Алатырь-камень
Шрифт:
– А ты слышал, что святой римский престол объявил против тебя крестовый поход во всех христианских странах с отпущением всем его участникам любых грехов? – полюбопытствовал краковский князь. – Не далее как месяц назад буллу Гонория III привезли в Гнезно для торжественного оглашения нашим архиепископом. В ней ты объявлен покровителем язычников и самым злейшим врагом христианства, в сравнении с нечестивыми злодеяниями которого меркнут даже ужасы приверженцев магометовой веры.
– Она заканчивается словами из святого писания, – подхватил Конрад. – «И если кто обращается от праведности к греху, господь уготовит того на меч» [74] , – процитировал он, явно гордясь своей памятью.
74
Сир. 26—26.
– Нет, это для меня новость, – сознался Константин, но тут же прокомментировал: – Быстро работает римский папа, когда дело касается умаления его доходов.
– Он заботился не о доходах, – поправил его Лешко.
– А о чем же еще? – искренне удивился рязанский князь. – Я хоть и не слышал ее, но думаю, что не ошибусь, если скажу, что в ней нет ни слова о самих язычниках.
Конрад озадаченно посмотрел на брата.
– Но там действительно ничего о них не говорится, – удивленно произнес он.
– Зато очень много о несчастных немецких рыцарях – истинных страдальцах, которые были безжалостно истреблены моим нечестивым воинством и теперь будут причислены к лику святых или, по крайней мере, мучеников. Так ведь? – предположил Константин.
– Именно так, – подтвердил Лешко.
– Ну вот, – удовлетворенно заметил Константин. – Кстати, сейчас христианизация несчастных язычников в тех землях, которые я взял под свою руку, идет полным ходом, причем добровольно. Я уже заложил, помимо существующих, десять новых церквей, в которых будут точно так же обращать в истинную веру заблудшие души. Вот только Гонорию III безразлично, обращу я их или нет, потому что он все равно не получит ни единой куны дохода с тех земель. Вот он и злобствует. Я ведь пришел туда не как завоеватель, а был приглашен самими местными жителями, которые изъявили добровольное согласие войти в состав моих подданных. И думаю, что они не прогадают, в отличие от тех правителей, которые хотят добровольно посадить себе на шею рыцарей-крестоносцев, да еще и чужаков, – заметил он, в упор глядя на мазовецкого князя.
– А что делать, если эти язычники-пруссы вконец обнаглели? – с вызовом спросил тот, лихорадочно размышляя, каким образом Константин сумел узнать, что он, Конрад, воспользовавшись удобным случаем, два месяца назад пригласил погостить у себя в Плоцке суровых и отважных рыцарей, принадлежащих к ордену Братьев немецкого дома [75] и прибывших в Польшу в качестве сопровождающих папского нунция.
От рассказов рыцарей о том, как храбро сражались они и их братья по ордену против сарацин в Палестине, у мазовецкого князя разгорелись глаза.
75
Братья немецкого дома – именно так на самом деле назывался Тевтонский орден.
«Вот бы кого выставить против пруссов», – подумал он и стал потихоньку заводить разговор о том, что как раз для святого дела обращения язычников в истинную веру у него, Конрада, в полудикой Мазовии имеется самая благодатная нива. Остается только найти настоящих пахарей, которые не пожалели бы трудов во славу господа.
Собственно говоря, гостившие рыцари – Генрих фон Гогенлое и Герман Балк – не имели ничего против поселения в этих местах, поскольку успели по достоинству оценить обширные земли, граничащие с Мазовецким княжеством. То, что все христианские походы против сарацин обречены, четвертому по счету великому гроссмейстеру ордена Герману фон Зальца было понятно, равно как и его ближайшим помощникам, каковыми они являлись. Значит, необходимо искать иное поле деятельности.
Однако осторожный предварительный разговор закончился почти ничем. Уж больно высокими были требования у рыцарей.
– Не знаю, слышал ли ты сказку, которую у нас на Руси рассказывают маленьким детям? – спокойно ответил Константин. – Там говорится, как лиса попросилась пожить в доме у зайчика и мало-помалу вовсе выгнала бедного хозяина из его норки.
– Обычно сказки заканчиваются хорошо, – вступил в разговор заинтересовавшийся Лешко, прекрасно поняв, куда гнет хозяин шатра.
– Эта тоже заканчивается хорошо. Пришел петушок – золотой гребешок и выручил зайчика.
– И к чему эта сказка? – осведомился Лешко.
– Да к тому, что крестоносцы очень уж на эту лисичку похожи. Их только впусти, а спустя год, от силы – два, не знаешь, как выгнать, – спокойно пояснил Константин.
– Конечно, лучше уж свой создать, – согласился Конрад, вспомнив, что то же самое предложил ему Христиан, которого за создание пусть малой, но христианской общины среди диких пруссов сам римский папа уже произвел в епископы Пруссии. – Я и об этом думал. Даже название для него придумал: «Христовы воины в Пруссии». Но, с другой стороны, что касается рыцарей, то не кажется тебе, Константин Владимирович, что это напраслина? Вон Андрей II пустил их в Трансильванию, и ничего страшного не случилось.
– А хотите побиться об заклад, что не пройдет трех лет, как он их оттуда выгонит? – усмехнулся рязанский князь, памятуя, что на самом деле в официальной истории именно так все и произошло.
Братья переглянулись. Константин говорил с такой уверенностью, что его словам невольно верилось.
– Все ж таки божьи люди, – нерешительно произнес Конрад. – У них вон на плащах и то кресты имеются.
– На плащах – имеются, но что в этом проку, если в сердцах у них креста нет, – парировал рязанский князь и ободрил сумрачного Лешко: – О том, что слово не сдержал, – не печалься. Покойники никому помочь не могут, а живыми ваших людей я все равно не пропустил бы. И ты, Конрад Казимирович, не печалься, – дружелюбно хлопнул он по плечу младшего из братьев. – Я лучше сам твоей беде, случись надобность, подсоблю.
Конрад пытливо покосился на рязанского князя. «Правду говорит или так просто сказанул, чтоб умаслить? Хотя зачем ему их умасливать, когда его людей и впрямь больше числом?»
– Помогу, помогу, можешь не сомневаться, – засмеялся тот.
– Хорошо бы, – сдержанно ответил мазовецкий князь и тут же поинтересовался как бы невзначай: – Даром или земель взамен попросишь, как те орденские братья, которые у меня гостили?
– Считай, что совсем даром, как доброму соседу подобает, потому как мне такие буяны тоже ни к чему. Только не дело это – о таких серьезных вещах в шатре разговаривать. Они степенства требуют, рассудительности. Лучше бы вы ко мне в Киев погостить приехали, заодно мое венчание на царство отпраздновали, а уж там мы и решили бы все.
– Это… плен? – побледнел Лешко.
– Хорош же я буду, – улыбнулся миролюбиво Константин. – Сам гостей зазвал и тут же их в полон взял. У меня, в отличие от тех рыцарей, крест не на корзне, а в душе, так что ты меня, Лешко Казимирович, такими подозрениями понапрасну не обижай. И тайного смысла в моих речах нет. Я ж по-простому в гости приглашаю. Теперь все равно зима метелями вьюжит. Чего вам там в Кракове да в Плоцке рассиживаться? Вот я и подумал, отчего бы добрых людей в гости к себе не зазвать.