Алатырь-камень
Шрифт:
– И никак их…
– Да говорю же тебе! – с досадой произнес Миколай. – Одолеть их нам нет никакой возможности. Тогда их даже меньше было, чем нас, а тут столько же, даже чуть больше.
– Почему это ты так решил? – удивленно спросил Бартош.
– Потому что я не глухой, – раздраженно ответил его дед. – Ты сам не слыхал, что ли, как Анджей из Мокрца сказал, будто их тысяча, и еще много дымов за холмами. Вот и считай. И коням нашим нужный разбег взять не получится. Снег-то вон какой глубокий, по брюхо им будет. Значит, до стены шагом, – с тоской произнес он. – А потом… – он вздохнул и умолк.
– Я тебя никогда не брошу, – решительно произнес Бартош.
– Вот и сгинем оба ни за что ни про что! И пресечется наш славный род Леливов из Туробоя! Что же тут хорошего, – проворчал старый воин. – Оно, конечно, рад я, что ты такой славный у меня, а только иначе нельзя. Ни к чему тебе пропадать вместе со мной. У тебя-то кобыла молодая совсем. Авось ускачешь. Да, вот еще что. Часть серебра, что я скопил тебе на свадебку, – ну, ты помнишь, где оно закопано, – ты не пожалей и отдай за упокой моей души. Только не в наш костел. Он у нас больно старый и неказистый. А убранство костела – это как одежа для молитвы. Из нашего она дальше, чем до апостола Петра, не дойдет, а может, и он ее не примет – скажет, что плесенью от нее припахивает да мышами. Тут надо в Плоцк, а лучше всего не пожалей времени и съезди в Краков в храм Святого Войцеха или Девы Марии. К ней, заступнице, очередь, поди, на небесах. Много там нас, таких как я. Но ты не скупись и закажи сразу не одну заупокойную службу, а десять. Если первые где-то там по пути к небу затеряются, то седьмая или восьмая, в крайнем случае десятая непременно должны к ней пробиться, чтоб она там за меня своего сына попросила.
– А ты бы князьям нашим поведал про все то, что мне тут понарассказывал, – неуверенно предложил деду внук.
– Еще чего не хватало. Они же под Ростиславлем не были, так что все равно не поймут. Решат, чего доброго, что я струсил. Нет уж, пускай что они скажут, то и будет. Да и пожил я уже. Как-никак, шестой десяток прошлым летом пошел. Пора уж. Вот за тебя мне боязно. Ты, когда по мне поминки сыграешь, сразу женись. Только не бери Марыську из Тульчи. Она хоть и бойкая девица, да худая совсем. Смотреть и вовсе не на что – одни кости торчат. Ты же не собака. Опять же приданого у нее почитай и вовсе нет. Лучше возьми за себя Ягенку из Стшегоня. За нее отец такие бобровые гоны дает – сказка, да и только.
– Да не в приданом дело, – досадливо отмахнулся Бартош, почему-то раскрасневшийся.
– Тю, – искренне удивился Миколай. – А в чем же еще? Опять же одна она у него. Когда он помрет, и вовсе все ваше будет. Хотя… ты прав. У нее самой такие телеса пышные, что никакого приданого не надо. Ей и орехи грызть без надобности – на лавке разложит и сядет, да и сама она как…
– Дальше неинтересно, – шепнул Конрад брату, и они оба неслышно отошли от беседующих.
Некоторое время Лешко ничего не говорил. Уставившись куда-то вниз, он сосредоточенно расковыривал узким носком сапога снег, изрядно притоптанный его воинами, будто надеясь обнаружить под ним что-то интересное. Конрад терпеливо ждал.
– А ведь ты их тоже боишься, брат, – поднял тот наконец голову, пытливо уставившись на Конрада, и услышал честный ответ:
– Боюсь. Да и как не бояться. Это у тебя рубеж с Константином всего на несколько десятков верст, а у меня-то на сотни. Мало мне пруссов с ятвягами, так еще и эта напасть.
– Ладно, – хмуро согласился Лешко, тут же найдя себе оправдание: – Он ведь в любом случае нас с тобой погостить приглашал. Особой беды не будет, коли мы его навестим. А заодно и на воев его посмотрим, как тот боярин советовал. Чего нам горячку пороть. Пока мечи не зазвенели, любое решение не поздно принять.
– Вот это ты дело сказал, брат, – сразу оживился Конрад.
– А с собой как раз этого Миколая и возьмем вместе с его внуком. Рано ему пока о Ягенке думать, хоть она и пышней перины, – лукаво улыбнулся Лешко.
Войско Константина Владимировича несколько разочаровало краковского князя. Он и сам себе не ответил бы толком, что именно ожидал увидеть. Богатырей в две сажени ростом? Несокрушимых рыцарей в блестящих стальных доспехах? Да нет. Чай, не маленький, сам прекрасно понимал, что чудес не бывает. Но, с другой стороны, после подслушанных речей Миколая ему все равно смутно представлялось что-то необычное, а тут…
Да у него самого рыцари выглядят гораздо лучше и уж, во всяком случае, вид имеют намного более грозный, нежели эти мужики и парни в обычных тулупах и валенках. Да, понурых или мрачных он среди них не увидел, но и у него в полках боевой дух тоже достаточно крепок. Миколай? Ну, это исключение. Так чем же они лучше?
Да и сам князь, честно признаться, не произвел поначалу особого впечатления. Какой-то он будничный, что ли… Взять, к примеру, его, Лешка, или посмотреть на брата Конрада. Волосы аккуратно убраны под шелковую сетку, прошитую янтарными бусинками, а спереди – крупным розовым жемчугом, привезенным с далекого острова Крита, если, конечно, купец не соврал. Алый полукафтан, тоже шелковый, не только оторочен пышным мехом, но и весь расшит золотом. Да один пояс чего стоит – двойного плетения, позолоченный, с крупными самоцветами, искусно вделанными в бляху в виде какого-то сказочного зверя.
Словом, хоть сейчас под венец. А Константин… Он и на князя-то особо не походил. Не каждый рыцарь в Кракове одевается с такой простотой. Сразу было видно, что одежа эта видала всякое, да и стирана она не раз и не два. Словом, не князь, а эдакий простецкий сельский староста или же какой-нибудь пройдоха-локатор [73] .
«Только заплат и не хватает, – почти сердито подумал Лешко, и ему вдруг непонятно почему сделалось стыдно, но не за хозяина шатра, а за себя. – Сам-то чего так вырядился, да и вообще – к чему я все это в сундуках вез? Чай, на войну ехал, а не на свадьбу с этой, как ее, Ягенкой».
73
Локатор (от лат. locare – размещать, поселять) – так называли в Польше организатора нового поселения, который заключал с князем или иным землевладельцем договор и брал на себя обязательство привезти определенное количество колонистов с семьями и имуществом для заселения пустующих земель. Он выплачивал определенную в договоре сумму владельцу земли, а взамен получал освобождение от податей на период обустройства.
Он сурово насупился, но тут же спохватился. С таким неприступным видом что-либо проведать было решительно невозможно, а ведь он, когда предложил эту поездку в гости, втайне перед самим собой оправдывался как раз именно этим.
Однако разговор, который завязался чуть погодя, после второго кубка, был настолько интересен, что все остальное как-то забылось. Уж больно занимательно повествовал Константин. Тема, которую он затронул, была достаточно щекотлива и впрямую касалась изгнания рыцарей-крестоносцев с тех земель, которые он не так давно захватил. Причем рязанский князь, как заметил Лешко, отнюдь не оправдывался перед ними, а просто рассказывал.
К тому же кое-чего ни властитель Малой Польши, ни его брат, княживший в Мазовии, раньше и не слыхали. Нет, доносилось до них кое-что, но – как бы это сказать поделикатнее? – совсем иное. Дескать, подл и коварен русский схизматик. Говорил сладкие речи, предлагал заключить договор, а потом, усыпив бдительность доверчивых рыцарей, накинулся на них, аки хищный волк на стадо робких мирных агнцев, и начал их безжалостно резать, невзирая на жалобное блеяние.
Имелись, правда, кое-какие настораживающие несовпадения в этих рассказах, но Лешко от них попросту отмахивался, зато теперь ему стало понятно, например, то, почему основные силы крестоносцев оказались под Кукейносом и Гернике. А то, что вел Константин эту войну совсем не по-рыцарски, так ведь и рижский епископ вместе с магистром ордена меченосцев Волквином всем своим поведением походили скорее не на Авеля, а на его брата, так что чего уж тут.