Аквариум
Шрифт:
С трудом разминая затекшие руки и ноги, я пошел по полутемному коридору вглубь Сарая, туда, где размещался блок помещений, приспособленных под кухню-столовую, санузел и технические помещения. Долго стоял под ледяной водой, жесткой мочалкой смывая с кожи пот и грязь. Остервенело тер, чуть ли не до крови, и было ощущение, что смываю я последние, самые стойкие и глубоко въевшиеся воспоминания, чувства и мысли того человека, которым я был еще позавчера. Словно змея кожу, я сбрасывал с себя остатки своего прежнего «я», этой сложной многоплановой субстанции, которая образовывает людскую сущность. Оно просто исчезло, я как будто смотрел на себя со стороны или по телевизору. Что будет вместо нее и будет ли вообще, мне
Замерзший, кое-как прикрывшись старой одеждой, надевать ее не было сил, я прошлепал на кухню, откуда доносился запах еды, и крикнул за перегородку, как в лучших домах, разделявшую обеденную и кухонную зону:
— Свет, там Борода сказал мне шмотки новые выдать и это… Пожрать, короче еще… Пожалуйста.
— О! Отпустили блудного сына! — раздался веселый гогот сзади, и почему-то со стороны котельной показалась девушка или женщина, я всегда терялся в определениях, лет тридцати. Лицо светилось идиотской улыбкой, видно было, что ей не терпится поиздеваться над дурачком. Она подошла ближе, вгляделась в меня, и веселье в глазах Светы уступило место натуральному сочувствию и жалости. Такая резкая смена настроения, наверное, свойственна только женщинам, все-таки материнский инстинкт и все такое…
— Ты бы сначала за одеждой зашел, а потом в душ. Смотри — вон синий весь. Пойдем скорее подберем тебе по размеру, — засуетилась она. — Сейчас простынешь, опять валяться будешь, Борода тогда тебя точно выгонит. Он пока ты там бредил, все зубами скрипел и матерился, всю плешь проел.
Света была симпатичной, русоволосой, немного полноватой, но фигуристой, веселой и простой, как три рубля. Конечно жизнь здесь наложила свою поганую печать и на нее — темные круги под глазами, неестественная бледность, а главное, затаенная в самой глубине карих глаз, но от этого не менее безбрежная, чем у остальных, тоска, но природный оптимизм и воля к жизни все-таки брали вверх, поэтому никто из нас не мог представить Сарая без Светы и ее звонкого голоса. Тем более, что женский пол здесь был в дефиците, а в нашем случае, вообще, представлен только в штучном экземпляре. Функции на нее были возложены важные: главный повар, главная прачка, завхоз и любовница командира, то есть Бороды. Не уверен насчет последнего пункта, но остальную работу свою она выполняла добросовестно и с радостью. Готовила вкусно, стирала чисто и без возмущений и всегда знала, где, сколько и чего лежит. Ну а отношения с Бородой — на мой взгляд ей просто некуда было деваться. Борода есть Борода. Лидер, вождь, стержень группы — кто чем-то недоволен — дверь вон там…
Так что женщину, нет все-таки девушку, Светлану, любили у нас все. Причем любили, скорее как сестру, безо всяких там пошлостей. Нет, иногда, конечно я ловил в глазах Лешего или еще кого-нибудь знакомую самому искорку, когда Свету по-хозяйски обнимал Борода или просто она проходила мимо, но очень-очень редко. И далее этой искорки ни на словах, ни, тем более — на деле, никогда не доходило. Чисто платоническая любовь, да… И дело даже не в Бороде, просто здесь как-то совсем было не до этого. Вот, вообще не до этого… Странно, говорят в экстремальных ситуациях, наоборот, вверх берут инстинкты, а это и есть один из самых первых наших инстинктов, но… Видимо, в экстремальной ситуации у нас только Борода, а остальные так — в санатории. Я вот, например, вообще забыл, когда у меня последний раз была эрекция. Нет, была конечно, в этом плане вроде все работает, просто, видимо, организм не хочет зря тратить калории и гормоны, сам решая чему стоять, а чему нет…
Света привела меня в одну из подсобок, где были аккуратно разложены кипы одежды, ткнула в пару стопок.
— Вот это, наверное, твой размер, — И деликатно отвернулась. Помолчала. Вздохнула. Потом опять, видимо
— Егорушка, не береди ты себе душу, а? И так вон смотреть страшно — глаза пустые. Совсем сгоришь ведь. Мы же люди — твари, ко всему приспособимся, как тараканы. И здесь выживем. Я как на это смотрю: если есть это место, где все так плохо, значит есть и другое — где наоборот все из шоколада. Может — это проверка на стойкость, на силу душевную, и те, кто ее пройдет, потом в шоколаде и окажутся.
— Ага, в шоколаде… — натягивая штаны и пыхтя, съязвил я. — В коричневом чем-то точно. И вообще, Свет, ты сейчас изложила обобщенную суть всех мировых религий.
— Зря ты так. Надо верить в лучшее. Думаешь я такая дура счастливая, мне везде хорошо? Я как про сыночков своих вспомню, по сердцу будто ножом, грудь хочется разорвать и сердце это вынуть и растоптать, чтоб не болело… А потом думаю, что их же здесь нет. Они Там остались. У них солнышко светит, птички поют. Все уж лучше… И успокаиваюсь вроде…
— Прости, Свет, — пробормотал я, и мы надолго замолчали.
Наряжался я минут десять. Штаны с майкой подобрал быстро, а куртки никак не подходили, то рукава короткие, то в спине жмет…
Одевались мы, кстати, в сине-зеленую форму с большой надписью МЧС России на спине и с шевронами. Тут недалеко от Сарая Областной штаб Министерства Чрезвычайных Ситуаций располагался — там и нахапали с запасом. Ну а что? Ситуация же чрезвычайная… Чрезвычайнее не бывает. Особенно пригодились пожарные боевки и шлемы. Их перекрасили в темно серый цвет и одевали, выходя в Мир. Ткань плотная, огнеупорная, от колючек или кислоты какой самое то. Зверью-то, конечно, по фигу — в трусах ты или в скафандре, но все-таки процент остаться живым немного, но возрастал.
— Ну как? — наконец спросил я.
— Ого! Прям с картинки! — повернулась Света и восхищенно пропела, — Младший лейтенант — парень молодой… Хотя какой на хрен лейтенант, ты самый натуральный майор, судя по погонам. Макаров И. В. — прочитала она на именной нашивке.
— Е-мае, моя фамилия девичья. У меня папа был — майор Макаров, только военный, не мчс-ник, и инициалы другие. Ну все, майор, есть иди. Сейчас наложу тухляка. Посуду за собой помыть не забудь.
Не чувствуя вкуса, я съел огромную миску гречневой каши, перемешанной с тушенкой, запил стаканом горячей кипяченой воды с сахаром, чай кончился два дня назад, и, поблагодарив Свету, отправился в общий зал, где уже собралась вся наша зондеркоманда.
Население Сарая состояло из восьми человек. Первый, конечно, — Борода, потом Леший, бывший кем-то вроде его зама, дядя Миша — молодой гопник со Сталелитейного, Серега — спокойный молчаливый мужик под сорок, Валуев — здоровый, высоченный, страшный, как ядерная война, лет двадцати пяти, бывший боксер тяжеловес и Бабушка — шестидесятилетний дед, у которого по внешнему виду и манерам речи без труда угадывалось славное уголовное прошлое. Седьмой была Света, а восьмым я — человеческая особь мужского пола тридцати пяти лет — по-местному — Егорка. Кстати, Валуев — это почти не погоняло, настоящая фамилия у парня была — Валиев. Вот и не верь потом в совпадения. Вобщем — компания подобралась пестрая, неординарная и талантливая, прямо как отряд самоубийц.
На моей памяти правда было еще двое — Черныш и Сашок. Но Черныш, как уже упоминалось, влетел в какие-то Грибы, и с ним случилось что-то нехорошее. Но я те события как-то пропустил, так как вообще еще ничего не понимал, я его даже не помню толком. А Сашок напоролся на Гвоздя, а потом долго и мучительно умирал у меня на руках. Я его выхаживал, правда не столько из сострадания, сколько в целях быть хоть чем-то полезным…
Все повернулись ко мне.
— Епта, товарищ начальник, да тебе звезды на погоны упали, — заржал Бабушка. Остальные тоже заулыбались.