Академия под ударом
Шрифт:
Элиза поежилась. Хотелось надеяться, что по коридорам замка не бродят чудовища пострашнее.
— А что, их там разводят, в этом озере? — предположила Элиза. Оберон кивнул.
— Студентам надо учиться, — ответил он. — А тренировочный зал это все-таки немного не то. Русалки там мечут икру.
— А оборотни? — глухо спросила Элиза. — Как вы учите их охотиться на оборотней?
Оберон не ответил. Задумчиво посмотрел куда-то сквозь нее, протянул руку к Элизе и поправил кудрявую прядь, мягко пробежавшись кончиками пальцев по уху. Прикосновение заставило Элизу замереть, как
Она только сейчас поняла, что давно наступил вечер, что за окном царит непроглядный мрак, и изящная лампа под потолком озаряет комнату теплым золотым светом. Откуда-то издалека доносился гитарный перезвон, веселые голоса — студенты отмечали свой приезд в академию.
Элизе казалось, что она больше не сможет ни заговорить, ни вздохнуть.
— Убить оборотня — это примерно то же, что убить человека, — негромко произнес Оберон. — Пойдемте спать, Элиза. У нас был долгий день.
Под вечер коридоры академии опустели. Быстрым шагом двигаясь в сторону своих апартаментов, Оберон слышал, как отовсюду доносятся веселые голоса студентов. Ребята сидели в комнатах, играли на гитарах, заливисто хохотали — провожали лето. Завтра первый день нового учебного года.
— Здесь красиво, — завороженно промолвила Элиза, глядя, как колонны убегают вверх и раскрываются там кронами и листвой каменной резьбы. По мраморным ветвям пробегали огоньки, и одна из каменных птиц вдруг развернула крылья и уронила перо, рассыпавшееся пригоршней искр. Мраморные цветы дрогнули и раскрыли бутоны, озарив коридор золотистым светом — Элизе казалось, будто она идет в таинственном саду.
— Да, красиво, — согласился Оберон. — Это придумал Велинд, основатель академии. Он построил замок.
Они подошли к дверям, и Оберон провел ладонью над ручкой, снимая личное заклинание. Комнаты скрывались в мягком сиреневом сумраке; войдя, Оберон похлопал в ладоши, и сразу же стало светлее.
Он скучал. За лето в комнатах ничего не изменилось, и Оберон подумал, что наконец-то вернулся домой. Вот просторная гостиная, обставленная в старинном, несколько угрюмом духе, но здесь уютно, словно в родительском доме. Вот двери в кабинет и в спальню. А вот и их чемоданы — уже пустые, разобранные. Домовые разложили вещи по шкафам. Пайпер с веселым писком пробежал по гостиной и свернулся клубочком возле камина: выбрал себе место.
Теперь комнаты декана в самом деле напоминали дом его родителей. И та собака, которая лежала у камина много лет назад, была похожа на квиссоле Элизы.
— У вас тут очень уютно, — с улыбкой заметила Элиза, и Оберон улыбнулся в ответ.
— Там наша спальня, — сказал он, и улыбка Элизы не погасла, но сделалась будто бы тише, словно Оберон напомнил о чем-то болезненном, а Элиза скрыла свои подлинные чувства, как и положено барышне из приличной семьи. — Я приказал домовым поставить диван для вас. Вам будет вполне удобно.
Он подумал, что ведет себя, как идиот. Если девушка нравится, то надо этим пользоваться, с учетом того, что она не сможет убежать. Она, в конце концов, обязана ему честью и жизнью.
Какой-нибудь светский мерзавец давно бы воспользовался
Какие отдельные диваны? Ну-ка быстро под бок своему спасителю и защитнику, и не заставляй его ждать!
— А, — кивнула Элиза и вдруг сказала: — Я вам очень благодарна, Оберон.
Он улыбнулся вновь. Когда улыбаешься, то и жить становится немного легче. Иногда Оберону казалось, что улыбка приросла к его лицу, меняются лишь ее оттенки. Все зависит от обстоятельств, говоришь ли ты с девушкой или вырываешь клыки у болотницы.
— Это за что же? — поинтересовался он. Элиза замялась, комкая в руке кружевной платок.
— За то, что велели поставить диван, — ответила она. — И за то, что не торопите события.
Издалека долетел гитарный перезвон и обрывок народной песни, которую никогда не исполняют трезвыми и при дамах. Студенческое веселье было в полном разгаре, и Оберон надеялся, что дело не дойдет до драк и битья окон. Он слишком устал сегодня, чтобы с этим разбираться.
— Я сейчас просто повторю, что не использую чужую беду в своих целях, — ответил Оберон. — И не беру женщин против их воли. Хотя в свете это редкость, увы.
Элиза понимающе кивнула. В романах, которые читают восторженные девицы по всей стране, дела обстоят иначе. Там герой хватает героиню за волосы и присваивает по праву сильного. Что она при этом чувствует? Ничего, кроме счастливого трепета — а если чувства другие, то эта девушка неправильная, и несите новую.
А если главный герой рохля и мямля, то обязательно найдется тот, кто его обойдет.
Анри, допустим. Светский эльф, который так пронизывающе смотрел сегодня на Элизу, словно вдруг взял и забыл о своих пробирках и зельях. Щеголь, который подошел к ней ближе, чем позволяли приличия. Оберон поймал себя на том, что начинает злиться.
— Вы мне нравитесь, Элиза, — признался Оберон. — И я слишком дорожу вами, чтобы применять силу в этих странных отношениях.
— Дорожите? — удивленно переспросила Элиза. — Впрочем, да. Триста тысяч золотых крон. Вы очень щедро за меня заплатили.
Оберон выразительно завел глаза.
— Иногда мне кажется, что у женщин есть какой-то врожденный дар злить мужчин, — заметил он. — А у мужчин — привязываться к тем, кого они спасают.
На щеках Элизы появился румянец. Острый взгляд из-под пушистых ресниц уколол Оберона.
— Я знаю, — ответила она. — И благодарна вам за то, что вы меня не торопите. Это… — Элиза замялась, подбирая слова. — Это непривычно. И это очень правильно. А вообще я иногда говорю, не думая, так что простите меня за это. Меньше всего я хочу обидеть своего единственного друга.
В эту минуту она была настолько милой и трогательной, что улыбка Оберона сделалась еще шире.
— Прощаю, — ответил он. — Давайте отдыхать.
Те тридцать шагов, что сейчас лежали между ними, позволили им спокойно переодеться ко сну. Забрав пижаму, Оберон пропустил Элизу в спальню и услышал, как негромко шелестит одежда. Домовые поставили аккуратный диван так, что он отлично вписывался в обстановку — Оберон старательно думал о пустяках, чтобы не думать об Элизе.