Аквариум
Шрифт:
Я подошел к ней, взял этот отвратительный тяжелый предмет, который две секунды назад что-то пытался мне сказать. Поднял, как баскетбольный мяч, за холодный облезлый затылок и со всей силы запустил его в изрисованную стену перед собой, попав прямо в миндалевидный глаз, заключенный в треугольник.
— Получайте! — сказал я нарисованным Аннунакам. — Дар… Отмытый, бля, праведной болью.
Голова Бороды отскочила и с костяным стуком упрыгала в угол. На стене осталось мокрое пятно, начавшее тут же стекать вниз. Как будто всевидящий глаз вдруг заплакал черными слезами.
Все.
Я
К Бабушке. К Насте…
Снова стоим у двери. На этот раз втроем. Мы с Настей, экипированные в новую спецназовскую снарягу, в новых шлемах и очках, увешанные гранатами и патронами, и Бабушка. Старый, грустный Бабушка. Пошел нас проводить. Так за нас переживает, что даже подарил Насте свой топор. Думаю, самый лучший топор в этом мире.
Посмотрел на него и все-таки спросил в последний раз.
— Может передумаешь?
— Нет, Егорка. Не передумаю.
— Дед. Повторяю тебе еще раз — мы знаем, где находимся, вроде знаем, как отсюда выбраться, даже теоретически догадываемся, как вернуться домой. Пошли с нами!
Он покачал головой.
— Все. Хватит. Ничего не говори и не рассказывай. Мой дом теперь здесь. Я уж тут как-нибудь потихонечку… Куда мне, старому, идти? На хрена? Нет. Я остаюсь. Завтра вон, может, погулять отправлюсь.
Я видел это в его глазах. Он все решил. Бабушка остается умирать. Здесь. Жаль…
Я крепко обнял его, он похлопал меня по спине, проворчал, скрывая слезы:
— Давай, Егор! Покажи там всем этим педерастам, что русские не сдаются!
— Покажу, старый, покажу!
Он обнял Настю, и снова обратился ко мне:
— И сокровище, вот это береги! Ты смотри — она аж светится вся изнутри! Алмаз, а не девка!
— Спасибо, Бабушка. — тихо сказала Настя. — Прощай.
— Прощай, дед. — проговорил я.
— Бывайте, ребят. — ответил он, пряча глаза, и закрыл дверь. Через секунду из-за нее глухо донеслось. — И про растяжки мои не забудьте!
Не забудем… На душе скребли кошки. Больше мы его не увидим. Никогда. Я это знал точно.
В комнату с комиксами на стенах заходить не стали. Не хотел, чтобы Настя видела казненного Урода, да и картинки с текстами я запомнил и мог просто мысленно ей показать во всех подробностях. Так что — незачем. Только время тратить.
Быстро миновали коридор и выбрались на поверхность.
Шока, на этот раз, не было. Мы уже были готовы к тому, что увидим. Зато вчера, выйдя из подземелий метро на станции Абалинской и оглядевшись вокруг, мы сначала вообще ничего не поняли. Ждали всего, чего угодно, но только не такого.
Последние три перегона метрополитена миновали практически без проблем. Шли спокойно и не спеша. Миксеры маячили невдалеке, цокали когтями в параллельном тоннеле, но напасть так и не решились. Наверное, между двумя их группами, разделенными станцией каннибалов, существовала ментальная связь, и сильно уменьшившееся в числе стадо, живущее в перегонах до Космической, настойчиво рекомендовало соседям держаться от нас подальше. Соседи решили прислушаться к советам и нас так и не побеспокоили.
Когда впереди забрезжил неяркий свет Абалинской, я посмотрел на часы. Путь от порога клиники эстетической медицины, целый месяц бывшей для нас уютным домом, до конца линии метро занял чуть больше двенадцати часов. Могло быть и хуже. На поверхности сейчас должна уже быть ночь.
Мы устроились перекусить прямо на шпалах, гадая — вылезать сейчас или ждать утра. Сошлись во мнении, что очень высок процент того, что на выходе нас ожидает целая делегация встречающих. Рассерженный предводитель Аннунаков, который ускакал от наших пуль на станции Безымянного Солдата, наверняка привел шоблу своих горбатых товарищей и стянул со всех близлежащих районов сотни зверей. У меня в голове даже сама собой нарисовалась картинка: мы поднимаемся по ступеням, выходим на улицу через тяжелые стеклянные двери, а перед нами полукругом стоит десяток-другой высоких серых фигур, перед каждой из которых переливается волшебный полупрозрачный пульт; далее — зубастая и когтистая стена, состоящая из бесчисленных Уродов, Косяков и прочих Волосатых, а завершают композицию огромные булыжники летательных аппаратов, зависших в небе, как вертолетное звено перед атакой. Транспаранты, воздушные шары и букеты цветов в видении не присутствовали. Встреча обещала быть торжественной, но далеко не праздничной.
Поэтому, посовещавшись, мы с Настей решили, что время суток в данный момент фактор не особо важный. Решено было не ждать утра, а выходить прямо сейчас. От подземелий уже конкретно тошнило, а драться придется в любом случае, не сейчас, так через несколько часов. Не оставаться же здесь жить? Мандраж, конечно, был сильный. Спрятались в метро… Только оттянули свой конец, так сказать… Но прорываться надо. В любом случае.
Продышались, размялись, проверили оружие и экипировку, двинули наверх. Осторожно, но уверенно.
Первым сюрпризом стал тот факт, что на поверхности было светло. Поднявшись со станции в широкий коридор, в плане представляющий собой квадрат, в углах которого были лестницы выходов на четыре стороны широкого перекрестка Старо-садовой и Овсеенко, мы увидели дневной свет, льющийся из ближайшего к нам выхода. Я с удивлением посмотрел на часы. Вроде идут… Что за фокусы?
Вторым сюрпризом оказалось отсутствие радостной толпы встречающих. Перекресток был пуст. Ни кадавров, ни Аннунахеров, ни их огромных летающих камней. Мы с Настей ошарашенно застыли в дверях и, оглядевшись вокруг, обнаружили третий сюрприз. Город изменился. Его бросили. Или выключили…
Вместо низкой серой хмари и облаков высоко-высоко над нами переливалась дымчатым узором твердая плоская светящаяся поверхность, уходящая на Север, Восток и Юг, насколько хватало глаз. На Западе, метрах в восьмистах от нас лениво текла Река. Станция метрополитена располагалось на склоне берега, намного выше уреза воды, поэтому речная панорама была достаточно обширной. Туман, вечно скрывавший противоположный берег, исчез, явив нам отсутствие этого самого берега. Река оказалась намного шире, чем я помнил, а примерно там, где должны были возвышаться пологие горы, обозначавшие границу заповедника, вертикально стояла огромная стена. Тоже дымчатая, образующая идеально прямой угол с небесной плитой. Грандиозное и совершенно сюрреалистичное зрелище.