Аккорды кукол

Трапезников Александр

– Ты что-то сказал?
– спросила Галя.

– Надо нам навестить Свету, ту, в больнице. Потом.

– Конечно, - согласилась Галя.
– Она мне нравится.

– Мне тоже, - усмехнулся Гера.
– Слишком правильная.

И она опять не смогла понять, говорит ли он серьезно, или шутит, или у него что-то совсем иное на уме. И не могла понять себя: почему идет рядом с ним, и куда, и что их ждет? Любит она его или нет? Кто он: прекрасный принц или тролль, демон? Единственное, в чем она сейчас была уверен - это не мальчик, вроде других её сверстников. Он старше их всех. А может быть, он и сам

не знает, в кого превратился...

– У меня квартира сгорела, - как-то равнодушно произнес Гера.
– Вот такие дела.

– Значит, мы идем на пепелище?
– также спокойно спросила Галя.

– Почти угадала, - отозвался он, сдвинув брови.

6

– Я тебя отпущу, Корж, - уже утром, после долгого разговора, сказал подполковник Рзоев.
– Не тот ты человек, чтобы тебя держать в камере. Да и не за что. Ты и сам пострадал. Я, конечно, ни одному твоему слову не верю, про мальчишку этого... Списываю на ушиб мозга. Не хочешь говорить правду не надо, меня ваши разборки не касаются. И начальству моему до фени. Зафиксируем как драку бомжей на котловане. Мало ли кого там пришили.

– Ага, - согласился Корж.
– До того обгорел, что стал лицом кавказской национальности.

– Ты это поосторожней! Я с тобой не в бирюльки играю.

– А ты со мной вообще не играй. Я тебе не шестерка. Не отпустишь меня и без тебя вытащат. Еще сам пойдешь камеру открывать. Не гони пургу, говори, чего надо?

– Клементьев!
– заорал Рзоев. Южная кровь бросилась в голову, ему захотелось отвести Коржа обратно и поработать над ним с полчасика, выбить гонор, но, когда появился сержант, подполковник остыл и передумал. Принеси чего-нибудь горло промочить. И два стакана... Значит, так. Оставишь штуку, чтобы я не возбуждал никакого дела. Это первое. Второе. Вижу, копытами бьешь, чтобы с этим мальчишкой встретиться?

– Хочу посмотреть, что у пацана внутри, - усмехнулся Корж.
– Какие там колесики крутятся.

– Не ты один этого хочешь. Он многим успел насолить, если, конечно, это один и тот же.
– Рзоев вытащил из папки лист бумаги.
– Вот, например, заявление от гражданки... Ползухиной Маргариты Ивановны. Записано с её слов, подругой, поскольку сама Ползухина, х-мм, окривела. Второй глаз тоже еле видит. Вся морда изуродована. Сейчас в больнице, кожу пересаживают и нос лепят. Ничего, будет как куколка с кладбища. Так тут сказано, что некий Герасим Диналов нанес физический ущерб её роже посредством использования сиамской кошки. Идиоты!
– Подполковник швырнул лист на стол, тот плавно перелетел через него и опустился на пол.

Вошел Клементьев, неся стаканы, закуску и конфискованную водку. Наступил сапогом на заявление и молча удалился.

– Это он и есть, - уверенно сказал Корж.

– Ну и ночка выпала, - проворчал Рзоев, разливая из бутылки. Выпили не чокаясь.
– Идем дальше. Симеона ты, конечно, знаешь?

– Ну?

– Подвесили на чердаке.

– Хрен с ним.

– Оно понятно. Да что-то тут не то.

– Пацан?

Рзоев не ответил, продолжая улыбаться: ему даже нравилось думать, что Гера может быть причастен и к этому преступлению. Такие юнцы ему встречались, но не здесь, среди этих трусливых русских, а там, на его родине, где растут настоящие мужчины, джигиты, горные орлы. Хотя в

поступках Диналова было что-то уж совсем запредельное, даже по его меркам.

– Ночью у этого паренька квартира сгорела, - продолжал он.
– Мать в дыму задохнулась, отчим с балкона сиганул, уже не хрюкает, не жалко.

– Это он поджег, Герка!
– сказал Корж.
– Ты слушай, что говорю: он. Я знаю, он их всегда ненавидел, из-за отца. Потому что до петли довели. Он, больше некому.

– За отца отомстить - святое дело, - согласился Рзоев, разливая дальше. Хотя позади была бессонная ночь, но они не пьянели, только наливались краской.
– За отца я сам соседа убил. Мне это понятно. Но мать?..

– Шлюха она была, а не мать ему, - сказал Корж.
– Я знаю, слышал. Я теперь думаю, что и магазин он подломил.

– А ты откуда знаешь?

– Земля слухами полна. Так и скажи Магомету.

– Я сам знаю, что ему говорить, а чего нет!
– рявкнул подполковник.

Оба они теперь наливались не только краской, но и какой-то тупой яростью, хотя ярость эта была разного свойства. Оба думали о Гере, но если Корж мечтал добраться до горла этого пацана, то Рзоев, напротив, все больше поднимал того в своих глазах. Они как бы поменялись местами: интересы милиции сейчас в гораздо большей степени представлял Корж, чем подполковник Рзоев.

– Его изловить надо!
– почти проскулил Корж, опрокидывая стакан.
– Че ты сидишь не шевелишься? Ладно, сам поймаю.

– Еще один охотник выискался!
– отмахнулся Рзоев.
– Много вас на одного парня. Если так, то его по правде не в колонию, а в "Артек" надо, чтобы отдохнул как следует. Чую, пацан с задатками. Его бы в горный аул, да учителей приставить, а вырастет - никто с ним не справится. Земли покорять будет!

Рзоев так размечтался, что уже не видел собеседника, а тот, глядя на него с изумлением, постучал пальцем по лбу.

– Ну совсем, азер, спятил, - пробормотал Корж.

7

В мастерскую, криво усмехаясь, вполз низенький и пузатый, с лицом как печеное яблоко. За ним протиснулся второй, здоровый, похожий на тяжелоатлета.

– Яков, - представился Снежане низенький.
– Федора можете называть по-всякому, ему все равно. Лишь бы платили вовремя.
– Он выжидающе поглядел на Драгурова. Поскольку тот молчал, пришлось напомнить: - Неужто вы отнеслись к нашему прошлому визиту настолько легкомысленно? А ведь наступила пора собирать камни - так кажется, у Экклезиаста? Мы же с вами интеллигентные люди, дорогой мой, вот вы и девушку культурненько принимаете, небось стишки читаете, а с нами-то пошто так? Будто мы хазары какие. Даже не улыбнетесь.

Он продолжал молоть ерунду и кривляться, но вострые глазки рыскали по мастерской. Федор стоял молча, подперев стенку и сложив на груди могучие руки. Только позевывал.

– Разве сегодня?
– спросил Драгуров.
– Прошло-то всего ничего...

– А как же? А как же!
– чуть не завопил Яков.
– Милый мой, ну как же так можно, мне, ей-богу, стыдно за вас. Ах, эти чудаки с сахарными головками, ничего-то они не помнят. Обидно. Грустно. Больно. Но... готов простить. Готов принять извинения и мытарить дальше, но... когда расплатитесь. Давай, давай, пошевеливайся!
– уже грубо добавил он. Некогда нам.