Александр Александрович Формозов (1928–2009). Послесловие
Шрифт:
Предисловие
«Ещё ли молчать,
безъязыким ставши?!
Не выманите меня на то
В стихах его
имя моё –
не ваше —
четырежды упомянуто».
Лев Самуилович Клейн был знаком с Александром Александровичем Формозовым более 60 лет; они вместе начинали свой путь в полевой и исторической археологии, затем периодически общались, лично и в переписке, по поводу взаимно интересных им вопросов науки и жизни. В книгах и статьях А.А. Формозова 1990-х – 2000-х гг. заметное место занимает диалог и полемика с Л.С. Клейном о прошлом и настоящем науки об отечественных древностях [1] . В статьях, монографиях и мемуарах Л.С. Клейна [2]
1
См.: Формозов А.А. О книге Л.С. Клейна «Феномен советской археологии» и самом феномене // Российская археология. 1995. № 3. С. 225–232; Его же. Русские археологи в период тоталитаризма. М., 2006.
2
С.: Клейн Л.С. Трудно быть Клейном. Автобиография в диалогах и монологах. СПб., 2010.
3
Когда в предисловиях и послесловиях к работам А. А. Формозова, опубликованным в Курске, я пытался задеть Л.С. Клейна, думая, что защищаю своего учителя, Александр Александрович неизменно советовал мне снять этот раздражённый пассаж – «Нам с вами это не нравится, но не будем переходить на личности!»
После кончины Александра Александровича у нас со Львом Самуиловичем завязалась электронная переписка, в которой обсуждались возможные варианты изложения биографии Формозова. На подготовленный для проектируемой книги Л.С. Клейна «История русской археологии в лицах» очерк о Формозове я сделал ряд замечаний и дополнений. Автор часть из них принял, а часть мотивированно отклонил. У нас возникла мысль обнародовать материалы нашего обсуждения. В результате появилась эта брошюра-конволют.
На показательном образце личности, биографии и творческого наследия А. А. Формозова составители этой книжки, по словам старшего из них, пробовали «заботиться о цельности и целенаправленности подборки. [Просто] биография, интервью, неопубликованные вещи, комментарии – это [была бы] одна книжка, справочно-источниковедческая. В центре её – Формозов. Вариант биографии, дискуссия по нему, споры, мнения – это другая книжка, полемическая. В центре её – наши мнения о Формозове, дискуссия о нём. В первой книжке портрет Формозова нужен, а наши вообще не нужны. Во второй нужнее наши портреты. Я могу дать свою биографию Формозова в любую из этих двух книг. Но нашей переписке место только во второй книжке, каков бы ни был её объем. В первой книжке она неуместна… Как неуместна она была бы и в сборнике его памяти. Если читатель покупает книжку о Формозове, с какой стати он вынужден будет читать наши споры о том, как делать историографию о нём. [В .Я.] Пропп мне повторял сентенцию своего учителя И.И. Толстого: «Никогда не показывайте читателю свою исследовательскую кухню». А вот из тех, кто интересуется не [только и не] столько Формозовым, сколько способами решения историографических задач, кто-то купит заведомо полемическую книжку» (Л.С. Клейн – С.П. Щавелёву [его дополнения в квадратных скобках]. 20. 09. 2010 г.).
Младший из авторов-составителей придерживается более эклектичного подхода к структуре подобной работы и вообще жанру биографической историографии науки, и он всё-таки дерзнул поместить в виде приложений последнее интервью героя наших очерков и уточнённую библиографию его публикаций, в составлении которой мне выпала честь участвовать. Возможно, кому-то из возможных читателей настоящего издания окажется ближе эта его часть. Пусть сами выбирают, что покупать, и что читать.
Что до «кухни» биографической историографии, то и о ней можно спорить. Когда покойный академик М.Л. Гаспаров ещё при жизни опубликовал том своих записных книжек, многие читатели (включая меня) встретили это издание восторженно: россыпь идей, смелость мысли и т.п. А.А. Формозов же на это счёт поморщился (в вышеупомянутом духе И.И. Толстого): «Публиковать черновики при жизни?..» В качестве материала для обсуждения такой коллизии ниже приводятся выдержки из нашей с Л.С. Клейном электронной переписки по обсуждаемой тематике. Эта небольшая
Но всем без исключения интеллигентным читателям должно быть поучительно, как различные, моментами диаметральные оценки одних и тех же лиц и событий не мешают представителям разных поколений российской науки вести взаимно уважительный, смею надеяться, диалог… И если часть рукописей всё же горит и теряется безвозвратно, то ценные, пусть и спорные в чём-то идеи как-то выживают в коллективном сообществе, так называемом «незримом колледже» специалистов даже после ухода их авторов.
Я от души признателен патриарху нашей науки Льву Самуиловичу Клейну за то, что он удостоил меня чести беседовать с ним обо всём этом, что интересует меня больше всего на свете.
Ценные поправки и дополнения внесли по ходу окончательного редактирования нижеследующих текстов сотрудники Института археологии РАН Марина Владимировна Андреева, Александр Владимирович Кашкин, Сергей Владимирович Кузьминых и Александр Сергеевич Смирнов, а также Алексей Сергеевич Щавелёв (Институт всеобщей истории РАН). Всем им я глубоко признателен.
Профессор С.П. Щавелёв.
25 января 2011 г.
Л. С. Клейн
La b^ete noire советской археологии А.А. Формозов
1. Чёрный зверь? В каждой стране археология знает одиозную фигуру, на которой концентрируется ненависть коллег. В Германии таким был Косинна, в Англии – Питер Аккоу, в США – Уолтер Тэйлор, в какой-то мере Джеймс Форд. У нас это А.А. Формозов, московский археолог, проработавший в Институте археологии без малого 60 лет и ставший основателем историографии археологии как особой отрасли знания.
Французское la b^ete noire в буквальном переводе означает «чёрный зверь» (это эвфемизм «дьявола»). Внешне этот эпитет совершенно не подходит к Формозову. Александр Александрович Формозов (1928 – 2009) на возрасте – полноватый, лысый, с сияющей застенчивой улыбкой на круглом лунообразном лице, почти мой ровесник (на год младше). Совсем не чёрный, а скорее светлый. Родился в семье известного профессора зоологии МГУ, а мать его – тоже доктор наук, но по геохимии. Предки – священнослужители. Учился в Московском университете.
Е.Е. Кузьмина (2008: 19) вспоминает: «Он учился на два курса старше нас в «группе гениев». В нее входили уже тогда выделявшиеся Александр Александрович и будущие академики Валентин Лаврентьевич Янин, Валентин Васильевич Седов, а также ставший детским писателем Валентин Дмитриевич Берестов и исследователь Хорезма Юрий Александрович Рапопорт. Саша рассказывал, что в день окончания университета трое: Янин, Седов и он гуляли до рассвета по Москве и мечтали о своих будущих открытиях».
Один среди трёх многообещающих Валентинов, Александр Формозов и в самом деле прошел гладкой дорогой. Учился он на факультете у Арциховского, потом в аспирантуре у известного антрополога Дебеца, защитил кандидатскую и проработал в московском Институте археологии АН СССР – РАН полвека, до выхода на пенсию. Внешне очень спокойная карьера.
Но, опубликовав множество книг, причем первоклассных и читаемых, за полвека защитил только кандидатскую диссертацию, а докторскую нет. То ли не дали, то ли не захотел. Происходя из рафинированно интеллигентной среды, не знал ни одного языка и с иностранными коллегами почти не общался. Имея уйму смелых идей, не оставил учеников. Похвалялся своей демократичностью, но ему был присущ некоторый снобизм: смотрел на коллег из простонародья, на инородцев и провинциалов с высоты своей принадлежности к сливкам русской интеллигенции. Говорил о них печатно: «малокультурный», «тёмный», «серая масса». Впрочем, это поддерживало в нём накал принципиальности: надо же быть достойным своей миссии. Будучи в самом центре археологической науки и представляя элиту учёного мира, рассорился почти со всеми коллегами, всех обидел – и подвергся остракизму. А вот современная молодёжь на него молится.
Я не был его близким другом, но в приятельских отношениях мы были с 1951 года, то есть 60 лет, встречались на конференциях и в поле, переписывались, так что я могу судить об этой незаурядной фигуре не только по литературе, но и по своим личным наблюдениям. Близким другом его был ленинградец А.Д. Столяр, написавший о нём в своей обычной манере чрезвычайно словообильные и высокопарные воспоминания (Столяр 2004; 2010), однако из них можно извлечь немало конкретных сведений, как и из юбилейных статей, автобиографических заметок, мемуаров и некрологов.