Аксенов
Шрифт:
А письма все шли и шли, формируя в редакционном портфеле уже третью подборку читательских откликов на отрывок из новой книги Василия Аксенова.
…Сам я отбывал срок, был хулиганом, но никогда даже в душе не поливал грязью ни Советскую власть, ни кого-либо. Не знаю, получилось или нет, написал что-то вроде стишка, но это от сердца.
…Чужим вы голосом запели.
Да, видно, платят хорошо
За эти бесовские трели,
Коль так скрипит у вас перо.
Вы смели написать от поколенья,
Мертвец уже для всех.
И нету вам от нас прощенья.
Профессор, ваш отрывок — просто смех.
Знаю, что неграмотно и грубо, зато честно.
А вам, уважаемая редакция, пожелаю одно: почаще помещать такие вот отрывки горе-писателей из-за рубежа.
Сергей С., Новокузнецк
…Неужели не переживает Аксенов-87 страшных минут, часов, дней и лет одиночества? Неужто он и впрямь стал заурядным «штатником»? Мне, человеку того же поколения, что и Аксенов, становится не по себе от мысли, что он согласился — сам решился на это! — писать (за деньги, только за деньги!) что угодно — о Штатах, что угодно — о Родине.
И. Горелов, доктор филологических наук, профессор Саратовского университета
Глава четырнадцатая «Вы ведь, Аксенов, советский человек?»
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ:Мы уже говорили о его органике, о его происхождении и пришли к выводу, что Василий Павлович — универсальный советский человек. Помнишь это, да?
ЕВГЕНИЙ ПОПОВ:Помню, я все прекрасно помню. Почти все.
А.К.:Что он одновременно и элита, и простонародье, и провинциал, и столичный пижон. Аксенов — универсальный советский человек, поэтому имеет право и может органичнописать о любом советском человеке. Вот. А сегодня мы должны поговорить о нем как о советском человеке по отношению к советской жизни. По отношению к советской власти, советскому устройству, советскому обществу. К какой категории советских людей он принадлежал, был ли он человеком подлинно советским, антисоветским или внесоветским. Он борец был или не борец? Повлияла ли на него как на человека советская власть? Деформировала ли она его личность? То есть у нас был такой… как бы физиологический очерк происхождения Аксенова, а сегодня разговор у нас будет строгий, идеологический.
Е.П.:Что ж, давай тогда рассуждать уже не про менталитет российского и советского народа, а про Васину идеологию. Если она у него, конечно, имелась. Можно и грубее поставить вопрос, употребив слово «конформизм». С вопросительным знаком. То есть был ли Аксенов конформистом, в чем его неоднократно обвиняли, или он был нонконформистом, в чем его тоже неоднократно обвиняли, но уже с другой стороны. C советской. А про Аксенова-конформиста любили толковать его отдельные недоброжелатели из числа диссидентов таких записных. Да и матушка его, Евгения Семеновна Гинзбург, мы об этом уже вспоминали, как-то намекнула сыну, что он слишком легко, весело и замысловато пишет. Ее-то книга «Крутой маршрут» совершенно, извини за идиотский невольный каламбур, совершенно прямо написана против советской власти. Удивительно, что ей за эту книгу в конечном итоге ничего не было. Ее даже из партии не исключили.
А.К.:Старая она уже была для новых репрессий. Ей было семьдесят два года, когда она умерла в 1977 году.
Е.П.:Стало быть, Вася на пять лет дольше матери прожил. Ему в 2009-м было семьдесят семь.
А.К.:Семьдесят шесть. Полутора месяцев он до двух семерок не дожил.
Е.П.:А сколько было Солженицыну, когда напечатали «Один день Ивана Денисовича»?
А.К.:Ты не поверишь. Сорок четыре года! По нынешним меркам — молодой писатель! Вон Диме Быкову уже сорок три, а Дима по сравнению с нами мальчик, понимаешь?
Е.П.:Даже когда Александра Исаевича выслали из СССР в 1974-м, он был нас с тобой моложе. Пятьдесят пять лет было мужику.
А.К.:Ладно. Продолжаем…
Е.П.:Продолжаем. Может, ее потому не тронули, что она никакого участия в собственно диссидентском движении не принимала. Написала книжку — и все. Я не знаю, я никогда Васю не спрашивал, были ли у нее неприятности.
А.К.:Я даже не уверен, что ее таскали на Лубянку. Хотя никто теперь этого наверняка утверждать не может. А если и вызывали, то легко себе представить следующий диалог: «Ваша книжка проникла на Запад? Вы передавали книжку на Запад?» — «Нет, не передавала». — «Все, до свидания». Вот если бы она устроила кружокпо изучению «Крутого маршрута» или начитала бы текст на Би-Би-Си — тогда другое дело. А так — «Я книжку написала, Твардовскому ее в журнал “Новый мир” носила, еще в разные журналы, откуда я могу знать, как она оказалась в Италии?» Я даже не могу сказать, была ли Евгения Семеновна членом Союза писателей…
Е.П.:Вряд ли.
А.К.:Тогда ее и исключать было неоткуда. А в тюрьму сажать писательницу, прославившуюся на весь мир, тоже как-то было… некрасиво.
Е.П.:Из партии ее все же могли попереть. А из Союза писателей хотели гнать старика Домбровского, с которым я дружил, за «Факультет ненужных вещей», напечатанный в Париже, но он их обманул, старый зэк, — взял, да и умер, я как сейчас это помню — похороны его на кладбище в Кузьминках…
А.К.:Подожди, мы что-то совсем от темы отвлеклись.
Е.П.:Нет, не отвлеклись. Мы обсуждаем модуль поведения писателей. Не диссидентов в чистом виде, но инакомыслящих.
А.К.:Тогда давай сформулируем по-другому вопрос: а хотел ли Аксенов быть советским человеком или намеревался войти с советской системой в противостояние? Хотел ли он встроиться в эту систему или, наоборот, совершенно из нее выпасть?
Е.П.:Во-первых, давай определимся с терминологией. Что значит — советский человек? Ты вот можешь мне сказать, что это такое — советский человек? Ну, применительно, допустим, к молодому писателю.
А.К.:Для молодого писателя быть советским человеком — это значит опубликовать книжку в советском издательстве и посредством этой книжки вступить в Союз писателей СССР.
Е.П.:Так.
А.К.:Поехать сначала на две-три декады советской литературы в какой-нибудь там Азербайджан и Таджикистан, потом в Болгарию, а потом, глядишь, и в Хельсинки пустят бороться за мир. Ну, естественно, построить квартиру кооперативную на Красноармейской улице или улице Усиевича. Купить через Литфонд машину без обычной, для всех, очереди: «запорожец», если деньги только от одной книжки, а если подоспела вторая книжечка, то «жигуль», — «Волгу» потому что не по чину пока. И как предел мечтаний — получить для пожизненного проживания дачу в Переделкине. И писать при этом — вот что очень важно, — продолжать при этом писать не постыдно, как те мерзавцы, у которых умный рабочий и кристально чистый парторг перевоспитывают заблуждающегося интеллигента, а прилично писать, почтичестно. Но и прямо про зверства большевиков, про душную атмосферу в стране не писать, а так писать, чтоб своим понятно было, а чужие чтоб не прискреблись… Вот я нарисовал, на мой взгляд, портрет советского человека, если этот человек писатель, особенно молодой. Вот что такое советский человек применительно к советскому молодому писателю.
Е.П.:Совершенно верно, у меня нет никаких возражений против нарисованного.
А.К.:А ты не догадываешься, кого я описал?
Е.П.:Экий бином Ньютона! Ты описал Василия Павловича Аксенова с одним только исключением — дачу в Переделкине он купил себе сам. И существенно позже того времени, когда прославился и когда уже никаких разночтений относительно его инакомыслия не было. Ты абсолютно точно нарисовал портрет раннего Аксенова. Аксенова до романа «Ожог».