Академия под ударом

Петровичева Лариса

— Многовато… — вздохнула она, и декан факультета зельеварения ободряюще улыбнулась:

— Ничего, теперь дело пойдет на лад. Видите эти шарики? — она указала на прикроватный столик, и Элиза, с трудом повернув голову, увидела серебряный подносик, на котором лежала груда шариков в белой обсыпке, похожих на кокосовые конфеты. От них и пахло чем-то конфетным, сладким, и этот запах воскрешал воспоминания: неясные, но хорошие, из далекого детства. — Их обязательно нужно съесть в течение этого дня, иначе магическое поле академии начнет вас отторгать.

Ничем хорошим это не кончится, сами понимаете.

— Как… принца Жоана? — прошептала Элиза, и госпожа Летиция кивнула.

— Это разные процессы, но принцип похож, — ответила она.

Элиза попробовала шевельнуться, но руки сразу же налились такой густой тяжестью, что она без сил обмякла на кровати.

— Не знаю, как буду их есть, — призналась Элиза, и по тонким губам госпожи Летиции скользнула понимающая улыбка.

— Все будет хорошо, вы справитесь, — уверенно сказала она. Элиза посмотрела по сторонам, прислушалась и спросила:

— А Оберон? С ним все хорошо?

Госпожа Летиция кивнула.

— Он сейчас в ректорате, о чем-то приватно говорит с Акимой. А до этого вместе с невыносимым Анри пытался учить меня, как приготовить лекарства для вас.

Должно быть, Оберона не ждет ничего хорошего. Он декан факультета, который готовит борцов с чудовищами. Он лучше всех знает, как сражаться с темными силами, он успел доказать свою непримиримость в этой борьбе — и он привел в академию оборотня. Он готов был жениться на той, которая превратилась в лисицу.

Элиза вспомнила круглое лицо полной луны, мелодию земли и жизни, согласный хор всего, что наполняло этот мир, и поняла, что до конца дней своих будет жалеть о том, что отказалась от этого чуда. Будет жалеть — но никогда не согласится вернуться к нему.

Там, за гранью невыносимого счастья, лежала лишь такая же невыносимая боль, сплетенная с безумием.

Что теперь будет с Обероном? Что теперь будет с ней?

— Госпожа Летиция, — почему-то Элиза не сомневалась в том, что с этой женщиной можно говорить искренне и ничего не бояться, — у Оберона не будет сложностей из-за меня?

Госпожа Летиция вздохнула, отставила стакан и взяла поднос с белыми шариками.

— Вы не сделали ничего, что каралось бы законом, — ответила она и, взяв один из шариков, поднесла его к губам Элизы. На вкус шарик был похож на виноград и рассыпался во рту мелкими каплями. Голова прояснилась, словно прошло опьянение. — Да, оборотней положено убивать, но не за то, что они оборотни.

— Первое убийство в день первого обращения… — проговорила Элиза. — Вернее, в ночь. Кажется, Оберон говорил об этом с Марком.

Госпожа Летиция кивнула.

— Совершенно верно. Оборотней убивают именно поэтому. Потому что они становятся безумными мясниками. Но вы-то не из таких.

Элиза услышала хриплый стон и поняла, что это она так смеется. На мгновение ей сделалось невыносимо жутко, но потом страх отступил.

— Я убила зайца в лесу, — призналась Элиза. Госпожа Летиция махнула рукой.

— Я тоже убивала

зайцев, — сказала она. — В детстве отец брал меня на охоту, мы жили на краю Залесских гребней. Я тоже убивала зайцев, однажды подстрелила лису, — госпожа Летиция осеклась, вспомнив, в какое именно животное оборачивалась Элиза.

— Я не хочу оборачиваться, — выдохнула Элиза. — Никогда.

Госпожа Летиция ободряюще погладила ее по плечу. Только сейчас Элиза поняла, что с нее успели смыть ту грязь, что налипла в лесу, и переодели в чистую сорочку. От этого невольно становилось легче.

— Вот и замечательно. А ваши отношения с Обероном… ну что ж, знаете, как говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. Курьез, в определенном смысле анекдот — но не то, за что снимают чины и головы.

«Как же это хорошо», — подумала Элиза и вновь скользнула во тьму — но на этот раз теплую, сонную и совсем не страшную.

— Это, я думаю, как раз тот случай, о котором никто не должен узнать.

Акима выглядел так, словно ничего особенного не произошло. Он бродил по кабинету с чашкой крепчайшего чая в руке и был похож на этакого доброго дедушку, который уже знает, как выручить глупого внука, угодившего в не менее глупую ситуацию.

— Как о нем не узнают? — Оберон угрюмо заглянул в чайную тьму в своей чашке и подумал, что это утро полностью выпило из него все силы. Сейчас он готов был вытянуться прямо на полу ректорского кабинета и заснуть дней на пять. — Мы принесли Элизу утром, когда и студенты, и преподаватели уже проснулись. Все видели, что с ней случилось, все поняли, что она оборотень.

Акима сделал глоток, прикрыл глаза и поцокал языком.

— Я имел в виду, что никто за пределами академии не должен об этом узнать, — уточнил он. — В конце концов, ничего сверхъестественного не произошло. Да, ваша невеста оборотень. Ну и что? Она кого-то успела убить за то время, пока была лисицей?

— Нет, — ответил Оберон. — Напугала нашего домового и задавила зайца в лесу. Все.

Когда он оставил Элизу на попечение госпожи Летиции, та еще не пришла в себя, но Оберон знал: все должно наладиться. Декан факультета зельеварения знала толк в лекарствах и обещала поставить Элизу на ноги уже к завтрашнему дню. Выходя из спальни, Оберон оглянулся и посмотрел на Элизу — она лежала в его кровати, бледная и холодная, и те магические силы, что схлестнулись над ней за последние часы, наполняли ее звенящей тьмой.

Он все бы отдал за то, чтобы Элиза открыла глаза и посмотрела на него прежним взглядом. Чтобы мутный испуг, который он увидел в ней в лесу, ушел и никогда бы не вернулся.

Она выживет. Она снова станет прежней Элизой. Оберону хотелось в это верить, но что-то ему мешало. Как раньше, уже не будет. Ночь осеннего полнолуния разделила их жизни на «до» и «после».

Осталось решить, что с этим делать.

Госпожа Летиция поймала его взгляд и, кивнув на поднос с шариками целебного медзенго, сказала: