Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
сколько наших бесед втроем в присутствии нам молча
аккомпанирующей Л. Д., бесед, переходивших в язык.
полутеней, полуслов, поднимавших присутствовавшее
между нами молчание. Помню розово-золотой воздух, как
атмосферу, фимиам тишины, поднимающийся между
нами троими: будто вспыхивало «Око» треугольника и,
выражаясь словами Влад. Соловьева, «Поднималась мол
ча Тайна роковая» 55 — т. е. тайна нашего, нас бессло
весно связующего,
Она, эпоха Третьего Завета, идет и что камня на камне
не останется от внутренне себя изжившей старой куль
туры «сократиков». Серьезное и глубокое, не прочитанное
нами и по сию пору, смешивалось как-то непроизвольно
с нашей молодостью, во многом ребячливостью (нам с
А. А. было по двадцать три года, но душой мы были
старше и моложе наших лет; Л. Д. был двадцать один
год, а С. М. Соловьев был еще восемнадцатилетний юно
ша). И понятно: мы были мечтателями «по-глупому»,
* Уже старых, т. е. не соответствующих духу эпохи. «Весы»,
«Мир искусства» и «Новый путь» были бы подлинно революцион
ными новыми журналами, если бы время их появления на свет
было не 1899—1903 и 1904 годы, а примерно 1882—1885 годы, ко
гда Врубель уже создавал эпоху подлинно новую демонической
философией своего стиля и красок. ( Примеч. А. Белого. )
248
Казалось: проблема мистерии и гармонизации человече
ских отношений уже подошла и вот-вот прямо в руки
дается, что голубиные крылья спускаются, и вот Голубь
Жизни Глубинной сам сядет к нам в руки. С. М. Со
ловьеву мечтались громовые горизонты последней бли
стательной эры и роль России в н е й , — даже более
того — наша роль в ней. (Писал же Мережковский неза
долго перед этим: «Или мы, или никто».) Мне мечталась
тихая праведная жизнь нас всех вместе, чуть ли
не где-то в лесах или на берегу Светлояра, ожидающих
восстания Китежа (или Грааля) 56. И однажды, в квар
тире Марконет, у меня сорвалась подобная фраза: «Ах,
как бы хорошо там зажить нам вместе». И казалось, что
нет в этом ничего н е в о з м о ж н о г о , — да и не было ничего
невозможного: ведь ушел же Добролюбов, ушел к Добро
любову светский студент Л. Д. Семенов через два с лишком
года после этого, ушел сам Лев Толстой, пришел
оттуда, из молитвенных чащ и молелен севера, к нам
сюда Николай Клюев, наконец я сам уходил (не на Вос
ток, правда, а на Запад) уже в 1912 году 57, ища
не старцев, не Китежа, а, может быть, рыцаря Грааля...
Не удивительно, что
шей культурной жизни, нам казалось, что уйти всем
вместе из старого мира и легко и просто, потому
что Новый Мир идет навстречу к нам. Помнится, как в
поздний час синей лунной январской ночи ясные лучи
озаряли затемненные комнаты старой квартиры Марко
нет, и лежали лунные косяки на полу. Л. Д. сидела у
окна и ласково молчала в ответ на наши утопии. Мол
чал и А. А. Блок, но с невыразимой, мягкой, ему одно
му свойственной в те минуты, нежностью, одновременно
строгий и снисходительный, с доверчиво выжидательным
видом, весь слух и зрение, направленные на понимание
ритма наших разговоров: и целое, атмосфера, розово-зо
лотой воздух — веял, веял же, реально, конкретно, не с
горизонта, а из наших душ, от сердца к сердцу!
Естественно, что речи, сидение вместе и тихое молча
ние о Главном за чайным столом — все это носило ха
рактер особого непроизвольного эзотеризма, не могущего
быть понятым «непосвященными». У нас был свой жар
гон, свои слова, стиль говорить о виденном, о подслушан
ном вместе. Нет, в эти минуты мы не были «мистиками»
из «Балаганчика». Я, по крайней мере, до сего времени
не считаю себя «мистиком» в то время, а бессознатель-
249
ным антропософом, т. е. тем, кто не в «мистике» чувств,
а в «духовном знании» ищет соединения головы и серд
ца. Думаю, что «мистиком» не был С. М. Соловьев, ни
А. А. Блок, когда писал:
Молча свяжем вместе руки,
Отлетим в лазурь.
Но «мистики» были в Москве. Они водились и среди «ар
гонавтов», и о них я писал уже в 1906 году в «Весах».
«Мистиков» было особенно много в эпоху «мистического
анархизма», который одно время так возненавидели мы
с С. М. Соловьевым (в 1907—1908 г.).
Сами же мы набрасывали покров шуток над нашей
заветной зарей, как «Аполлонов ковер» над бездной, как
покрывало на лик Новой Богини, Культуры, и начинали
подчас дурачиться и шутить о том, какими мы казались
бы «непосвященным» людям и какие софизмы и пара
доксы вытекли бы, если бы утрировать в преувеличен
ных схемах то, что не облекаемо словом, т. е. мы видели
«Арлекинаду» самих себя. И С. М. с бесконечным остро
умием разыгрывал пародию на нас же самих в утриро
ванном виде. Он то устраивал мистерии в стиле «ночной
тишины» Кузьмы Пруткова, то называл нас сектой «бло-