Аккорды кукол
Шрифт:
Что говорить! Познай причины, загляни в исток - и направишь русло. Дирижер умер с бокалом шампанского в руке, не успев сказать тост, а пляска теней вокруг меня продолжалась, словно все они танцевали на костях предков... Полетели новые хозяева и новые головы - курчавые, лысые, седые, соломенные, стриженные бобриком, в кепках, шляпах, ермолках, тюбетейках и париках. Все они хотели стать богами, а превратились в конечном счете в ничто. Как и этот командарм-прапорщик, хвалившийся дружбой с Хозяином, но забитый на моих глазах, харкающий зубами и кровью, с пробитой молотком головой и засунутой в зад ножкой от табуретки. Кто был ничем - тот станет всем, так кажется, он любил попевать, играя на аккордеоне? Его молодая жена, редкая шлюха, тотчас же выскочила за дипломата в надежде укатить за границу. Она водила дружбу с Даной, а спала со всеми, включая Велемира, один раз использовала и меня, натирая промежность. Не брезговала догом дипломата, рассыльным, приносящим почту, прислугой обоего пола. Настоящая патологическая стерва. В конце концов её заклинило с догом, их вынесли на носилках, укрыв простыней, а дипломат вечером пустил себе пулю в лоб.
Велемир очень долго смеялся, обсуждая эту историю с моим новым хозяином - красным попом-обновленцем. Расстрига был готов продать душу кому угодно, лишь бы побольше вина и мальчиков... Глядя на меня, твердил: "Жаль, что он не из костей и мяса!" Так и хотелось пустить ему стрелу в глаз, но поп не знал, как заводится механизм. Никто не знал. Сдох за столом, подавившись куском говядины, и стал протухать прямо на глазах. Потому что стояла невыносимая жара... Рабочий и колхозница, пришедшие ему на смену, выбились из простого народа, но быстренько ожирели и душой, и телом. Капелька бронзы разъедает любую плоть. Так и стоят сейчас где-то на улицах Москвы, закусив удила от страха за содеянное. И если присмотритесь, увидите у одного из них на спине мой знак..."
8
– Света, что с тобой? Тебе плохо?
– спрашивал он, поддерживая её за плечи и пытаясь заглянуть в глаза, но зрачки у неё вращались как на шарнирчиках у куклы, голова тоже свешивалась, точно тряпичная, набитая ватой. Гера беспомощно оглянулся. Только что они сидели и разговаривали - и вдруг! Обморок, что ли? Он положил девочку на скамейку и стал дуть в лицо.
– Ну очнись же, - повторял он, может быть, впервые испугавшись по-настоящему. Ударил по щекам. Один раз, второй.
Наконец Света открыла рот, глубоко вздохнула. Взгляд стал осмысленным. Она села и начала растирать ладонями виски. Гера поднял упавшую книгу, положил рядом на скамейку.
– И часто это с тобой бывает?
– спросил он, пытаясь скрыть тревогу.
– Почти каждый день, - призналась она.
– После того как меня стукнули... Врачи говорят - пройдет.
– А тут ещё я со своими рассказами!
– нахмурился Герасим.
– Ты... это... не верь, что я тут тебе наболтал. Просто врал со скуки. И Филипп Матвеевич здоров-живехонек, и квартира не сгорела, и все прочее. Пойдем, я тебя провожу в палату.
– Не надо, посидим еще, - слабым голосом возразила Света.
– Почему ты пришел именно ко мне?
– Потому что ты... светлая, - после некоторой паузы ответил Гера. Вокруг все темное или серое, а у тебя - другой цвет. Я чувствую. Ты, наверное, и в Бога веришь?
– Верю, - сказала она.
– И когда я поправлюсь, мы пойдем в церковь. Обещаешь?
– Не знаю. Как честный пионер не имею права.
– Не дурачься. И все, что ты мне рассказал, повторишь там, священнику.
– А это ещё зачем?
– Так надо, не спорь. Это называется - исповедь, покаяние. Ты смоешь с себя всю грязь и станешь лучше. Сам почувствуешь такую легкость, будто выросли крылья. И на весь мир вокруг будешь смотреть иначе. С любовью. К тебе придет очищение. Ты даже не представляешь, до какой степени ты изменишься. Все бесы из тебя вылетят, бесы, которые пытаются крутить каждого. Прельщают. И меня тоже, ты не думай! Но надо с ними бороться и гнать от себя, из своих мыслей. Самое слабое у нас - это мысли, в них легче всего влезть. Вот они и стараются. Я тебе не могу помочь, только подсказать, направить, куда надо идти. У тебя сейчас два пути, вот и ступай за мной. Иначе совсем пропадешь. Куда ты смотришь? Ты меня не слушаешь?
– Слушаю, - усмехнулся он.
– Конечно, пойдем в церковь. Только сейчас мне надо уйти. Тут один гад подбирается и думает, что я его не вижу.
Гера быстро вскочил и отпрыгнул в сторону - из кустов вылетел Евстафьев с занесенной над головой палкой. Палка со свистом опустилась на то место, где только что сидел мальчик.
– Не попал!
– закричал Гера.
– Промазал! А ну, попробуй еще!
Евстафьев размахивал палкой, пытаясь достать Геру, а тот нарочно бегал вокруг него и возле скамейки, смеясь и дурачась. Гнилой бил направо и налево, но достать верткого мальчишку не мог.
– Прекратите!
– закричала Света.
– Давай, давай! Еще раз! Промахнулся!
– подзуживал Гера, ловко ускользая и хохоча во все горло.
– Эх ты!
– Он успел пнуть Евстафьева в зад и отскочить в сторону.
– Убью, гадина! Убью!
– ревел Гнилой, уже не разбирая вокруг ничего. Пришибу! Забью! Башку снесу!
– Давай сноси!
– заливался Гера.
– Что же ты? Да куда тебе!
Перед глазами Евстафьева стояла кровавая пелена. Прыгавший вокруг него чертенок казался неуловимым, недосягаемым до его палки. Еще немного, и он вообще заскочит ему на шею и начнет рвать волосы.
– Вот тебе! Вот!
– орал Евстафьев. Палка рассекала воздух, но наконец зацепила за что-то.
– Ага!
– торжествующе завопил он.
– Попал!
Гнилому и в самом деле почудилось, что он задел мальчишку по спине, потому что тот споткнулся. Не дожидаясь, когда он вновь начнет прыгать, Евстафьев с силой ударил его палкой по голове. Лицо окрасилось кровью, руки взметнулись вверх. Тело упало на землю, и мужчина продолжал бить, теперь уже ногами.
– Стой!
– заорал кто-то позади него и толкнул в спину.
Гнилой обернулся и выронил палку. В двух шагах от него стоял Гера, целый и невредимый. Гнилой попятился назад, не отрывая взгляд от земли. Там лежала Света, похожая на разбитую фарфоровую куклу, из которой течет кровь. Евстафьев дико закричал, воздев кулаки к небу.
Глава тринадцатая
1
Пока Снежана спала, свернувшись на диване клубочком, Драгуров нашел в кладовке все необходимые инструменты и ушел в соседнюю комнату. Сбросил со стола все лишнее и вновь начал разбирать металлическую куклу, на сей раз проверяя и простукивая каждую клеточку "тела". Работа продвигалась скоро, поскольку ему уже был знаком механизм игрушки. Владислав отделил мальчика от постамента, разомкнул соединяющие пружины и стальные нити, вывинтил отрубленную голову, снял с ноги змейку, положил отдельно колчан со стрелами, лук, лютню... Само туловище также развинчивалось пополам. С внутренним механизмом пришлось повозиться подольше, тут нужна была ювелирная работа, некоторые детали были настолько тонки, что Драгуров опасался повредить их пинцетом или отверткой. К сожалению, инструменты брата не совсем подходили к подобному занятию, а свои он оставил в мастерской. Приходилось медленно, шаг за шагом, порой наугад, продвигаться вперед. На столе горели две лампы - одна сверху, другую он приспособил сбоку, а шторы были плотно задвинуты, и он вдруг подумал, что так, должно быть, бывает, когда одновременно светят и луна, и солнце. А сам он похож на мага-алхимика, творящего колдовское действо над человеческим телом.
Драгуров отмахнулся от этой неприятной мысли и, поискав в ящике стола сигареты, впервые за многие годы закурил. Ему было приятно затягиваться дымом, возвращаясь к старому пороку. Так бывает всегда, когда ты думаешь, будто что-то похоронил окончательно, а оно подстерегает тебя за дверью. И когда кто-то кашлянул сзади, он вздрогнул.
– Ты так тихо... подошла, - произнес Владислав и умолк. Он хотел сказать "подкралась".
– Мне послышалось, кто-то плачет, - ответила Снежана, положив ладони ему на плечи.