Алеф
Шрифт:
Вот почему более десяти лет спустя я отправился в путешествие по Транссибирской магистрали и снова испытал Алеф. Пятая женщина лежит сейчас рядом со мной и говорит о вещах, которые меня больше не интересуют, потому что кольцо движется все быстрее и быстрее. И я не хочу брать ее с собой туда, где мы впервые встретились.
– Только женщины верят в любовь, мужчины нет, – говорит Хиляль.
– Мужчины тоже верят в любовь, – возражаю я.
Я продолжаю машинально перебирать пряди ее волос. Ее сердце бьется спокойнее. Я представляю себе, как она закрыла глаза, чувствуя себя любимой и защищенной, и как мысль о том, что ее отвергли, исчезла без следа и больше не вернется.
Ее дыхание становится ровным. Она немного отодвигается от меня, приняв более удобную позу. Я приподнимаюсь, чтобы поставить пепельницу на тумбочку, и снова обнимаю Хиляль.
Огненное кольцо с бешеной скоростью перекатывается от моих ступней к макушке и обратно. А воздух вдруг начинает вибрировать, как при взрыве.
Очки разбиты. Под ногтями грязь. В тусклом свете свечи не видно
Передо мной письмо. То самое письмо.
Кордова, 11 июля 1492 года
Брат мой,
Инквизиция – одно из немногих средств, оставшихся у нас для борьбы с грехом. Маловерие и предрассудки заставляют народ видеть в инквизиторах чудовищ. Но и в эти непростые и неспокойные времена, когда так называемая Реформа грозит обернуться беспорядком в домах и мятежами на улицах, когда иные решаются открыто оспаривать вердикты суда Христова и вслух обвиняют нас в том, что мы пытаем обвиняемых, мы все еще остаемся властью! А дело власти искоренять все, что угрожает общему благу, безжалостно отсекать гниющие конечности, не давая заразе распространиться на все тело. Тот, кто упорствует в ереси, обрекая себя и других на адское пламя, повинен смерти.
Эти женщины без стыда проповедуют разврат и дьявольские соблазны? Да они ведьмы! В таких случаях духовного порицания недостаточно. Большинство людей решительно неспособны его прочувствовать. Церковь должна иметь – и имеет – право проявлять нетерпимость к пороку и требовать того же от светских властей.
Эти женщины попытались отвратить мужа от жены, брата от сестры, отца от детей. Церковь – милосердная мать, всегда готовая прощать, и наша единственная забота – чтобы женщины эти раскаялись, и мы смогли предать их очистившиеся души Создателю и, применив божественное искусство – в котором всякий может распознать вдохновенные слова Христа, – с осмотрительностью назначить такое наказание, чтобы привести их к признанию в совершении ритуалов и в плетении интриг, приведших к бедствиям, которые преследуют город, погруженный отныне в хаос и анархию.
В этом году мы, ведомые победоносной дланью Господней, сумели изгнать магометан обратно в Африку. Много лет нехристи владели нашей землей почти безраздельно, но Вера давала нам силы выигрывать сражение за сражением. За маврами были изгнаны евреи, а те, что остались, обратятся к Христу, если потребуется, то и против воли.
Но хуже евреев и мавров оказались те, кто предавал нас, утверждая, будто верит в Христа. Они также понесут наказание, когда меньше всего будут того ожидать; это лишь дело времени.
Теперь нам надлежит обратить свое оружие против волков в овечьих шкурах, что коварно подбираются к нашей пастве. Вам выпал шанс показать всем, что зло не останется незамеченным, ибо если эти женщины преуспеют, дурные новости распространятся повсюду, плохой пример будет подхвачен, и поветрие греха обернется ураганом. Покажи мы слабость, мавры возвратятся, евреи воспрянут, и полуторатысячелетние усилия по установлению Мира Христова пойдут прахом.
Утверждают, будто пытки учреждены судом Святой Инквизиции. Ничто не может быть далее от правды! Напротив, во времена, когда римское право узаконило пытку, Церковь изначально ее порицала. Теперь же, в связи с суровой необходимостью, мы тоже вынуждены ее применять, но лишь в исключительных случаях. Папа дал нам на то свое дозволение – не приказ – и выразил надежду, что мы не станем им злоупотреблять. Это дозволение распространяется исключительно на еретиков. Девиз суда Инквизиции, столь несправедливо оболганного: мудрость, справедливость и благоразумие. Каким бы ни было обвинение, мы никогда не отказываем приговоренным в таинстве исповеди перед тем как они предстанут перед судом Небесным, на котором раскроются все тайны, неизвестные даже нам. Мы печемся единственно о спасении этих заблудших душ, и именно для этой цели инквизитор обязан задействовать все известные ему способы, чтобы помочь им сознаться в своем грехе. Только в таких случаях нами иногда применяются пытки.
Между тем враги славы Божией называют нас бессердечными палачами, не принимая в расчет того, что в наших судах суровые меры применяются с умеренностью и снисхождением, каких не знает светская власть. Прибегнуть к пытке дозволяется лишь один раз в течение процесса, так что, надеюсь, вы не упустите эту предоставившуюся вам возможность. Если поведете дело недолжным образом, вы опорочите наш суд, и мы вынуждены будем освободить тех, кто явился в мир лишь для того, чтобы сеять семя греха. Все мы слабы, всесилен лишь Господь. Но Он делает нас сильными, когда дарует нам честь бороться во славу Его Имени.
Прочь сомнения! Если эти женщины виновны, они должны раскаяться, прежде чем мы предадим их воле Господней.
И хотя это ваш первый опыт, и сердце ваше исполнено того, что вы принимаете за сострадание – и что на деле является не более чем слабостью, – помните, что рука Христа не дрогнула, когда он изгонял менял из Храма. Ваш наставник укажет вам, какие следует применять процедуры, чтобы, когда придет время, вы смогли без содрогания использовать кнут, колесо и прочие орудия. Помните: нет казни более милосердной, чем очистительное пламя костра. Огонь пожирает плоть, но счищает с души скверну, чтобы она без труда воспарила к престолу Господа.
Значение нашей деятельности в стране,
И даже если потомки не признают нашей правоты и станут сурово судить нас за то, что нам приходилось быть жестокими, дабы наставить ближних в милосердии и смирении, кои заповедал человечеству Сын Божий, заслуженная награда ожидает нас на небесах.
Семя зла следует изничтожить, пока оно не успело пустить корни и прорасти. Помогите тем, кто стоит над Вами в этой священной миссии, не омрачая сердца ненавистью, но и не проявляя постыдной жалости к слугам Врага. Помните, на Небесах всех нас ждет иной Суд, где каждого станут судить согласно тому, насколько он был тверд, проводя он на земле волю Господа.
Б. Т. Т., Е. П.
ВЕРЬ, И ПУСКАЙ В ТЕБЯ НИКТО НЕ ВЕРИТ
Всю ночь мы не размыкаем объятий и просыпаемся в тех же самых позах, в каких нас накрыло огненное кольцо. Я поворачиваю голову, разминая затекшую шею.
– Пора вставать. У нас много дел.
Хиляль поднимается, сетуя на то, что в это время года солнце в Сибири встает слишком рано.
– Давай, хватит лениться. Нам пора. Иди к себе, собирайся и жди меня внизу.
Администратор в лобби отеля снабжает меня картой и объясняет, как добраться до места. Дорога должна занять не более пяти минут. Хиляль недовольна, потому что завтрак еще не накрыли, и мы покидаем отель натощак.
Миновав два квартала, оказываемся на месте.
– Да ведь это же церковь!
Вот именно, церковь.
– Больше, чем рано вставать, я ненавижу только... это! – Девушка машет рукой в сторону синей маковки, увенчанной золотым крестом.
Двери храма открыты, в них как раз входят несколько пожилых женщин. Я оглядываюсь по сторонам и убеждаюсь, что улица совершенно пуста, ни прохожих, ни машин.
– Прошу тебя, сделай кое-что для меня.
Хиляль впервые за утро улыбается. Я о чем-то ее прошу. Она мне необходима.
– Это могу сделать только я?
– Да. Ты, и никто больше. Только не спрашивай, почему.
Я беру Хиляль за руку и веду ее в храм. Мне приходилось бывать в православных храмах, но я никогда толком не знал, как там следует себя вести, знал лишь, как ставить свечи и молиться всем святым и ангелам, ища у них защиты. И в то же время меня всегда прельщала красота православных церквей, построенных по единому образцу: сводчатый потолок, просторный центральный неф, боковые арки, написанные с молитвой и постом иконы в золотых окладах, перед которыми бьют поклоны пожилые женщины, прежде чем приложиться губами к защитному стеклу.
Как всегда бывает, когда мы по-настоящему чего-то хотим, обстоятельства сразу начинают складываться в нашу пользу. Несмотря на все то, что я пережил прошлой ночью, несмотря на то, что я так и не продвинулся дальше чтения письма, у нас еще достаточно времени до конечного пункта путешествия – Владивостока, и на душе у меня покой.
Хиляль, похоже, тоже очарована царящей вокруг красотой. Она как будто забыла, что не любит церкви. Я подхожу к пожилой женщине, торгующей в углу восковыми свечами, и покупаю у нее четыре свечки, три ставлю перед образом святого Георгия и молюсь перед ним о себе, своей семье, своих читателях и книгах.
А зажженную четвертую свечу передаю Хиляль.
– Прошу тебя, делай как я скажу. Возьми свечку.
Хиляль инстинктивно оглядывается, чтобы проверить, не смотрит ли кто на нас. Видимо, она решила, что я попрошу ее сделать нечто кощунственное, немыслимое в этих стенах. Однако в следующее мгновение девушка вновь принимает свой обычный заносчивый вид. В конце концов, она ненавидит церкви, и ей нет дела до того, что здесь принято, а что нет.
Пламя свечи отражается в ее глазах. Я склоняю голову, хотя не чувствую никакой вины. Только смирение и отдаленную, словно настигшую меня из другого мира боль, боль, которую я должен принять.
– Я предал тебя и прошу меня простить.
– Татьяна!
Я зажимаю ей рот ладонью. Хиляль талантливая скрипачка и очень сильный человек, но я не должен был забывать, что ей всего двадцать один. Мне следовало сформулировать свою просьбу иначе.
– Нет, дело не в Татьяне. Но все равно прости меня.
– Как я могу простить тебя, если не знаю, в чем твоя вина.
– Вспомни Алеф. Вспомни, что ты тогда чувствовала. Постарайся передать этому священному месту частичку того, о чем ты не знаешь, но что живет в твоем сердце. Если тебе так проще, попробуй думать о любимой симфонии и позволь музыке унести тебя с собой. Все остальное не имеет значения. Слова, объяснения и вопросы не помогут; они только еще больше запутают то, что и так достаточно непросто. Прости меня, и пусть это прощение придет из самой глубины твоей души, той самой души, что переходит из тела в тело, и познает себя, переходя сквозь время небытия и бесконечность пространства.
Душу ранить нельзя, как нельзя ранить Бога, но порой мы оказываемся в плену у собственной памяти и влачим жалкую жизнь, даже если у нас все есть для счастья. О, если бы мы могли быть только здесь и сейчас, словно пробудившись на планете Земля под сводами золотого храма. Но это невозможно.
– Не понимаю, почему должна простить за что-то человека, которого люблю. Разве только за то, что никогда слова любви не слетали с его губ.
До нас доносится запах ладана. Причт готовится к утренней службе.