Аквариум
Шрифт:
— Ну?
— Что ну? Руки пожали, я вылез и пошел. Только книги забыл…
— Как же так? — удивился тот. — Такие редкие экземпляры, а ты их забыл?
— А ты полежи тут пару недель под капельницей, как самого себя зовут забудешь! — вставил нотку негодования в голос Егор.
— Опять борзеешь?! — вскинулся Пронин, однако быстро взял себя в руки, видимо, вспомнив, что допрашиваемый не совсем нормальный человек, спросил, — Во сколько ты вышел из машины Шевченко.
— Без пятнадцати семь. — четко ответил Егор.
— Кто-нибудь может подтвердить, что видел тебя в это время и чуть позже?
— Да. —
«Блин, надо было деду позвонить, предупредить!»
Наступила долгая пауза. Оперуполномоченные молча смотрели друг на друга. Секунд через двадцать старший сказал:
— Блин, да что за год такой! Столько людей по всему городу без вести… Как в воду канули, ни хвостов, ни зацепок!
Пронин не ответил, задумчиво глядя в пол.
— Дветыщи четвертый, наверное, такой же был? — не подумав, брякнул Егор.
Сенников как-то странно посмотрел на него и сказал:
— Выйди-ка, Егор, пока за дверь. Только глупостей делать не надо, все равно поймаем, только хуже будет.
— Да какие глупости? — пробормотал Егор, выходя в коридор.
«Сейчас будут совещаться, сходится или не сходится. Сразу меня забирать или пока тут оставить. До востребования.»
Минуты через две Пронин гаркнул из кабинета:
— Зайди!
Егор зашел.
— Присаживайся. — опер указал на тот же стул и протянул целую кучу каких-то бланков. — Заполняй.
— А это что?
— Подписка о невыезде и остальная бюрократия. Короче, так. Ты у нас на карандаше, так что сиди не дергайся. Из города ни ногой. Телефон не выключать. Понято?
— Да. — ответил Егор, с облегчением понимая, что сейчас его никуда не увезут, а потом — гори оно все синим пламенем! Главное — до Нового года продержаться. — Ни ногой. Не выключать. То есть, я теперь больше не подозреваемый?
Пронин поднял на него злобный прищуренный взгляд:
— У нас все подозреваемые, понял? Даже если ты не виноват, ты все равно виноват! Такая вот презумпция… — И весело заржал.
Как ни странно, менты оставили Егора в покое. Во всяком случае, пока. Насколько он понял, даже не стали пробивать деда, которому он второпях позвонил с чужого телефона после ухода оперов и тщательно проинструктировал, что говорить, если те вдруг заявятся.
Дед, тот еще партизан, внимательно выслушал и четко все повторил. Даже не стал спрашивать, что произошло, только бодро пообещал:
— Не боись, внучок! Не сдам особистам…
И потекли дальше ленивые, наполненные ароматом психотропных препаратов, дни.
Все, что рассказал ему Петя, и то, что произошло потом, Егор помнил во всех подробностях, не считал бредом или глюками, но относился с изрядной долей пофигизма. Лекарства держали страх и навязчивые мысли на расстоянии, поэтому, проанализировав рассказанное и увиденное, Егор решил, что до Нового года продержится. Душа была легкой, тело тяжелым, часы тикали, приближая январь, так что, если и дальше жрать таблетки, никуда его утянуть не смогут. Во всяком случае, Егор так считал. Про тот факт, что Шевченко, который тоже довольно долгое время тут лечился, но был выдернут из настоящего одним махом, Егор почему-то не думал вообще.
Пришельцы из прошлого к нему больше не приходили, псевдоглюки не посещали, все было вроде спокойно. Единственным исключением оставались сны, вроде того, что снился ему перед приходом суровых дядек из Октябрьского РОВД. Подобные сновидения хоть и очень редко, но все-таки имели место быть, но насчет них Егор тоже особо не переживал. Прямых указаний на Ануннаков они не несли, а если и были связаны с ними, то, скорее всего, именно как последние отчаянные и неудачные попытки тех прорваться к окруженным фармакологическим частоколом душе и сознанию Егора.
«Ну и пусть пытаются. Хрен им! Я теперь про все в курсе и что делать знаю!»
В итоге, Егор настолько осмелел, что решил зайти в один из магазинов с красно-зеленой вывеской, которые не так давно приводили его в ступор. Шагая домой из стационара, он остановился перед первой попавшейся на пути Шестерочкой, долго смотрел на название, на людей и товары за стеклом. На душе было ровно. Поднялся на крыльцо, шагнул в разъехавшиеся двери — ничего. Никакого страха и желания бежать без оглядки. Просто человек зашел в магазин. Спокойно побродил среди витрин, даже что-то купил, вышел, пошел домой.
Синдром Шестерочки был побежден. Антидепрессанты — наше все!
Следующим вечером пошел бродить по «опасным» местам. Речной вокзал, площадь Фрунзе, Старогвардейская, площадь Доблести, тот самый парапет, по которому летом к нему ползло зубастое страшилище… Ничего. Ни в памяти, ни в сознании. Посмотрел на трубы ГРЭС, извергающие в морозный воздух белые облака густого пара. Тоже все спокойно.
Вернулся к родному институту, начал осторожно спускаться по скользким ступеням занесенной снегом кованной лестницы, ведущей к пивзаводу. Вдохнул всей грудью, доносящийся снизу терпкий аромат хмеля, миновал еще пару маршей… И вот тут, наконец проняло. Несильно, но все равно ощутимо. Резко накатил страх, откуда-то справа, из-за забора неизвестного предприятия, частично расположенного под землей, повеяло чем-то нехорошим и жутким. Причем, эти чувства почему-то материализовались в сознании в виде трех тонких параллельных линий, промелькнувших перед глазами. Но опять же, все это было в разы слабее, чем когда-то, и вполне терпимо.
Лестница кончилась, Егор зашагал по тротуару Речного проспекта, вдоль ГРЭС, оставив пивзавод за спиной. Горели фонари, габаритные огни машин и автобусов, переливалась бело-голубыми огоньками новогодняя иллюминация в виде колокольчиков, уже развешенная над проезжей частью. Давление в подсознании стало меньше, но полностью не исчезло. Маячило где-то на самом краю смутным предчувствием недоброго.
Слева показалась пустынная набережная. Голые деревья и кусты, заснеженные тротуары, тонкий и поразительно белый даже в такое позднее время лед Реки, в этом году покрывшей ее неожиданно рано — но, в целом, все как обычно. То есть, как раньше. Однако, постепенно приближаясь к повороту проспекта наверх после перехода у высокого стеклянного офисника Роснефти, Егор ощутил, что фон страха снова начал нарастать, а когда до светофора осталось пара сотен метров, со стороны проезжей части резко накатила жуть. Словно облили ледяной водой. Причем вода пахла кровью, болью и отчаянием… Знакомо.