Александр Александрович Формозов (1928–2009). Послесловие
Шрифт:
В 1960-е годы первобытным искусством занялся Формозов (первые статьи в 1961 и 1963 гг.) и начал систематично опровергать заключения Окладникова. Первая книга Формозова о первобытном искусстве вышла в 1966 году («Памятники первобытного искусства на территории СССР»). В 1967 г. в «Советской этнографии» появилась вежливо критическая рецензия Формозова на книгу Окладникова о Шишкинских писаницах. Отклики на эту рецензию от учеников Окладникова и искателей милостей от него (он был тогда уже членкором) не замедлили появиться, причем С. Пелих признавалась, что большую часть отклика написал за неё сам Окладников (Формозов 2005: 181). В 1969 г. Формозов поместил в «Советской этнографии» ответ Пелих и Савватееву, где высказался уже категоричнее о работах Окладникова. Одновременно вышла книга Формозова «Очерки по первобытному
Это уже было серьёзнее. В 1970 г. в «Советскую этнографию» поступили сразу две статьи против Формозова, написанные одна А.И. Мартыновым из Кемерова, выдвиженцем Окладникова, другая В. А. Рановым из Средней Азии. Оба собирались защищать докторские (и защитили через несколько лет у Окладникова в Новосибирске). Мартынова Формозов уличает в плагиате из формозовской книги, приводя параллельные тексты (в плагиате его уличали и в Ленинграде, куда он возил свою докторскую).
Дискуссия расширялась. На стороне Окладникова выступили А.И. Мазин, В.И. Молодин и др., на стороне Формозова – Н.Л. Подольский и друг Формозова А.Д. Столяр, который, однако, и с Окладниковым ссориться не хотел. Ещё один специалист по первобытному искусству, Я.А. Шер занял такую же позицию, ратуя вдобавок за объективные формализованные методы. То есть он, по сути, также отвергал заключения Окладникова, но не ставя точки над 1. Однако в отличие от Столяра он не был близким другом Формозова, и ему Формозов не простил отказа напрямую обвинять Окладникова. В дальнейшем он всячески треплет в печати имя Шера, а Шер отвечает, также не выбирая выражений.
Кстати, Шер был тогда уволен из ленинградского Института, собирался устраиваться в Сибири, и Формозов объясняет этим его нежелание раздражать Окладникова. Формозову, защищённому в своем московском благополучии своим наследственным статусом (то есть блатом), легко предъявлять такие суровые требования людям, чьё положение было гораздо более шатким.
Но обе рецензии на книгу Формозова (столяровская и шеровская) в печать долго не могли пробиться. Редактор «Советской этнографии» Ю.П. Аверкиева заявила, что не позволит Формозову «сводить личные счеты с Окладниковым», а академик Б.А. Рыбаков редакторам своих изданий велел вычеркивать из статей Формозова выпады в адрес Окладникова: с Мартыновым спорить можно, а с Окладниковым – нельзя (Формозов 2005: 196). В самом деле, что же это будет, если всякому позволено будет сомневаться в заключениях академика! Так можно дождаться, что и более высоких авторитетов не пощадят!
Дискуссия развернулась вовсю уже в конце жизни Формозова, когда в новой России он опубликовал задним числом несколько книжек об общей ситуации в советской науке, на что последовал залп статей в «Российской археологии» (№ 3 за 2006 год). Окладников и его ученики и защитники были одной из тем спора. К грехам Окладникова он добавил еще два: «подмену жанра» (так называется целая глава в его книге «Человек и наука») и «хамелеонские трансформации» взглядов на прошлое.
Первый грех («подмена жанра») состоял в том, что вместо логически точных и обоснованных фактами положений используются красочные рассказы, беллетризованные разглагольствования с метафорами и пышными эпитетами, втюхивающие какую-нибудь заманчивую идею. «Как только Окладников подходит к чему-либо спорному, он сразу же начинает говорить красиво, и эти красивости затемняют суть дела» (Формозов 2005: 104). Формозов, конечно, удивительно наблюдателен и тонок в своем ехидстве.
Второй грех, разумеется, свойственный не одному Окладникову, заключался в легкости смены взглядов, ориентаций и убеждений в угоду властям. В 1937 году Окладников писал о кровавом захвате Бурятии царскими колонизаторами и отчаянном сопротивлении вольнолюбивого бурятского народа, а через полтора десятка лет – о добровольном вхождении Бурятии в состав российского государства. В пятидесятых годах – о массе заимствований из дружественного Китая, а как только Китай перестал быть дружественным – об отсутствии малейших влияний Китая на наш Дальний Восток. Окладников не
Нет, не все! – отвечает Формозов. «Были, ведь, ученые, работавшие так, как подсказывала научная совесть, а когда им работать не давали, находившие в себе мужество хотя бы молчать» (2004: 98).
В статьях 2006 года почти все авторы возмущены инсинуациями Формозова в адрес Окладникова. Но за исключением Шера возмущением дело и ограничивается. Опровержений нет. Савинов (2006: 171) приводит как анекдот указание Формозова на то, что палеолитические статуэтки из Бурети были забыты Окладниковым, а потом случайно найдены в сундуке матери среди старого тряпья и подарены приятелю, директору провинциального музея. Но у Формозова (2005: 68) есть ссылка на описание факта в книжке этого самого директора. Анекдотичность же сего факта у Савинова ничем не подтверждена. Основные возражения – против общей нигилистической позиции Формозова.
Только Шер (2006: 168) приводит несколько неточностей (искажений истины) в воспоминаниях Формозова и его коренное упущение: «В том, что Окладников заложил основы первобытной археологии Сибири и на пустом месте создал новый сибирский институт археологии, который теперь не уступает институтам Москвы и Санкт-Петербурга, Формозов видит больше отрицательного, чем положительного». Это верно, не замечать этого грешно.
6. Экспедиция в историю науки и культуры. С начала 1960-х годов Формозов занялся историографией русской археологии, оставив с конца 1960-х полевые исследования. Он быстро стал лидером в этой отрасли. Впрочем, его учитель Арциховский писал соответствующие главы в многотомной академической истории отечественной науки (с 1957 г.), но это были официозные очерки, а Формозов излагал новые идеи и вполне оригинальные трактовки.
Одновременно с работами по искусству Формозов выпустил первую историю археологии России – живую, обаятельную книжку «Очерки по истории археологии» 1961 г. Она охватывала только историю дореволюционной археологии и оканчивалась временем А.С. Уварова. Но впервые был представлен взгляд на русскую археологию не с официальной позиции, без шор, и об археологии говорилось просто, хорошим литературным языком, с личной заинтересованностью, заразительной для читателя. Развитие археологии было рассмотрено на фоне развития общества и его культуры, со сменой исторических ситуаций. Описание археологии времен Николая I принадлежит к лучшим страницам историографической прозы.
Главным принципом периодизации явилось изменение места археологии в обществе. В период учёных путешествий археология была частью географии; затем с подъемом романтизма и сентиментализма – частью филологии; затем, как считает Формозов, победила функция исторического познания и археология стала частью истории, не дожидаясь прихода марксизма. Эта смелость историографа импонирует, но думается, что та «бытоописательная» концепция археологии, которую проповедовали А. С. Уваров и его соратники, была нацелена не на историю, а на этнографию, так что их археология была частью широко понимаемой этнографии и эта установка еще удерживалась палеоэтнологической школой в канун революции и после нее.
В 1974 г. последовала книжка «Археологические путешествия», в 1979 – «Пушкин и древности», в 1983 – «Начало изучения каменного века в России». Все эти книжки детализировали и развивали отдельные разделы «Очерков», а третья ещё и показывала истоки отставания русской археологии в освоении естественнонаучных подходов и методов. Истоки эти лежали в идеологической цензуре. Это было отрезвляющее чтение после десятилетий охоты за русскими приоритетами на всевозможные открытия.
Затем появились обобщающая книга «Страницы истории русской археологии» в 1986 г. и первая из крупных биографических работ – книга о Забелине в 1983. За ней через десятилетия последуют работа об А.С. Уварове – в 1994 и о Ефименко – в 2002. Работы эти настолько исчерпывающие и интересные, психологически проникновенные и историографически точные, что в моей книге трудно сказать об этих археологах что-то, то уже не было бы проанализировано Формозовым. Далее стали выходить сборники по истории отечественной археологии под его редакцией, и в работах молодых исследователей неизменно отправной позицией является опора на Формозова.