Алакет из рода Быка

Николаев Роман Викторович

Глава XVII

Хунны больше не вернутся

Весеннее солнце укрылось за сизо-белым щитом облаков, посылая из-за него стрелы золотистых лучей на первую зелень весенней степи. Желтый суслик столбиком стоял на холме. Над землей звучала заливистая песнь жаворонка.

Внезапно жаворонок умолк. Суслик потянул ноздрями и нырнул в норку.

С юга, надсадно каркая, появилась стая воронов. Что привлекло их сюда? Какую добычу видели их зоркие, немигающие глаза?

Вскоре на горизонте возникла сплошная стена пыли.

Ее взбили тысячи копыт, вытаптывая первую робкую зелень. Всадники в овчинах, пестрых халатах, некоторые в чешуйчатой броне, одни на лошадях, другие на верблюдах, третьи на быках зловещей лавиной двигались на север.

Частый лес копий, бронзовых значков, бунчуков, покачиваясь, плыл над степью. В центре войска среди приближенных и полководцев ехал желтоглазый молодой крепыш в позолоченном железном нагруднике, шапке из белого войлока, украшенной золотым ободком. У седла — круглый щит. На поясе меч и кинжал. Двое слуг, ехавших следом, держали над ним бунчук и церемониальный зонт.

Это был Гюйюйлишу — старший сын и наследник Чжи-чжи-кагана. Справа от него, сопровождаемый большой группой телохранителей, ехал угрюмый Тудаменгу.

— Удивления достойно, — горячился Гюйюйлишу, — что еще не все кыргызы покинули степь! Наглость их не имеет границ! Большарцы всю зиму кочевали у подножия гор. А тюльбарийцы с динлинами выходили в степь на охоту! Неужто их не устрашает близость ставки кагана и сила наших воинов, которые не раз сметали их кочевья с лица земли?

— Пусть не огорчается сын повелителя! — глухо ответил Тудаменгу. — Мы сожжем их кочевья и селения, развеем пепел по ветру, загоним в глубь северных гор, откуда они не осмелятся больше тревожить покой великого кагана!

А про себя подумал: «Теперь исполнится желание моего сердца. Я отомщу выскочке Алакету за свое поражение и швырну его скальп к копытам коня Чжи-чжи!»

Между северными горами и степью раскинулась гряда высоких холмов, поросших березовыми перелесками, которые далее сменялись лиственничным лесом. Здесь на тенистой поляне у походного костра сидели несколько воинов.

Один из них, широкоплечий, в кафтане с нашитыми на груди медными пластинами и остроконечной шапке, отороченной лисьими хвостами, — брат бега большарцев — говорил, возбужденно размахивая руками:

— Надлежит встретить хуннов в степи! Мы — последние, кто кочует на земле отцов! Ее нельзя отдавать врагам. Хунны опозорят могилы предков, а нас постигнет гнев великого Ульгеня!

— Земля отцов уже в руках хуннов! — проворчал Алт-бег, сидящий на красном вышитом чепраке напротив большарца. — Нашей родиной стал Динлин, хотим мы этого или нет! Я не буду губить воинов, чтобы сохранить степь для большарцев. Хуннов надлежит заманить в горы и здесь уничтожить!

— Хунны могут и не пойти в горные теснины, — отозвался Бандыр. Он сидел на обрубке дерева и пристально смотрел на огонь костра, словно искал в языках пламени ответ на вопрос, мучивший сердца полководцев. — Хунны не раз терпели здесь поражения, — продолжал он в раздумье. — Но если позволить им кочевать в предгорьях, они будут постоянно тревожить нас набегами…

Все взгляды обратились на Алакета. В этом походе он возглавлял объединенное войско динлинов, кыргызов, ухуаньцев. Часть ухуаньского отряда составляли рабы, освобожденные по настоянию Алакета знатью нескольких динлинских родов. Алакет стоял поодаль от костра, прислонившись к березе.

— А что скажешь ты, Юй? — спросил он молодого воина, возглавлявшего бывших рабов.

Алт-бег недовольно передернул плечами. Можно ли ставить вчерашнего раба вровень со знатными полководцами?

Но Алакет сделал вид, что ничего не заметил, и ожидающе смотрел на Юя.

— Я, конечно, молод и не имею мудрости большого полководца, — смущенно ответил Юй, — но думаю, что нельзя позволить врагу оставаться рядом с землей Динлин. Я думаю, надо выйти в степь и отбросить хуннов.

— Ты прав, — кивнул Алакет. — Тудаменгу не допустит, чтобы хунны углубились в горы, где мы можем лавинами камней уничтожить отборное войско кагана. Но кочевья хуннов останутся в предгорьях, и нам не будет покоя от нашествий и набегов. Поэтому надлежит выйти в степь, но не для того, чтобы охранять улусы бега большарцев, а чтобы отбросить хуннов возможно дальше от владений динлинов и… — Он посмотрел на Алт-бега и кыргызов.

— Но ведь хунны числом превосходят нас почти вчетверо! — воскликнул старейшина Ак-Тегин. Он стоял недалеко от Алакета.

— Более половины их воинов — из племен, покоренных хуннами, — ответил Алакет. — Они будут биться с нами только по принуждению или в надежде на добычу! Наши же воины отстаивают свои семьи, имущество и свободу, — он взглянул на Юя, — а это намного укрепит их смелость и силу. Но если даже Хунны потеснят нас, за нашими плечами родные горы. В них мы укроемся, а хунны не решатся следовать за нами. Мы же снова можем напасть на них!

Тудаменгу хорошо были известны смелость и военное искусство Алакета. И тем не менее он был удивлен, когда ранним утром телохранитель, прибежавший к его юрте, воскликнул: «О, достойный! Динлины вышли в степь!» Мелькнула мысль: «На что они надеются? Их намного меньше нас! Или это обман? И в горных лесах стоят наготове динлинские отряды, о которых Тудаменгу ничего неизвестно?»

Вскочив на коня, Тудаменгу поскакал к шатру Гюйюйлишу, бросая на ходу сопровождавшим его начальникам отрядов и телохранителям:

— Трубить в рога! Войску стать в три линии! Отрядам правой и левой руки охватить вражеское войско клещами! Лучшим смельчакам на верблюдах зайти в спину динлинам — отрезать их от гор!

Сын кагана в боевых доспехах, сопровождаемый приближенными и телохранителями, уже скакал навстречу Тудаменгу. Вместе они направились к холму, с которого хорошо было видно поле боя.

Они видели, как из леса в степь выезжали отряды динлинов и кыргызов и двигались навстречу войску хуннов. Да, их было меньше, чем воинов кагана. Но сколько их таилось в лесу?