Алакет из рода Быка
Шрифт:
— Я, князь Дугай, помня об оказанных мне динлинами услугах, обязуюсь, став каганом: поднимать оружие против врагов страны Динлин, не точить стрел против ее друзей, купцов, едущих в землю Динлин и обратно, пошлинами не облагать, заботиться о безопасности их караванов, ежегодно присылать ко двору правителя в знак дружбы и родства коней и коров, верблюдов и овец, шкуры и ткани, золото и оружие. Кто нарушит эту клятву, да будет наказан свыше и потомство его из рода в род!
— Да будет так! — воскликнул динлинский шаман. — Договор этот, записанный на языке динлинов, будет вручен князю Дугаю; записанный
Узун-Дугай взмахнул мечом, и через минуту жертвенный конь упал бездыханно. Один из воинов подошел к Дугаю с чашей вина. Эллей знал, что эта чаша сделана из отпиленной верхней части черепа славнейшего воина исседонов, убитого в бою дедом Узун-Дугая. Снаружи она была украшена пластинками листового золота.
Князь опустил в чашу конец меча, еще дымящегося от крови. Затем отпил глоток и с поклоном передал чашу Эллею. Тот, слегка коснувшись влаги губами, вручил ее одному из динлинских старейшин. Чаша пошла по кругу. Вино, смешанное с кровью жертвенного коня, скрепляло произнесенную клятву.
Когда процессия двигалась обратно в город, хуннский старейшина Тудаменгу, приблизив лицо к Улачжайту, спросил его тихим прерывающимся голосом:
— Неужели Узун-Дугай решится бросить державу хуннов к ногам северных варваров? Я отказываюсь быть пособником такому позору!
Улачжайту презрительно усмехнулся:
— Не стоит тревожиться. Едва князь Дугай займет престол отцов, как будет принесена жертва небу о разрешении от клятвы.
Прибыв во дворец, Эллей не спеша направился в свои покои. Приятно было после долгого пребывания на морозе прилечь на теплую глинобитную лежанку и маленькими глотками пить кумыс из глиняной чашечки, заедая сластями.
— Тундэ!
Раб из северного таежного племени замер на пороге покоя.
— Позови Тымака.
Через несколько минут в комнату с поклоном вошел высокий молодой динлин.
— Что нового? — спросил Эллей.
Лицо Тымака выражало тревогу.
— Прибыл гонец кагана. Привез письмо. — Тымак протянул наместнику свиток.
Эллей нахмурился:
— Видел ли гонец кагана орду князя Узуна?
— Нет. Он приехал с юга, а орда, согласно твоему приказу, стоит в горах, к северу от ставки.
— Не встретил ли гонец во дворце кого-нибудь из людей Дугая?
— Нет. Во дворце лишь князь и трое вельмож. Стража внимательно следит за отведенным им покоем, а гонца поселили в противоположной части здания.
— Так… — Эллей развернул письмо. Черные значки замелькали перед глазами: «Рожденный небом и землею, поставленный солнцем и луною, великий хуннский каган милостиво вопрошает младшего брата и верного слугу своего Эллея о здравии. Мы сообщаем, что злонамеренный мятежник и разбойник, именующий себя князем Узун-Дугаем, разбит нами и с малочисленной шайкой таких же, как и он, негодяев бежал через землю кыргызов к северным горам. Мы имеем точные сведения, что названный мятежник нашел убежище в земле Динлин. Надлежит тебе найти мятежника, захватить и доставить живого или мертвого в нашу ставку. Если до весны ты не справишься, силы хуннов придут тебе на помощь».
Эллей отшвырнул письмо. «Так! Каган почувствовал опасность.
— Хорошо, — стараясь быть спокойным, проговорил Эллей, — завтра я вручу тебе письмо Ойхан-кагану, и ты передашь его гонцу. Пускай Ойхан также верит в мою преданность, как прежние каганы. До поры, до времени, конечно. Что еще?
— Преступление Кайгета, начальника караула, пропустившего во дворец хуннов с оружием под одеждой.
— Знаешь ли ты, как следует наказывать за такие проступки?
Тымак в волнении опустил голову, но, справившись с собой, ответил:
— Отсечением головы.
— Так. А сколько лет служит Кайгет нашему дому?
— Двадцать лет.
— Сколько совершил он за это время скверных поступков?
— Ни одного.
— Сколько совершил достойных дел?
— Их не счесть.
— Так… Каган из дома Хунну не посчитался бы с прошлыми заслугами. Там за единую неудачу достойного человека лишают жизни. Мы поступим не так. Кайгет должен искупить вину. Завтра ты объявишь всем о его казни через отсечение головы, а между тем…
Он вплотную подошел к Тымаку и прошептал ему на ухо несколько слов. Тот кивнул.
— Теперь все? — спросил Эллей. Тымак в нерешительности переминался у двери с ноги на ногу.
— Ты хочешь еще что-то сказать? Говори смелее.
— Неужели правитель верит в искренность клятвы хуннов?
— Так вот ты о чем!? — Эллей рассмеялся. — Наши войска, которые отправятся с Узун-Дугаем, останутся там и после его вступления на престол, а в каждом из хуннских родов будут взяты заложники.
Глава VI
Нашествие войск хуннского кагана на землю динлинов
Еще вчера Великая река была скована льдом, долина утопала в снегах, морозный ветер обжигал лицо. А сегодня ледяные поля, раскалываясь и обгоняя друг друга, с грохотом мчатся по реке, пожелтевший снег стекает ручьями по логам, в долинах поднимаются первые травы, и можно сбросить с плеч тяжелую овчину.
Вместе с реками, ручьями и весенними ветрами зашумело, загудело ожившее селение рода Быка. Предстоял отгон скота на весенние пастбища. Блеяли овцы, ржали беспокойно жеребцы, перекликаясь с кобылицами, надрывно мычали коровы. Люди выкатывали из-за домов легкие, на четырех колесах повозки. На них ставили войлочные палатки.
У первого дома стоял обнаженный по пояс Гелон, старший сын Хориана, и громко распоряжался. После смерти старого Хориана он, по обычаю, стал хозяином дома, главой семьи и мужем младшей молоденькой жены отца, которую тот взял в дом после смерти матери Гелона.
Даны последние наставления, и новая волна скота влилась в широкий поток голов и спин, движущийся по долине. Большие, похожие на волков, псы рысцой трусят за стадом. Впереди покачиваются в седлах братья Гелона — Хангэй и Дунгу. Сзади едут два сына Гелона — Канзыр и Бергун и шестнадцатилетний племянник Алакет. На поясах юношей кинжалы, к седлам приторочены луки со стрелами и клевцы. Еще дальше стучит запряженная четверкой лошадей повозка с палаткой. На одной из лошадей упряжки едет Фаран. Рядом с кибиткой гарцует на гнедом коне сероглазая красавица, жена Дунгу.