Аккорды кукол

Трапезников Александр

Владислав ещё долго рассуждал, развивая свою мысль, пока не увидел в зеркальце, что Снежана давно спит. Он усмехнулся этой здоровой реакции на его философские изыски. И замолчал, чувствуя, что и сам смертельно устал после бессонной ночи и всех этих передряг.

– Приехали, - сообщил он, когда машина подкатила к нужному дому.

Драгуров вытащил из багажника сумку и помог девушке выбраться.

Они поднялись на второй этаж.

– Двухкомнатная квартира, все удобства, - сказал Владислав, отпирая дверь.
– Хочешь сразу принять душ?

– Потом, потом, - пробормотала Снежана.

Драгуров пошел в ванную и включил воду,

а когда вернулся, увидел, что девушка уже спит на диване, сняв только плащ и туфли. Он тихо сел рядом и осторожно погладил её по волосам.

6

К двенадцати часам дня на студию приехала Карина - её уже поджидал Алексей, чтобы кто-нибудь не перехватил и не начал агитировать за Клеточкина. Найдя укромное местечко за декорациями, он коротко объяснил суть происходящего. Не рассказав, правда, о предложении продюсера. Не хотелось торопить события.

– Значит, либо триллер, либо мелодрама, - подытожила Карина.
– В принципе, твой сценарий можно повернуть и так, и этак, было бы желание.

– По-моему, у Клеточкина вообще иссякло всякое желание снимать картину, - отозвался Алексей.
– Уперся, как козерог в камень. Кончится тем, что фильм вовсе прикроют. Ты бы с ним поговорила, чтобы не артачился.

– Он меня не послушает.

– И то верно. Его сейчас никто не убедит.

Они помолчали, глядя друг на друга. Потом Алексей притянул её за шею и поцеловал. Карина жарко прильнула к нему, а спустя некоторое время рядом раздался насмешливый голос:

– Быстро же вы, черт подери, спелись! Ну, он - понятно, а ты, матушка?
– Коля Клеточкин раскачивался на пятках, сунув руки в карманы широченных брюк.
– Я сейчас разговаривал с Ермиловым, - продолжал он хмуро, - и они готовы свернуть весь проект, лишь бы меня выжить. Ну не идиоты? Кто лучше меня может поставить этот фильм? Если только выпишут Спилберга.

– Я знаю о твоих проблемах, - сказала Карина.

– Ну и?

– Попробуй их обмануть, схитри. Согласись на триллер, а делай по-своему. В конце концов, все будет зависеть от внутренней интонации. И монтажа. Сколько примеров, когда задумывалось одно, а получалось совсем другое. Они ещё тебе спасибо скажут. Когда получишь "Оскара".

Режиссер задумался, не прекращая раскачиваться. Он выглядел до того багровым, что, казалось, ещё немного - и лопнет, брызнув на них инсультной кровью.

– Ты, матушка, не глупа, - ответил наконец он.
– Только кончайте обниматься. Не мое это дело, но где-нибудь в другом месте. Через полчаса у нас будет маленькое производственное собрание. Юра Любомудров собирает подписи под петицией. В мою защиту. Вы как?

– Не глядя, - сказал Колычев.
– О чем речь.

– И ты ещё спрашиваешь!
– подтвердила Карина.

Клеточкин, довольно фыркнув, пошел сквозь декорации, что-то сбивая и роняя на своем пути.

– Как кабан в зарослях, - усмехнулся Алексей.
– Жаль.

– Ты о чем?
– спросила Карина.

– Конченый человек, - объяснил он.
– Я знаю, что произойдет завтра.

– Что же?
– Карина вдруг испугалась его взгляда, почти ледяного, замораживающего, черного, как беззвездная пустота неба.

– Его вышвырнут, как надувную куклу. Выпустят воздух, сдуют и положат вместо половика на улице.

– Что ты такое говоришь?

– Но пока с ним будут судиться-рядиться, съемки заморозятся. Павильон и аппаратуру передадут другой группе, временно, актеров распустят. Любомудров пойдет подрабатывать в кинохронику,

девица-помреж станет с тоски нюхать кокаин и бегать за Клеточкиным, поджидая его возле клозета. И в конце концов своего добьется: вытеснит жену Коли с насиженного места, но это будет уже другая история, которая мне не интересна. А начать фильм заново, через полгода, даже если мне посулят золотые горы, будет очень сложно. Кто знает, какие у меня тогда будут планы?

– Почему тебе надо будет начинать заново?
– недоумевая, спросила Карина.

– Ну а кому же еще?
– холодно ответил он.

7

"...Довольно скучно путешествовать в пломбированном ящике, не зная, куда и зачем тебя везут по железной дороге. Но время - фикция, спасательный круг для глупцов, барахтающихся в океане, их жизнь настолько конкретна, что бессмысленно лишать её последних символик...

Лишь много позже, по ненавистному колокольному звону, я узнал, что вновь прибыл в Москву. Она стала для меня не конечным пунктом, а всего лишь промежуточной станцией, но пребывание здесь затянулось на несколько лет. И вовсе не по стечению обстоятельств, а исходя из продуманного плана. Те люди, что привезли меня сюда - мужчина и женщина, которые называли себя Дана и Велемир, - будто растворились в толпе, оставив в подарок своим кремлевским друзьям, супружеской паре, занимавшей слишком высокое положение, чтобы это могло оказаться случайным совпадением. Но сами постоянно находились где-то рядом, словно прячась за декорациями. Связь с ними и холодное дыхание их я уже привык ощущать как бы сквозь толщу стен и расстояние. Я понимал, что должен пройти через различные человеческие слои, нанизывая их на выпущенную из лука стрелу. Вся жизненная информация из людского материала впитывалась в меня, словно вода в губку, выдавливалась и поглощалась. Уже одно это стоило того, чтобы воздать мастеру Бергеру по его заслугам... А ведь где-то существовал ещё и Герман, мой брат во плоти! Впрочем, черт с ним, не о нем речь.

К наркомпромовской чете приходило много гостей, один раз даже сам Хозяин, о котором они постоянно шептались и тайно ненавидели; в другой раз на всеобщее обозрение выставили заспиртованную в сосуде голову последнего Удерживающего, как знак хаоса и разрушения, что вызвало презрительные насмешки и ликование. Собственно говоря, баварские мессы Хаусфишера, патронируемые тайными обществами "Вриль" и "Туле", мало чем отличались от тутошних. Уроборос, кусающий свой хвост, незримо присутствовал и здесь. Вдохновляемый безумными идеями и алчущий крови.

Кровь лилась всюду, но вдалеке от стен этого дома. Пока гости не стали собираться все реже и реже, напуганные исчезновениями. Исчезла и наркомпросовская чета, растворившись в пыль, а хоромы перешли следующим по очереди, но далеко не крайним в этом бесконечном ряду рвущихся к вершине... Как-то раз подвыпивший дирижер оркестра унес меня в другой дом - на Набережной, где в богемной среде нищих духом показалось ещё гаже и истеричнее. Голые актрисы, слоняющиеся по утрам из комнаты в комнату, придворные певцы и поэты, инженеры человеческих душ с голодным блеском в глазницах, не понимающие ни единого винтика в людских механизмах, воровато-наглая прислуга, вроде самих хозяев. Вся эта подлая мразь, величающая себя элитой, спустя полчаса проявляла свое нутро и превращалась даже не в соль, а в грязный песок, утекающий сквозь пальцы. Странно, но и здесь я ощущал своих наблюдателей - Дану и Велемира, а один раз они даже в открытую зашли к дирижеру на "огонек"...