Александр Александрович Формозов (1928–2009). Послесловие
Шрифт:
Кузьмина Е.Е. 2008. Классификация и периодизация памятников андроновской культурной общности. Актобе, ПринтА.
Савинов Д.Г. 2006. О «юбилейных» книгах А.А. Формозова // Российская археология. 3: 169–173.
Свешникова О.С. 2009. Советские археологи в поисках первобытной истории: Историческая интерпретация археологических источников в советской археологии 1930-х – 1950-х гг. Омск, изд. Омского университета.
Столяр А.Д. 2004. Мой друг Александр Александрович Формозов // Невский археолого-этнографический сборник.
Столяр А.Д. 2010. Светлой памяти друга – Александра Александровича Формозова // Человек и древности: памяти Александра Александровича Формозова. М., Гриф и К.
Формозов А. А. 2004 а. Рассказы об ученых. Курск, Курский гос. мед. университет.
Формозов А. А. 2004 б. Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки. М., Знак.
Формозов А.А. 2005. Человек и наука. Из записей археолога. М., Знак.
Шер Я.А. 2006. Археология изнутри. Научно-популярные очерки. Кемерово, изд. Кемеровского университета.
2010 г.
С.П. Щавелев
Классик и диссидент российской археологии. А.А. Формозов. (Замечания на очерк Л.С. Клейна «La b^ete noire советской археологии»)
«Звучал с небывалой силой
Лозунг её простой:
«За свободу Франции милой!
Кто любит меня – за мной!»»
Как и всё, что пишет Лев Самуилович Клейн по истории археологии, его социально-психологический портрет А.А. Формозова вышел увлекательным и познавательным, особенно для провинциальных и молодых археологов и вообш,е гуманитариев, с Александром Александровичем лично не сталкивавшихся. Однако те, кто его близко знал, заметят в этом тексте ряд шероховатостей и пробелов. Обращая на них внимание автора и будущих читателей, я заранее признаю, что даже и без таких поправок очерк готов к публикации и нуждается в ней. По большому счёту, перед нами текст, исполненный научной глубины, правдивости и дружеской симпатии к нашему герою. А такое сочетание в нашей историографии большая редкость.
Предлагаемые мной поправки и добавки будут выделены жирным шрифтом. Я высказываю их более или менее по ходу клейновского очерка. Мелкие уточнения, с которыми автор согласился, я сейчас снял. Исходный текст обозреваемого очерка внутри моего отзыва приводится курсивом.
А вот почему я сразу написал свой отзыв – изначально личное письмо к автору, но именуя его в третьем лице, то есть как официальную рецензию – бог весть. «…Не написал – / случилось так» (А.А. Вознесенский). Наверное, было предчувствие «по Фрейду» продолжения совместной работы над этой темой. А то и подсознательно рассчитывал на публикацию, с которой Лев Самуилович любезно согласился.
Итак, вот что мне показалось необходимым поправить в увлекательном варианте интеллектуальной биографии моего наставника по истории науки.
По нескольким глагольным оборотам видно, что очерк заготавливался автором тогда, когда А.А. был ещё жив. Теперь соответствующие пассажи лучше перевести в прошедшее время. «…Этот эпитет не подходил к Формозову…», хотя бы в нынешнем нашем понимании.
Ближайшие «предки – священнослужители в Поволжьем. А.А. всегда подчеркивал свою разночинную и даже провинциальную генеалогию (что немаловажно для оценки дальнейших упоминаний о его принадлежности «к сливкам русской интеллигенции», «рафинированным москвичам» и т.п.). Некий снобизм, у А. А., конечно, чувствовался, особенно на письме, гораздо меньше при личном общении, но степень интеллигентского высокомерия Формозова у Л.С. Клейна кажется мне преувеличенной; может быть, подпитанной неизбывным комплексом принижения евреев в России и в СССР. Те, у кого комплексов при живом общении было меньше, не чувствовали никакого отчуждения. Вопреки разнице в возрасте, месте жительства, вообще профессиональном статусе. Например, директор музея истории Санкт-Петербургского университета Игорь Львович Тихонов при встрече мог броситься к нему с восторженным кличем: «Сан Саныч! Дорогой!» и т.д. в этом роде. И помрачневший на восьмом десятке лет Формозов в ответ улыбался, как в молодости… Конечно, если перед ним человек был хороший.
Коллега А. А. по Институту археологии Александр Сергеевич Смирнов [4] подтверждает сказанное: «У меня капитал общения с А.А. невелик… В основном это встречи в стенах института и лишь в последние годы [его жизни] несколько встреч у него дома. Тем не менее, осмелюсь поддержать Вашу точку зрения, что А. А. в личном общении был весьма демократичен и никакого снисходительного тона к собеседнику я при наших разговорах не заметил. Скорее, подчёркнутую доброжелательность, особенно при домашних беседах. Он сам мог предложить свои услуги в обсуждении той или иной темы, проблемы. Да и в институт он не ленился приходить (даже после увольнения), чтобы обсудить с коллегами интересующую его тему, дать или получить новую книгу и т.п.» (А.С. Смирнов – С.П. Щавелёву. 8. 01. 2011 г.).
4
А. С. Смирнов, помимо полевой археологии, капитально занимается историографией; готовится к выходу в свет его работа «Археология в имперском пространстве России», с фрагментами которой мы знакомы по нескольким докладам и публикациям автора.
Вспоминая наши беседы, затрону неоднократно отмечаемое Львом Самуиловичем косноязычие Александра Александровича. Может, под старость он сумел выправить ряд дефектов своей речи, но ничего непонятного в ней мы уже не застали. Так, какие-то второстепенные индивидуальные особенности (говорил, например, «парашют», «брошюра» именно на «ю», как пишется, а не на «у», как обычно говорится). Ещё точнее отзывается об этом Марина Владимировна Андреева: «Формозов оратор был не просто хороший, а – блестящий. Все, кто его слышал, подтвердят. Максимум через 30 секунд после начала его выступления слушатели забывали о мелких дефектах дикции, через две минуты – полностью погружались в выстраиваемую А. А. реальность. Из которой выйти уже не могли (и не хотели) до конца речи. Говорил он, как писал, с теми же интонациями, периодами, акцентами и паузами. Цельный был человек и «безумно интересный», это точно» (М.В. Андреева – С.П. Щавелёву. 14 января 2011 г.).
Конец ознакомительного фрагмента.