Академия Форхиллз
Шрифт:
Улыбнулась. Мысли о нём всегда приносили мне покой и радость. Сейчас он тоже нужен мне.
Быстро закрыла дверь на замочек, дёрнула ее на себя. Вот и весь уровень моего доверия к этой проклятой семейке. Когда ба вскроет оба конверта. А я уверена, что она уже читает расставленные Ви ловушки, она точно что-то заподозрит и придет сюда за другими ответами.
Открыла сумку, но потянулась не к конверту, а к нему… Маленькая неумело сшитая игрушка мальчика из рогожки. У него были криво приделанные обсидиановые пуговицы-глаза разного размера, вместо волос кусочек синей ткани, который падал ему на лицо. Вместо рта – крест, выполненный короткими стежками. Это неслучайно, ведь мой воображаемый друг никогда не говорил. Зато
Медленно раздевалась, пока заливалась вода. Я не планировала оставаться тут на ночь, так что сменной одежды с собой не брала. Но ба успокоила меня, сказав, что в особняке у меня имеется персональная гардеробная. Все, что покупали для Ви, покупали и для меня, надеясь, что я однажды вернусь в лоно семьи. От всего этого меня лишь сильнее затошнило. Целая комната вещей. Таких же вещей, какие носила моя мёртвая сестра. Авелин Теймроуз рехнулась.
Сняла с себя трусы-шортики и наконец повернулась к зеркалу, от него тут при всем желании не спрячешься, оно занимало всю стену от пола до потолка. Я лукавила, когда сказала, что мы с Ви похожи во всем. Нет. У моей сестры не было уродливых шрамов на бёдрах. Белые следы от старых ожогов покрывали сморщенную кожу от задницы до самых колен. Вечное напоминание моей неуклюжести и опрометчивости.
Мне было шесть, когда это случилось. Уже тогда я чувствовала себя взрослее и ответственнее своих сверстников. Мне хотелось во всем помогать отцу и маме. Однажды подставила к плите маленькую неустойчивую скамейку, чтобы снять бурлящую воду с огня. Всего миг. Одно неосторожное движение, скамейка качнулась, а я упала, и кипяток расплескался из кастрюли мне на ноги. От боли я мгновенно потеряла сознание, но я кричала внутри, где-то в кромешной темноте, где я оказалась заперта. Я слышала лишь свой надрывный плач, пока мир не пошёл трещинами, а черный купол над головой не начал крошиться, обнажая странное фиолетовое небо и неподвижные розовые облака. Надо мной качались голые ветви деревьев, которые просто не могли существовать в реальности. Их корни парили в воздухе, и прямо на них наливались оранжевые плоды, разноцветные листья покрывали стволы и колыхались словно сотни маленьких бабочек.
Я снова завопила от боли, и листья встрепенулись и разлетелись бабочками. А затем на мой крик пришёл Он. Не знаю его имени до сих. Я назвала его Шу, потому что это первое и единственное, что я услышала от него. Он поднес палец к губам, стянутым черной нитью, и издал короткое:
– Шшш.
У Шу были черные глаза-дыры, которые словно поглощали весь свет этого мира. Тёмно-синие волосы падали на невозмутимое лицо. Болезненно вспухшие губы как у мертвеца, из одежды драные лохмотья в заплатках. Но самым необычным было его сердце. Оно билось прямо у него под кожей, и я видела эту пульсацию и безумно хотела прикоснуться.
Шу не отпрянул. Позволил мне это сделать. И я впитывала каждое биение этого обнажённого сердца, а он в этот самый миг забирал мою боль.
Мир снова задрожал. Фиолетовое небо начало пропускать яркий свет, и он тысячами ножей резал пространство, грозя вот-вот уничтожить это странное место и забрать у меня нового друга.
Не хочу. Хочу остаться здесь. Хочу попробовать те оранжевые плоды, распугивать листья с деревьев. Хочу обрезать нити на губах у Шу и заставить его улыбаться.
– Я вернусь. Слышишь?
Он кивнул, а я очнулась в больничной палате.
– Ты так напугала нас, милая! – сказал отец, когда я открыла глаза
Давно не видела вокруг себя такой толпы. Вианор дремала рядом, положив голову на мою койку. Бабушка ругалась с мамой в коридоре и грозила лишить её родительских прав при помощи армии своих адвокатов. А я лишь спросила со слезами на глазах:
– Где мой Шу?
Когда меня выписали, первое, что я сделала это, смастерила нелепую игрушку. Каждый день я ложилась спать, обнимая того, кто забрал мою боль, и каждую ночь я переносилась в мир под фиолетовым небом. Оранжевые плоды были горько-сладкими, листья-бабочки со временем привыкли ко мне и перестали разлетаться. Сама я тоже изменилась. Моя кожа стала нежно зелёной, волосы превратились в розовые лепестки. На теле начали расти гибкие шипы. Однажды я оторвала один и потянулась им к губам Шу, чтобы перерезать наконец его нити. Но он не позволил мне. Привычно покачал головой.
– Тогда разреши хотя бы поцеловать тебя!
Эта просьба вызвала легкое недоумение в его непроницаемых глазах. Этого секундного замешательства мне хватило, чтобы коснуться своими губами его. Он тяжело сглотнул, а его неистово бьющееся сердце было красноречивее любых слов.
Нужно ли говорить, что настоящего парня у меня не было никогда. Как-то я пыталась начать отношения с довольно симпатичным одноклассником. Но когда у нас дошло до поцелуев, я осознала, что ему явно не хватает нитки, которая зашила бы ему рот. Потому что он чуть не сожрал меня, и это было отвратительно, как и его длинный язык. В жизни не чувствовала себя хуже. Рассказала об этом Шу следующей же ночью. Кажется, он посмеялся. По крайней мере его плечи характерно подрагивали. А потом он поцеловал меня, как я люблю. Поклялась в тот же миг, что в жизни больше не буду целоваться ни с кем кроме него. А он лишь потрепал меня по волосам и прижал к своему уязвимому сердцу.
Он нужен мне сейчас. Сжала в руках свою игрушку. Вот уже несколько ночей я не возвращалась в наш мир. Уверена, Шу забрал бы мою боль без остатка. Он умеет. Он был рядом, когда не стало отца. Но сейчас я не готова делиться с ним, потому что сама не понимаю, что же чувствую. Я хочу здесь и сейчас заплакать, но не могу. Поэтому я просто трусливо спрятала своего друга обратно в сумку и забралась в тёплую ванну. Нам нельзя встречаться пока. Надеюсь, он поймёт и дождётся.
Устало вытирала влажные волосы, забравшись с ногами на свежую постель. Душ не помог избавиться от всего, что случилось за день. Да что там, даже грозы с ливнем было мало. Я все ещё терзалась вопросами. Смотрела на пухлый конверт передо мной и гадала, что там, и что меня ждёт, когда я сломаю причудливую сургучную печать и открою его.
В очертаниях угадывался небольшой предмет. Флешка? Даже если так, у меня все равно сегодня нет компьютера, чтобы посмотреть. В доме наверняка найдется ноутбук, но я боюсь выходить из комнаты, мне кажется, бабушка прямо сейчас караулит за дверью и прислушивается к каждому шороху.
Откинулась на кровать и легла мокрой головой на подушку. Как я, черт возьми, вообще оказалась здесь, вдали от дома, с чокнутой родственницей под одной крышей?
Проанализировать все это было несложно. Во-первых, я родилась в необычной семье. Во-вторых, моя мама недостаточно хорошо от них всех спряталась. В-третьих, у них слишком много власти и денег. Они бы и на Луне нас достали.
И это я только начала перечислять!
В-четвертых, я теперь единственная наследница могучего рода, и на моих плечах лежит вся тяжесть и ответственность семьи, включая родовое проклятье, от которого в любой момент может остановиться и моё сердце.
А в-пятых, этот самый конверт с закрытым завещанием моей сестры. Конверт, который так жаждет получить бабушка. Чего она боится, что проходу мне давала с тех самых пор, как я вышла от нотариуса? Переживает, что вскроется, что к смерти внучки причастна она?