес от шрамов, они стали мягче и цветом бледнее, но до конца все равно не прошли.
– Наградила ты меня, Рыська, клеймо свое поставила, – грустно шутила девушка, зарываясь пальцами в густую шерсть большой кошки.
Та урчала довольно и подставляла живот, поглядывая искоса, будто вслушиваясь в речь хозяйки.
Так и коротали время.
Снег выпал внезапно – накануне вечером еще было относительно тепло, безветренно, последние листья оторвались от веток и шуршали под ногами, а к утру обнаружилось, что дверь завалило – не открывается. Пришлось Аише брать лопату, вылезать через окно и откапывать дорожку к сараю и отхожему месту, да к бане.
Рыська сидела на поленнице, наблюдая за ней и щурясь от ослепительно яркого солнца.
– Ая! – позвал дед Лукьян, приоткрыв дверь. – Иди ка, я варенье достал, будем чай пить с малиновыми листьями.
– Иду, дедушка! – отозвалась она.
Надо бы сбегать до лесу, принести вязанки хвороста, заготовленные на днях, да оставленные до лучших времен, а то вдруг еще снег пойдет, потом не выберешься. Запасов еды должно хватить до весны при экономном расходе, а вот за дровами надо будет ходить, не обойтись, к сожалению. Дед сказал, что можно рубить у елок низко растущие ветви в крайнем случае, но Аише надеялась, что обойдется – так ей жаль было пушистых красавиц, наряженных искрящимися снежинками.