Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
хами:
Так, я знал, и ты задул яркий факел, изнывая в дымной
мгле...
Молчаливому от муки шею крепко обниму...
Неразлучно будем оба клятву Вечности нести;
Поздно встретимся у гроба на серебряном пути...
И тогда в гремящей сфере небывалого огня
Светлый меч нам вскроет двери ослепительного дня.
Помнится мне характерный вечер в книгоиздательстве
«Гриф», где особенно мучительно переживалась нестрои-
ца тогдашних московских собраний.
лис, Батюшков, Эртель, молодые «грифские» поэты, ка-
260
кие-то барышни в стиле «нуво». Произошел явный «ба
лаганчик» от искусственности одних, смехотворного
пафоса других, грубости и нечуткости третьих. Молодые
декаденты желали подладиться к «мистикам», А. Блоку
и А. Белому, теософы желали показать, что и они «де
каденты», Эллис бил всех по голове Бодлером, и при
этом ему казалось, что все с ним согласны. Батюшков
и Эртель, впавши в мистический экстаз, к часу ночи,
заявили: первый — что грядет новый учитель, а вто
рой — что мы «теургией» расплавим мир, что в этом
смысле вся Москва охвачена пламенем. Это было уже
сценой из «Балаганчика».
Тогда некий присяжный поверенный, равно дале
кий от искусства, теософии и мистики, громким басом
воскликнул, представляясь, что и он чем-то охвачен:
«Господа, стол трясется...» *67
А. А., любезно светский, стал темнеть, каменеть.
Я почувствовал свою обычную боль от того, что все «не
так». Кроме того, мне было перед А. А. невыразимо
стыдно за москвичей (каждый в отдельности был ведь
и чуток, и тонок, а коллектив из каждого извлекал толь
ко фальшивые звуки). Было больно и потому, что А. А.
имел двоякую атмосферу: атмосферу той тишины и глу
бины, из которой веял розовый воздух, и атмосферу
жути, испуга и безнадежности, которая начинала дей
ствовать вокруг него, когда он темнел и каменел.
В атмосфере, распространяемой им в такую минуту, ка
залось, что все, все, все светлое погибло без остатка,
сгорело, провалилось в бездонную ночь. От этого мне
делалось особенно больно. Наконец, я видел, что «Бала
ганчик» сердит Л. Д. и мучает Н. И. Петровскую, мучает
ее лично, мучает ее и за А. А., и за меня. Так каждый
из нас думал о другом, что он, другой, думает. Помню,
что А. А. вдруг вышел из своей оцепененности и с не
обыкновенной, только ему свойственной мягкой жалостью
и любовью посмотрел на Н. И. Петровскую и стал вдруг
как-то активен.
сумрачны, а когда оно разразится, то лучшим из нас не-
* Через семь месяцев в этой квартире начались сильные ме
диумические явления, и объявился спиритический кружок, в ко
тором, если не ошибаюсь, приняли участие Н. И. Петровская,
С. А. Соколов, А. А. Ланг, Компов, Ребиков, В. Я. Брюсов. Спириты
были нам не интересны и казались просто нечистоплотными.
( Примеч. А. Белого. )
261
когда горевать: они спешат пособить горю. А. А. некогда
было, в этот вечер, отдаваться своей боли от нестроицы
всего этого безобразного вечера. Он спешил помочь мне,
действительно переживающему в этот вечер начало ката
строфы всех былых чаяний о новой «орхестре», о но
вой коммуне братски настроенных душ. Помню, когда мы
втроем вышли от «грифов» — А. А., Л. Д. и я (я про
вожал их до Спиридоновки), мы говорили о вечере: Л. Д.
сердилась, а А. А. своими неуловимо нежными словами,
короткими фразами, улыбкой, переходящей в грустно-
юмористическую, буквально отходил меня. В этом внима
нии к моему миру, ему во многом чуждому, сказалось
столько доброты, столько конкретной сердечности, наблю
дательности, подлинного христианского братства, что,
чем более вникаю, тем более склоняю голову перед ним.
И как я был эгоистичен в то время: я видел лишь свои
идеалы, чувствовал лишь свою боль. А. А. я любил,
но из своего мира мыслей. Я видел его в «моем» и
не видел его в «его» собственном мире, где были свои
боли, свои тяготы и, быть может, гораздо более глубокие
сомнения. О, да; в отношениях между нами двоими я был
всегда эгоистом... Я приходил во второй половине москов
ского месяца к Блокам чуть ли не каждый день, усажи
вался в кресла и жаловался на свои неудачи и разочаро
вания, читал стихи, высказывал свои упования. А. А,
молча посиживал рядом со мной, склонив свою кудря
вую голову, отряхивая пепел своей папиросы и сопро
вождая меня всюду в орнаментах моего духовного мира:
ну, конечно, он был старше, жизненно мудрее меня.
Л. Д. посиживала у окна или наливала чаю. Так создал
ся тогда своеобразный уют между нами троими. Стран
но, на темы, связанные с Прекрасной Дамой, мы вовсе
не говорили в то время. Теократическая горячка, кото
рую вносил в наше общение С. М. Соловьев, оборвалась
с его болезнью (он заболел скарлатиной). Мы мало гово