Алатырь-камень
Шрифт:
Он по-прежнему весело улыбался, и от этой улыбки у Константина больно защемило в сердце. Понимая, что, скорее всего, он уже никогда не увидит этого неукротимого смельчака живым, пришлось тем не менее соглашаться. Мол, да, пришло его время… Время умирать…
– Давай! – крикнул он. – Только все вместе, – уточнил сразу. – И возьмите на себя тех, что слева, чтобы они не смогли нас обойти, а с середкой мы постараемся управиться сами.
– Давай! – истошно вопил Минька. – Успеем на раз!
– Щиты! – одновременно с ним выкрикнул Вячеслав, и половина дружинников разом кинулась закрывать мастеровых, не имевших доспехов, а оставшиеся сноровисто и ловко начали перезаряжать арбалеты.
– Убирай! – истошно завопил Минька, и дружинники, мгновенно сообразив, тут же отшатнулись от пушек. – Дистанция – сказка! – счастливо завопил изобретатель, подпаливая фитили. – Прямая наводка! Слепой не промажет! Эх-ма!
Рявк! Чавк! И еще четыре десятка монголов на снегу. И тут же залп арбалетов в упор положил еще один десяток, а то и полтора – кто ж сочтет. Левое крыло степняков стало сдвигаться к прореженному центру, но тут на него наскочили булгары и юрматы, и завертелась беспощадная звонкая сабельная карусель, где проигравших нет – есть мертвые, а счастливчик тот, кто окажется всего лишь тяжело раненным.
– Врешь – не возьмешь! – подал голос Константин и скомандовал мастеровым:
– Щиты перенимайте!
Те поначалу не поняли, опешив, уставились на него, хлопая глазами, но после повторной команды сообразили, что готовить пушки времени нет, а вот залп из арбалетов сделать еще можно. Залп! Есть! Но монголы уже совсем близко.
– К синь-камню, – крикнул Константин. – Ставь строй! Щиты не выпускать! – И подосадовал, что мастеровые могут не понять задумки.
Но воевода гонял на учебу всех без разбора. Тех, что в Ожске, вдвое меньше, но все равно гонял, и они поняли, что только этим смогут помочь дружинникам. Не выпуская из рук щитов, люди осторожно попятились, смыкаясь.
– Теснее, теснее щиты, – подбадривал Константин. – Совсем немного осталось продержаться, – хотя и понимал – вранье. На самом деле полк продвинулся за это время метров на сто, не больше, да и то благодаря усилиям в первую очередь самого воеводы. Горыня, чуя свою промашку, рубился впереди всех и даже не закрывался щитом, принимая на бронь все удары.
Между тем центр степняков был почти рядом, да и левый фланг монголов тоже все ближе подступал к синь-камню, несмотря на то что четыре десятка всадников делали все возможное и невозможное. Абдулла-хан и впрямь дал самых лучших, но каким бы ты ни был умельцем, в конном бою в одиночку с дюжиной не совладаешь, а их там как раз и было десяток на сотню.
Словом, картина была ясная. Одну минуту, может, и удастся выстоять, полторы – маловероятно, а две – предел. Злые степные кони совсем рядом, даже храп слышен.
И началось. Дружинники дрались лихо, но это не Галич – косарей нет – а бить с коня намного сподручнее, чем сходиться щит на щит, а уж учитывая возможность зайти с фланга, а то и с тыла – никто ж не мешает – совсем беда.
И на Миньке уже кровь. Чья? Хорошо бы монгольская, хотя какая разница – через минуту все равно польется своя. А у Славки она уже ручьем, все лицо залила, но вроде вскользь, раз рукой еще машет.
«Все, дотумкали скоты, в обход пошли, – понял Константин, почувствовав, что напор врага ослаб. – Еще секунд десять, и сзади стрелами. Ох, нехорошо, когда царь умирает от ран в спине. Да и нечестно – бежал! Сейчас начнется».
Однако ничего не начиналось. Напротив, напор ослаб еще больше. Всадники испуганно визжали, показывая на небо, и один за другим разворачивали коней.
– Мать честная! – ахнул Константин, краем глаза глянув туда же, да так и застыл с полуоткрытым ртом.
– Ну, батя!.. – по-щенячьи завизжал Минька, а воевода истошно завопил:
– Местный поп, отец Василий – бывший прапор КГБ… [207] Давай, отче!..
И тут же снова затянул что есть мочи:
Заорал, господь не выдаст, И по праведной злобе Стал кадилом сокрушать супоста-а-тов.Зрелище было и впрямь еще то – прямо какая-то фантасмагория, да и только. Со стороны Переяславля летел воздушный шар с намалеванной на полотнище страшной красной рожей, раскрывшей пасть с огромными клыками. А в корзине стоял… владыка Мефодий и с ним Слан и еще один монах. Слан закрывал патриарха щитом, а монах…. Словом, ему было плохо.
207
Это вновь Алексей Трофимов, и вновь «Петушки».
Сам же патриарх, все время отодвигая мешающий ему щит, громогласно басил:
– Вот я вас ужо, бармалеи, брандыхлысты! Ах вы, шпана драная! Гоги и магоги! – и все в том же духе.
Эффект не был бы так силен, если бы шар летел повыше, как ему и положено. Но он чуть ли не стелился над землей буквально метрах в пятнадцати-двадцати от поверхности.
От ветра шар слегка подавался вперед, а более тяжелая корзина оставалась несколько позади, и создавалось впечатление, будто все эти угрозы выкрикивает страшная образина, нарисованная на шелку. Выкрикивает и хищно выискивает, кого бы первого ей схватить и сожрать.
В рядах монголов царила уже самая настоящая паника. Между тем полк воеводы уверенно вцепился в загривок бегущих, медленно, но уверенно вгрызаясь в него. Да иначе и быть не могло. Монгольская низкорослая лошадка всегда проигрывала в скорости русским коням. Ей бы дальнюю дистанцию, тогда за счет выносливости она бы уравняла шансы, но какое там…
Константин, счастливо улыбаясь, сделал пару шагов назад, наткнулся спиной на шероховатый и почему-то ощутимо теплый выступ синь-камня и замер.
Он не потерял сознания, просто выключился из этого мира, свалившись в иной, зачарованно вглядываясь в чудные видения, проплывающие у него перед глазами.
Картинки были размытые и какие-то сероватые, но постепенно начали приобретать четкость и яркость, а затем и цвет. Более того, из двухмерных, плоских, они начинали на глазах превращаться в трехмерные…
Очнулся он оттого, что кто-то испуганно тряс его за плечи, а еще через миг ему в уши ворвался истошный вопль насмерть перепуганного Славки, причем с середины фразы: